Russian
| English
"Куда идет мир? Каково будущее науки? Как "объять необъятное", получая образование - высшее, среднее, начальное? Как преодолеть "пропасть двух культур" - естественнонаучной и гуманитарной? Как создать и вырастить научную школу? Какова структура нашего познания? Как управлять риском? Можно ли с единой точки зрения взглянуть на проблемы математики и экономики, физики и психологии, компьютерных наук и географии, техники и философии?"

«Биология и политика: перспективы взаимодействия» 
А.В. Олескин

1.2. Биополитика как взаимовлияние и взаимодействие биологии и политики 

Оба кратко рассмотренных понимания биополитики связаны между собой, перекрывают друг друга, часто даже предполагают друг друга. Поэтому не удивительно, что в литературе встречаются и комбинированные трактовки биополитики (к которым принадлежит, конечно, и широкое определение биополитики, защищаемое автором настоящей книги). Н. Майер-Эмерик (Meyer-Emerick, 2007. Р.689) включает в биополитику как «приложение методологии наук о живом к исследованию человеческого поведения», так и «политику по отношению к живому». Один из представителей Ассоциации политики и биологии Дж. Шуберт подчёркивал, что его предмет исследования (биополитика) фактически состоит из двух компонентов. «Две основные области, которым уделяется внимание в биополитике, суть биологический фундамент политического поведения и биологическая компонента социальной политики» (http://129.123.29.157/~apls).

В то же время, биополитика на базе «биовласти» в понимании Фуко и его последователей – воздействие политической системы на биологические характеристики человека – может быть адекватно понята только на базе исследования самих этих биологических характеристик, ибо политики de facto опираются на биологические знания о человеке, когда изобретают те или иные средства контроля за его жизнью.

В целом, мы возвращаемся к определению биополитики как совокупности аспектов взаимовлияния (взаимодействия) биологии и политики, что может быть обозначено как Биология  ↔ Политика (Б ↔  П).

Можно с большой долей уверенности констатировать, что понятие «биополитика» мало известно для широких кругов читателей в мире. На самом деле это понятие имеет богатую, примерно сорокалетнюю, историю (см. ниже). Формирование нового междисциплинарного биолого-политического  научного направления  явилось результатом взаимодействия биологического и социального  знания  и  влияния биологии на политическую науку и на практическую политику, а также обратного влияния наук о человеке и обществе на биологию. Биополитика представляет собой результат двух характерных для сегоднящней культуры процессов – социализации и гуманитаризации биологии  и в то же время определенной биологизации социальных и гуманитарных наук с включением биологического знания в их орбиту. Помимо биополитики, сходные процессы приводят к рождению и других междисциплинарных научных направлений, например, таких биолого-гуманитарных дисциплин как биоэтика[2], биофилософия[3] или биосемиотика[4].

1.3.    Аспекты политической миссии биологии 

Биополитика выступает как выражение новой, политической, миссии современных биологических наук  Можно в самом общем виде говорить о трех аспектах этой миссии:

  • Мировоззренческие ориентиры (значение биополитики на уровне философии)
  • Политологические разработки (роль биополитики на уровне политической науки)
  • Практические проекты и рекомендации (вклад биополитики на уровне практической политики, policy) 

1.3.1. Значение биополитики на уровне философии 

В социальных и гуманитарных науках, начиная с 50-х-60-х годов прошлого века, намечается «поворот к натурализму», или, в иных терминах, «натурализация» наук о человеке и обществе, т.е. приложение естественнонаучных методов и концепций ко многим областям познания, которые до сих пор рассматривались как «территория» социогуманитарного знания.  В общей форме натурализм (от лат. natura  – природа) есть философское течение, которое акцентирует связь человека с природой, породившей его и вложившей в него свои законы («Вышли мы все из природы» – первая строка заглавия книги Р.В. Дольника, 2003)[5]. Природа рассматривается в рамках натурализма как всеобъемлющая категория, к которой принадлежит все, в том числе и человек с его поведением, психикой, потребностями, социальной организацией, духовным миром. В зависимости от преимущественного внимания к той или иной естественной науке, натурализм приобретает различный характер, например, различают физический (физикалистский) и биологический (биоцентрический) натурализм. В этом контексте мы рассматриваем именно биологический натурализм – представление о важности эволюционно-биологической предыстории человека для его поведения, психики, социальной организации и т.д. Биополитик Томас Торсон отстаивал именно биологический натурализм в понимании социальных явлений в противовес физикалистскому натурализму: «имеет смысл понимать человека как биологический феномен», а не прибегать при его изучении к «методам физики XIX века» (Thorson, 1970. P.96).

«Поворот к натурализму» обусловил интерес части политологов  к биологии с ее неоспоримыми успехами и сенсационными открытиями (например, расшифровкой нуклеотидного кода к началу 60-х годов). Именно политологи, как мы указывали,  стояли у истоков современной биополитики. По словам современного немецкого гуманитария Юргена Хабермаса, натурализм представлял собой одну из ‘two countervailing trends that mark the intellectual tenor of our age”, причём в качестве другой тенденции эпохи Хабермас выделял интерес к религиозным взглядам (Habermas, 2008. P.1).

Предваряя более детальную дискуссию о философских гранях биополитики в завершающей главе книги, отметим здесь, что возможны две крайние, экстремальные позиции по вопросу о значении биологии для социогуманитарных наук вообще и политической науки (политологии) в особенности. Одна из позиций – утверждение о всесилии биологии в гуманитарном плане; как писал Э.О. Уилсон в знаменитой книге «Социобиология: Новый синтез» (Wilson, 1975), «биология вторгается в социальные  науки  с верительными грамотами естественных  наук». Уместно привести здесь также взгляды Стивена Пинкера, полагавшего, что „History and Culture [...] can be grounded in psychology, which can be grounded in computation, neuroscience, genetics and evolution” (Pinker, 2002. P.69). Этой установке соответствует позиция так называемого «жёсткого» натурализма, или социального биологизма (биологизаторства).

«Жёсткий» натурализм отрицает разницу между человеком и животным, что было характерно для так называемого социал-дарвинизма начала ХХ века. В литературе того периода «журавли устраивали суды чести, муравьи проводили общие собрания, а слоны обсуждали проблемы политического устройства общества» (цит. по Кременцов, 1989. С. 20). Такой строго биологизаторский подход к человеку вышел из популярности к середине ХХ века, в связи с изменившимися политическими и культурными реалиями; собственно, уже в 1910-е годы получает развитие противоположная крайняя позиция – убеждение в полной несопоставимости мира биологии и мира человеческой культуры («суперорганического» в терминологии А. Крёбера).

«Жёсткий» натурализм в понимании человека  был оживлён в 60-70-х годах ХХ века в популярных книгах-бестселлерах Р. Ардри «Территориальный императив» и Д. Морриса «Голая обезьяна» и «Человеческий зоопарк». «Голая обезьяна» (Homo sapiens) прямолинейно отождествлялась с прочими приматами, рабочий день современного цивилизованного человека – с охотой в составе «односамцовых групп», заработная плата – с «добычей» (которой следует делиться с самкой) и т.д. Особое значение в книгах Морриса уделялось высокой агрессивности, хищническому поведению и гиперсексуальности как «видоспецифическим чертам» человека, выделявшим его среди других приматов. И всё же натуралистический подход к человеку был смягчён тем, что Моррис признавал значение культуры как уникальной особенности человеческого социума и возлагал на неё надежды как на фактор, способный обуздать человеческую агрессивность в условиях перенаселённой планеты.

Что касается основного предмета настоящей книги – биополитики – то её сторонники занимают компромиссную позицию между жёстким натурализмом (человек равен животному) и противоположной позицией (человек несопоставим с животным), вдохновленной работами многих учёных-гуманитариев. Большинство современных биополитиков (и автор в их числе) исходит из платформы «мягкого» натурализма. Предпола­гается, что человек является продуктом биологической эволюции и потому сохраняет в себе и в своей социальной организации общебиологические характеристики, но в ходе эволюционного развития предков человека сформировались уникальные человеческие черты, по которым человек качественно отличается от других живых существ, даже от других высших приматов.

Поэтому было бы неоправданным биологизаторством приравнивать человека животному, сводить человеческое общество с его политическими феноменами  к сообществам тех или иных животных. Ныне биополитика опирается на представления о многоуровневости человека. Наряду с несомненно присутствующем в человеке биологическим началом, он включает в себя и сложную совокупность социокультурных уровней. Они оказывают существенное влияние на социальное поведение и политическую деятельность и на само биологическое начало (это и есть биополитика в варианте П → Б, описанном в работах Фуко, а также в исследованиях последних лет по целенаправленной перестройке генома человека). Многоуровневость человека, взаимовлияние биологического и социокультурного определяет необходимость совместной деятельности биополитиков и гуманитариев для адекватного объяснения политических феноменов и процессов.

Такой «мягкий» натуралистический подход не отрицает специфики человека как особого живого существа, наделённого разумом, культурой (по крайней мере способностью её создавать), членораздельной речью и построенными на её основе символическими языками, а также технологией. «Все известные нам биополитики единодушны в отрицании социал-дарвинистского применения биологии и иных злоупотреблений такого рода» (Flohr, Tönnesmann, 1983, S.17). Однако в свете данных современных наук о живом представляется неоправданной и противоположная крайность: огульное отрицание природно-биологической компоненты человека. Эта компонента оказывает достаточно важное влияние на поведение, психику, потребности, политическую деятеьность человека, как будет продемострировано во всём тексте этой книги. In partivular, “the souirce of universal human traits such as the capacity for language, attraction between the sexes, the mother-child bond, facial expression, and male cooperation in warfare cannot be investigated without reference to biology” (de Waal, 1996).

 Необходимо отметить, что в последние десятилетия фактом становится определенный кризис самой установки «натурализма». Еще в ранних работах биополитиков (и аналогичных работах представителей иных биосоциальных направлений)  считалось само собой разумеющимся, что между терминами «биологическое» и «природное» можно ставить знак равенства, или, точнее, что «биологическое» есть часть «природного». Ныне в связи с вмешательством в человеческий геном, мозг, организм в целом (антропотехнологии), область «биологического» приобретает не только природный, , но и  искусственный характер, как мы уже отмечали выше.

С точки зрения политической философии, которая «can be defined as philosophical reflection on how best to arrange our collective life — our political institutions and our social practices, such as our economic system and our pattern of family life» (Miller, http://www.rep.routledge.com/article/S099), важно то, что многие факты биологии свидетельствуют о целостном характере жизни («биоса») на нашей планете. Несмотря на многообразие форм живого на планете, жизнь представляет собой единство – «тело биоса» в терминологии А. Влавианос-Арванитис (Vlavianos-Arvanitis, 1985, 2003). В рамках достаточно обоснованной «теории Геи» Дж. Лавлока (Lovelock, 1979, 1983), жизнь способна управлять параметрами Земли – температурой, альбедо, составом атмосферы, меняя их в интересах собственного процветания и прогрессивной эволюции.

С политико-философской точки зрения многообразие этносов, наций, регионов, религиозных конфессий и др. рассматривается в этих концептуальных рамках как человеческий аналог биоразнообразия, которое не отменяет единство и взаимозависимость всей планетарной жизни, а, напротив, подчёркивает его.   Соответственно, пропаганда биополитики даёт чёткие ценностные мировоззренческие ориентиры в плане восприятия этнического, религиозного, регионального многообразия человечества как его богатства, разных этносов и регионов – как «органов», призванных выполнять свои специфические функции в масштабах целого «тела человечества», а отнюдь не враждовать и воевать друг с другом. Так рассмотрение человечества с  биополитической точки зрения поможет нам преодолеть  Харибду  национализма и Сциллу недооценки собственной нации.

Представление о единстве человечества как аналоге единства жизни на планете имеет еще одно следствие в политическом, ценностном и идеологическом аспектах. Из него вытекает целесообразность постановки кардинального вопроса: может ли человечество, подобно живому в масштабах планеты в рамках теории Геи, управлять своим развитием  и сознательно, а не стихийно регулировать развитие планеты? Этот вопрос, в свою очередь, заставляет нас думать о возможности некоей эффективно действующей наднациональной и надрегиональной управляющей инстанции с достаточно чёткими властными полномочиями. В этой вводной главе мы лишь обозначаем данный вопрос, его детализация – дело последующих глав книги.

1.3.2. Значение биополитики на уровне политической науки (политологии) 

Данный аспект биополитики включает разра­ботки по политической антропологии, политической этологии человека, нейрофизиологическим факторам политического поведения и ряду других тематик, подробно разбираемых в соответствующих разделах книги. В рамках данного пункта философские идеи о связи, сходстве, родстве человека и других живых существ конкретизируются в приложении к поведению человека в политических ситуациях, к структуре самих политических систем. Решается, например, вопрос, подготовила ли биологическая эволюция человека к агрессии или к кооперации с себе подобными, к жизни при жестком иерархическом или демократическом и даже эгалитарном (уравнивающим социальные ранги индивидов) режиме. Этот пункт вобрал в себя все то ценное, что биология может дать для понимания важных для нашего политизированного времени проблем Political science,  “a social science concerned with the theory and practice of politics and the analysis of political systems and political behavior” (http://en.wikipedia.org/wiki/Political_science).

Современная политическая наука поставлена перед необходимостью дать адекватный ответ на сложный и нетривиальный вызов современности – необходимостью теоретически осмыслить сложнейшие политические реалии, включая эскалацию этнических и межрегиональных вооружённых конфликтов (в том числе акты организованного терроризма), быстрые перемены на политической карте мира в связи с распадом одних государств и всё более тесным объединением других («процесс фрагмеграции[6]»), а также дать политическим деятелям конкретные рекомендации в плане решения назревших политических проблем на локальном и глобальном уровнях.

В этих условиях различные политологические школы пытаются применить разные методологические подходы, в том числе поведенческий (бихевиористский) и антропологический инструментарий, связанный с пониманием человека по аналогии с другими биологическими видами. Отсюда – один шаг до применения биологических концепций – особенно эволюционной теории – и биологических методов ради «понимания политического поведения» человека (см. Somit, Peterson, 1998). Данный подход, как мы выяснили, представляет собой один из краеугольных камней биополитики.

Итак, динамика многих политических процессов, протекающих в современном мире, не может быть адекватно осмыслена без учета их “биологической составляющей”. Особое значение имеет, например, проблематика, обозначенная в начале данной статьи под рубрикой «Анализ современных практических политических проблем, связанных с биологией». Известно, что борьба против загрязнения окружающей среды в СССР, начиная с периода перестройки (и далее в России) представляла собой существенную часть политических программ многих оппозиционных движений, выступавших под либеральными, традиционалистскими  или этноцентрическими лозунгами.

На уровне политологических разработок особое значение имеют биологические, эволюционно-детерминированные закономерности поведения человека в политических ситуациях. Разумеется, мы не должны забывать об отмеченной нами многоуровневости человека, поведение которого находится под комбинированным влиянием биологических и социокультурных факторов (которые к тому же тесно взаимодействуют и переплетаются между собой). Биополитики говорят в этой связи о существующей во многих случаях  возможности двух альтернативных объяснений одного и того же поведения.

Характерный пример касается поведения подростков, юношей. Они стремятся, как правило, входить в состав тех или иных молодёжных компаний, клубов, групп и др.,  причем многие хотят иметь в этих объединениях как можно более высокий статус. Для этой цели молодые люди модно одеваются, занимаются престижными видами спорта, демонстрируют свою «крутость» и др. На социокультурном уровне тинейджер осознает свое поведение как нацеленное на приобретение «правильных» друзей, социальное самовыражение в коллективе сверстников. Но на эволюционно-биологическом уровне данное поведение имело свои истоки в эпоху, отделённую от нас десятками тысяч лет. Ведь не только в наше время, но и в первобытные времена «приобретение статуса и уважения в группе вознаграждалось получением дополнительных ресурсов и большим доступом к сексуальным партнёрам, т. е. увеличивало шансы на производство потомства» (Rossano, 2005. P.25).

 1.3.3. Значение биополитики на уровне практической политики (policy) 

Имеются в виду конкретные биологические разработки, экспертные оценки, прогнозы и рекомендации, имеющие политическое значение в современную эпоху и основанные на взаимовлиянии биологии и политики – роли биологических факторов в детерминации политического поведения человека и формировании политических структур (Б → П) и потенциальном или уже реализованном воздействии политических систем на соответствующий        аспект биологии человека или на биосферу в целом (путь П → Б). Спектр направлений биополитики на этом уровне весьма широк – от увеличения темпов роста населения до его относительного старения и соответствующей демографической политики, от загрязнения среды обитания до перспектив развития и социально-политических последствий генетической инженерии (и связанной с ней биотехнологии), от проблем биотерроризма и биобезопасности до биологических и медицинских последствий ядерных взрывов и аварий на АЭС (Somit, Peterson, 1998;  Брызгалина, 2004). Подчеркнем в этом контексте важность для современного мира основанных на биополитике социальных технологий по улучшению взаимоотношений между индивидами и группами в социуме, а также по усовершенствованию различных социальных структур.

Например, знания об эволюционно-биологических факторах этнических конфликтов могут помочь нам разработать технологии их смягчения или даже полного преодоления. Поскольку этнические конфликты в конечном счёте связаны с эволюционно-детерминированной склонностью индивидов различать «своих» и «чужих», образ которых впечатывается в мозг молодых людей, то возможна следующая социальная технология на биополитической основе. «Чужака» можно подать как «своего», разрушив тем самым базу для формирования этнических предрассудков, «образа врага» и самих этнических конфликтов. Для этой цели необходимо культивирование детских и юношеских межнациональных контактов с выработкой дружественных стереотипов в отношении традиционно недружественных этнических групп и наций. Возможен временный обмен детьми возраста предполагаемого «импринтинга» (6—12 лет) между двумя нациями с поселением их в семьях принимающей страны.

Примером социальной технологии, которая реализуется в современном социуме помимо биополитики, но фактически имеет биополитическое обоснование, является проект создания сетевых структур. Они воплощают в себе эволюционно-древнюю тенденцию к формированию неиерархических (горизонтальных, эгалитарных) общностей. Классические примеры сетевых структур, относящиеся к коммерческим предприятиям, принадлежат перу М. Кастельса (Castels, 1996).

Моэжно было бы привести дальнейшие примеры социальных технологий, разрабатываемых в рамках биополитики. Однако биополитики могут выступать также в роли экспертов и контролёров технологий, которые и так реализуются в обществе. Примером последних могут служить избирательные технологии, которые осуществляются с привлечением методов “public relations management”, а в последние годы – также техники нейролингвистического программирования. Американский биополитик Роджер Мастерс подчеркивал, что избирательные технологии достигли уровня манипуляции сознанием граждан, достаточного, чтобы заставить американцев проголосовать за Мики Мауса в качестве Президента США.

Важную потенциальную роль следует отвести нейрофизиологическим аспектам современной биополитики, связанным с организацией мозга и с функциями нейромедиаторов – веществ, необходимых для передачи импульса между нервными клетками. Биополитика вступает в свои права, в частности, в рамках задачи коррекции преступного поведения. Многообещающей в этом плане представляется теория нейрофизиологического гомеостаза (М.Т. МакГвайер и др.), отводящая преступлению или теракту функцию источника внутренней нейрохимической награды, получаемой незаконным путем. Террорист-камикадзе не только ждет награды на небесах или материальных благ, обещанных его близким – он также часто испытывает эйфорию вследствие измененного фона нейромедиаторов в мозгу. Соответственно, практической задачей могло бы быть вмешательство в нейрохимические процессы, поиск альтернативных, непреступных, путей получения внутренней награды.

Реабилитация лиц, получивших тяжкие психические травмы, воевавших в горячих точках – междисциплинарная задача, составной частью которой является изучение эволюционно-консервативных нейрофизиологических механизмов стресса и его преодоления. Соответственно, биополитика может сказать свое слово и в этой ситуации. 

1.4. Биополитика как часть гуманитарной биологии

Биополитику следует рассматривать в контексте более широкого предметного поля, охватывающего все возможные вклады современных наук о живом в области наук о человеке и социуме, независимо от того связаны они с политикой или нет. Эту более широкую область мы обозначаем термином гуманитарная биология (the bio-humanities). Помимо биополитики, в состав гуманитарной биологии входят и другие междисциплинарные области, в том числе уже упомянутые нами биоэтика, биофилософия, биосемиотика и др. Биология не только  все чаще «говорит свое веское слово» в политических вопросах – она проникает и в утонченные предметы обсуждения гуманитариев. Так, языковеды все чаще обращают внимание на параллелизм эволюции языков и эволюции живого, что дает возможность рассматривать оба эволюционных процесса с единых позиций, более того, использовать знания о способах общения между живыми организмами (био-коммуникации) для лучшего понимания законов развития человеческих языков, что и представляет предмет биосемиотики.

В литературе часто различают социальные (политология, социология, экономика и др.) и гуманитарные (лингвитиска, этика, эстетика, психология и др.) науки, которые в англоязычной литературе обозначаются как the social sciences и the humanities, соответственно. С этих позиций правильнее было бы называть обозначенную в тезаурусе область «социогуманитарная биология», так как мы рассматриваем биополитику, биосоциологию, биоэкономику наряду с биоэстетикой и др. Мы предпочитаем термин «гуманитарная биология» по следующим соображениям: (1) термин «социогуманитарная биология громоздок; (2) мы хотели бы сделать акцент на гуманитарную составляющую («человек с его внутренним миром»), рассматривая и социальные приложения биологии, например, биополитику; (3) разделение социальных и гуманитарных наук признают не все ученые, некоторые обозначают их все термином «гуманитарные науки».

Биополитика в рамках общего проблемного поля гуманитарной биологии активно взаимодействует – и перекрывается по содержанию – с  другими её областями, что и будет продемонстрировано в дальнейшем тексте книги. Например, многие важные проблемы современности имеют одновременно и биополитический, и биоэтический аспект (таковы современные разработки по генетическим технологиям и по охране природы). «Знамением времени» – важной тенденцией последних десятилетий – становится также нарастающее сближение биополитики и других областей гуманитарной биологии с современной психологией. Так, аспекты человеческого поведения, роднящие людей и животных, играя важную роль в биополитике, в то же время все чаще используются при оценке психического статуса индивида и при диагностике психических заболеваний. Важным примером перекрывания биополитики и психологии является изучение с биологических (этологических) позиций поведения политических лидеров, чьи действия, влияя на принимаемые ими решения, затрагивают судьбы целых государств и даже всего человечества.

Таким образом, биополитика понимается в настоящей работе  в наиболее широком смысле –  как вся совокупность аспектов взаимного влияния биологии и политики, включая как политический потенциал биологии, так и биологический потенциал политики. Философской «подложкой» современной биополитики, равно как ряда других междисциплинарных биосоциальных (биогуманитарных) областей исследования, включая биоэтику, биосемиотику и др., является «мягкий» биологический натурализм, связанный с представлением о многоуровневой природе человека, в том числе и в роли политического актора.