Биополитический интерес представляет тот, уже предемонстрированный напми в ряде примеров, факт, что не только централизованные иерархии, но и сетевые структуры существуют не только в человеческом социуме, но и в мире живого на разных уровнях биологической эволюции. Завершим подраздел некоторыми дополнительными примерами.

• Биосоциальные системы одноклеточных организмов. Яркий пример представляют бактериальные колонии. Сетевой дизайн очевиден в организации системы межклеточной коммуникации, которой способствует межклеточный матрикс (Ботвинко, 1985; Sutherland, 2001), контакты между клетками по типу формирования между ними мостиков или слияния слоев клеточных оболочек и способность бактерий оценивать собственную численность по концентрации выделяемого всеми клетками сигнального вещества (феромона). С системной точки зрения представляет интерес то, что у микроорганизов имеются сетевые структуры нескольких порядков. Колония как большая сеть состоит не непосредственно из клеток как обособленных индивидов, а из их агрегатов (микроколоний), каждая из которых представляет собой меньшую сеть, состоящую из десятков или сотен клеток. Клетки внутри каждой такой микроколонии ведут себя координированно, например, у высокоподвижных бактерий рода Proteus они синхронно (как строй солдат) перемещаются по поверхности питательной среды (Shapiro, 1995). Есть данные о том, что малые микробные сети активно общаются между собой в рамках большой колонии, более того, например, у кишечной палочки (постоянного обитателя нашего кишечника) обнаружены особо длинные клетки, пересекающие промежутки между двумя соседними микроколониями и, возможно, способствующие коммуникации между ними (Олескин и др., 1998). Как мы видели выше, не только сами бактерии, но и изучавшие их коллективные характеристики микробиологи формировали сетевые структуры – поразительное сходство организационного дизайна  объекта познания и познающего субъекта (в гегелевском духе).
• Нейронные сети. Подобно бактериальным колониям, нейронные сети также представляют собой вариант клеточных биосоциальных систем. У примитивных беспозвоночных животных (например, гидры) нервная система представляет лишенную единого центра сеть нейронов, по многим параметрам напоминающую бактериальные колонии. Нейронные сети и их аналоги в значительной мере подвержены иерархизации, но иерархия всё же уступает «сетёвости» как преиобладающему организационному сценарию. В отличие от многих иных клеточных сетей, нейронные сети в основном координируются не дистантными, а контактными (синаптическими) взаимодействиями между элементами. Наконец, нейронная парадигма воплощает в себе способность системы к коллективной переработки информации и принятию решений, к когнитивной деятельности – у «мышлению».
• Колонии кишечнополостных (например, гидроидных полипов). Модульная парадигма подчеркивает факт достаточно жёсткой механической связи между индивидами, постоянного управляющего воздействия целой системы на их поведение. Само слово «модульный» высвечивает возмжоность рассмотрения индивдов как узлов сети всего лишь в роли эквивалентов отдельных органов целой сети как модульного организма, в особенности если индивиды (зооиды) специализированы по функциям, что и свойственно гидроидным полипам. В их колониях одни зооиды специализированы на создании тока жидкости в колонии (пульсары), другие – на размножении (гонозооиды) и т.д. Эффективная координация процессов на уровне всей колонии, например, переноса пищевого материала между полипами, осуществляется в отсутствие единого управляющего звена. Каждый полип, совершая те или иные действия (например, сжимаясь и создавая ток жидкости) слабо воздействует на целую систему, но его регуляторный эффект усиливается, если поведение этого полипа оказывается соответствующим  преобладающей тенденции в поведении всей системы.  Как подчеркивает исследовавший эту систему Н.Н. Марфенин (2002, С.32), «если в момент сжатия пульсара /т.е. совершающего периодические сжатия и растяжения полипа – прим. О.А./ в него поступает мощное течение…, т.е. его сжатие встречает сопротивление со стороны других пульсаров, также испытывающих сокращение в это же время, то побеждает группа консолидированных пульсаров, а у остальных происходит задержка собственного сжатия, после которой происходит сдвиг фазы пульсаций». На примере кормусов кишечнополостных можно рассматривать общесистемные вопросы, в особенности вопрос о «нецентрализованной регуляции» (Марфенин, 2002, 2009) — регуляции поведения элементов сетевой структуры и всей структуры в целом в отсутствие единого управляющего звена. Лозунгом многих политических, экологических, культурных сетевых организаций в человеческом социуме является принцип: «действуй локально, мысли глобально» (принцип глокализма)[25]. В биологии развития многие учёные склоняются к убеждению, что подчинённое единой глобальной программе развитие эмбриона многоклеточного животного или растения во многом определяется сугубо локальными процессами деления и перемещения клеток, каждая из которых реагирует лишь на то, что происходит в её ближайшем окружении.
• Биосоциальные системы насекомых (на примере муравьев). Общественные насекомые, в частности, муравьи, в основном тяготеют к сетевому организационному дизайну. Конечно, у них имеются и элементы иерархических социальных структур. Так, при добыче пищи (фуражировке) у муравьев выявляются лидеры; есть лидеры, организующие оборону муравейника от врагов. Однако лидерство в муравьином социуме носит частичный характер. Функции лидера фуражиров не распространяются на уход за личинками или оборону гнезда. Наподобие «проектных групп» создаваемых ныне в человеческом социуме для решения злободневных и часто междисциплинарных задач (борьба с экономическим кризисом, развитие биотехнологии или нанотехнологии), муравьи формируют «компактные рабочие группы», решающие поисковые и ситуативные задачи типа сбора питательных выделений (пади) тлей (Резникова, Новгородова, 1998). Эти группы характеризуются «иерархической структурой индивидуального взаимодействия особей» (Захаров, Орлова, 1984) и возглавляются функциональным лидером (аналогом «проектного лидера» в рабочих группах людей), который обозначается как «координатор» в работах, посвящённых организации сбора пади тлей (Резникова, Новгородова, 1998). «Организаторами конкретных действий в муравейнике являются функциональные лидеры, увлекающие и принуждающие других особей к определённой работе. В лидеры попадают, так же как и у других эусоциальных Hymenoptera…,  старые рабочие» (Захаров, 2005. С.47). Особи в составе групп специализированы (группы по уходу за тлями включают в себя «пастухов», «сторожей», транспортировщиков пади в гнездо). Взаимоотношения между целыми муравьиными гнездами (например, кратерами, в которых живут австралийские муравьи) могут строиться как по иерархическому, так и по сетевому принципу. В молодых, развивающихся группах кратеров, по наблюдениям А.А. Захарова  (1991), связь между отдельными кратерами (малыми биосоциальными системами) осуществляется по иерархическому – радиальному – принципу, причем в центре располагается самый большой, доминирующий, кратер. В более старых группах кратеров схема связей усложняется и становится сетевой. Отдельные гнезда, колонии или иные малые коллективы муравьев могут выступать в роли частичных доминантов и сохранять значительную автономию, что весьма важно для поддержания стабильности крупных биосоциальных систем, в частности, так называемых «вторичных федераций» (Захаров, 1991).
• Биосоциальные системы многих рыб. Как уже отмечено, структуры у целого ряда стайных рыб представляют собой совершенно плоские (безлидерные) сети[26]. Речь идёт о так называемых эквипотенциальных стаях. «Внутри такого скопления нет ничего похожего на структуру; никаких вожаков и никаких ведомых — лишь громадная масса одинаковых элементов…  Когда кто-то из них заметит опасность и спасётся бегством, — все остальные, кто может заметить его страх, заражаются этим настроением» (Лоренц, 1994. С. 149). В отсутствие лидера первой в движущейся стае плывёт случайная особью, вскоре сменяемая другой особью. У молоди сайды одна и та же рыба «лидерствует» «от долей секунды (0.25—0.5) до нескольких секунд…, после чего скатывается в середину или даже в самый арьегард стаи» (Радаков, 1972. С.86). Рыбы в безлидерной стае стремятся быть вместе (выплывшая из стаи рыба возвращается обратно)[27], следят за поведением друг друга с помощью зрения, химического чувства (аналога обоняния), восприятия электрического поля (Павлов, Касумян, 2002; Михеев, 2006). Известно, что Эрих фон Хольст превратил особь гольяна в лидера стаи, которая до этого была безлидерной (эквипотенциальной). Он удалил у гольяна передний мозг, отвечающий за стайное поведение рыб. Этот гольян плыл, не ориентируясь на других, и тогда остальные члены стаи следовали за ним. Данный факт породил иронические раздумья о том, чем лидер вообще отличается от остальных членов социальных структур, в том числе и в человеческом социуме.
• Биосоциальные системы антропоидов (человекообразных обезьян). Близкие эволюционные сородичи человека – человекооб­разные обезьяны – несомненно,  имеют элементы иерархических отношений в биосоциальных системах. Так, у горилл часто «выделяется один самец-лидер, которому все остальные члены группы подчиняются беспрекословно» (Дерягина, Бутовская, 1992. С.65). Однако «сетевая компонента» социальной структуры проявляется в том, что в некоторых группах горилл «обязанности лидера распределяются между несколькими взрослыми самцами. Один из них координирует передвижение группы, другой сторожит и охраняет её на отдыхе» (Там же). Если наблюдается централизованная иерархия, то она носит по нашей классификации (см. раздел 2 выше) скорее гедонистический, нежели агоничстический характер: вожак группы (стаи) — в большей мере лидер, нежели доминант.  Он «оказывает при необходимости реальную помощь другим особям». По данным Д. Фосси (1980, цит. по: Дерягина, Бутовская, 1992), самец-лидер «неоднократно помогал членам своей группы освободиться от поставленных браконьерами ловушек, разрывая проволочные петли на конечностях жертвы» (С.65). У шимпанзе и бонобо (карликового шимпанзе), как, впрочем, и у многих первобытных людей, «члены группы в высшей мере терпимо относились друг к другу, избегали применять открытое насилие в отношении сородичей, кроме того, нижестоящие по рангу члены группы имели «право голоса», «свободу исследовательской активности», и в отношении их неукоснительно соблюдалось «право собственности»» (Бутовская, 2002. С. 49). Например, «право собственности» у шимпанзе означает, что доминант, наравне с другими членами группы, может просить обладателя мяса поделиться с ним – но не требовать своей доли. Перечисление подобных «прав» и «свобод» позволяет нам в известной мере сопоставить эгалитарную социальную организацию у человекообразных обезьян с наиболее либерально-демократическими  режимами современности.

Таким образом, не только иерархические, но и сетевые организационные структуры отнюдь не уникальны для человека и даже для приматов в целом, и именно поэтому биополитический подход к соответствующим социально-технологическим разработкам представляется весьма плодотворным.

Глава четвёртая. ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ БИОПОЛИТИКИ:ОБЩИЕ МОМЕНТЫ 

В первой вводной главе мы уже кратко обсудили данное биополитическое направление, входящие в рубрику Физиологических (соматических) направлений биополитики в классификации, предложенной в seminal work by Caldwell (1964). Подобно другим биополитическим направлениям, данное направление является двусторонним. В рамках интерпретации Б → П речь идёт об изучении физиологических факторов, влияющих на политическое поведение человека (Somit and Peterson, 1998, 1999). А. Сомит (Somit, 1972) подчеркивал, что изменения в физиологических функциях человека связаны с соответствующими переменами в сознании и политическом поведении. Вполне в русле этих взглядов Т. Виджел, Г. Шуберт и многие другие биополитики изучали влияние усталости, болезней (соматических и псхических), стрессов, лекарственных препаратов, биоритмов и др. на принятие ответственных решений и ведение международных переговоров политическими деятелями, в том числе в экстремальных ситуациях типа Карибского кризиса. Помимо исследования поведения политических лиидеров и в целом политических элит, изучали также влияние на политическое поведение масс людей таких физиологических факторов, как состояние здоровья, недостаточное питание, скученность. Такие исследования, впрочем, не являлись принципиально новыми в рамках политологии, если учесть работы Г. Лассуэлла середины прошлого века, в которых уже содержались попытки анализа влияния неврозов и психозов на политическую деятельность.

Начиная с 60-х годов проводились биополитические исследования по эффектам наркотиков и психофармакологических средств на политическое поведение людей. Л. Колдуэлл в 1964 г. указывал на «группу биополитических проблем», которые в то же время носят «непосредственно и специфически физиологический» характер, включая в эту группу  индивидуальное человеческое поведение под влиянием сигарет, транквилизаторов, наркотиков и алкоголя – «вплоть до биохимического контроля над личностью» (Caldwell, 1964).

В рамках названного биополитического направления были также предприняты детальные исследования разнообразных характеристик человеческого организма, которые могут коррелировать с настроением, агонистическим или лояльным социальным поведением, политической деятельностью человека. Биополитики особо подчёркивали, что «словесные утверждения не обязательно являются надёжными критериями для оценки политического поведения» (Somit, Peterson, 1998). Соотвественно, биополитики регистрировали  такие параметры как скорость сердечных сокращений, частота мигания глаз, кровяное давление, уровень мочевой кислоты в крови, степень гальванического сопротивления кожи, отражающая уровень стресса, и др. (Schwartz, 1976; Peterson, Somit, 1994; Somit, Peterson, 1998). Подробному анализу со стороны С. Петерсона (см., например, Peterson, 1990) и других американских биополитиков была подвергнута взаимосвязь между состоянием здоровья больших групп людей в США и их политически важными параметрами, включая уровень интереса к политике, степень личного участия в политической жизни, степень консервативности политических взглядов (то, что у нас в России называется «правая ориентация») и поддержки правящего режима (в исследованиях 80-х годов это был, естественно, режим Роналда Рейгана), уровень доверия к правительству и др.

Данная группа направлений биополитики имеет важное значение и в рамках интерпретации П → Б. Помимо быстродействующего и испокон веков реализуемого биоповеденческого канала влияния (см. 3.1), есть возможность манипулирования теми или иными физиологическими параметрами людей ради достижения политических целей. Пример подобной манипуляции представляет так называемое промывание мозгов (brain washing), практиковавшееся в Германии, СССР, Китае и других странах. Лишая людей нормального питания и сна, создавая постоянный стресс в ходе утомительных допросов, возвращая людей путем ряда других хорошо продуманных мер в инфантильное состояние (когда возможно некритическое восприятие идей), китайские маоисты, например, добивались принятия людьми политических убеждений, которые внушали им в состоянии аффективного возбуждения, в отсутствие какой-либо рациональной аргументации (Somit, 1968, 1972; Somit, Slagter, 1983; Salter, 1998). Эти политические установки в дальнейшем оставались устойчивыми у многих узников китайских тюрем и лагерей даже после их освобождения (например, у американских солдат, взятых в плен китайцами во время Корейской войны и затем возвращенных в США).

В рамках рассматриваемого биополитического направления ярко проявляется отмеченная выше связь биополитики с психологией. Психика индивидов, в том числе политических лидеров, политически активных групп и толп оказывается опосредующим звеном между биологическими факторами – и их политическими эффектами. В определенной мере биополитика, таким образом, получает статус «биопсихополитики». Психика рассматривается в тесной связи с ее материальным, созданным миллионат эволюции, субстратом – организацией нашего тела («сомы», греч. ό) и, более конкретно, нервной системы.

Однако сведение психики к нейрофизиологии являлось бы недопустимым редукционизмом. Мы, как и прежде, предпочитаем «мягкий» натурализм с представлением о многоуровневости человека, причем взаимодействия уровней носят двусторонний характер. Не только «сома» влияет на психику, но и психика – на нейрофизиологию человека. Учитывая третью компоненту биополитики  – саму политику –   мы можем  написать схему: сома ↔ психика ↔ политика. Прочтение этой схемы справа налево (политика  влияет, несомненно, на психику, психика – на нейрофизиологические характеристики человека) соответсвует интерпретации биополитики Мишелем Фуко: биополитика — совокупность политических мер по воздействию на биологическое начало в человеке и контроль за ним ради общественных целей. Путь слева направо в той же схеме дает предложенное А.Сомитом, Л. Колдуэллом и другими американскими политологами понимание биополитики как изучения биологической детерминации политического поведения людей (при опосредующей роли психики).

Фокальными точками в настоящей работе (её второй части) будут биополитически важные грани:

• Генетики (включая генетические детерминанты поведения);
• Нейрофизиологии (в первую очередь, речь пойдет о функционировании мозга как субстрата всякой ментальной деятельности, включая политическую).
• Микробиологии (воздействие симбиотической микрофлоры человека на его организм, в особенности нервную систему, что оказывает влияние на социаьное поведение и политическую активность человека; этот аспект тесно связан с предыдущим пунктом о нейрофизиологии.

Все три аспекта могут быть рассмотрены как составные части модернизированной биополитики в смысле П → Б: как уровни/каналы политического влияния на человеческую биологию. Эти каналы воздействия на биологическое начало человека ради его манипулирования в политических целях  различаются по временной шкале своего эффекта. Нейрофизиология, как показывает относящийся к ней приведенный выше пример о промывании мозгов политзаключенных, во многих случаях рассчитывает на столь же быстрый манипулятивный эффект, что и целенаправленная манипуляция человеческой биологией на поведенческом (этологическом) уровне, иллюстрированная в разделе 3.1.2  на примере техник DITF и DTF (в  подразделе о невербальной коммуникации). Также относящееся к нейрофизиологическому уровню нейрохимическое воздействие – целенаправленное изменение концентраций нейромедиаторов в функциональных зонах мозга – может быть (1) быстродействующим, вызывающим мгновенную реакцию психики  или (2) более медленным, ориентированным на долговременное изменение нейромедиаторного фона и, соответственно, поведения манипулируемого. Самый долговременный и фундаментальный про своему эффекту физиологический канал биополитики  (в расширенном смысле Фуко: П → Б) – канал воздействия на геном человека, генная инженерия человека, угрожающая радикально перестроить весь человеческий род в угоду «власть имущим» или движениям протеста против них или стереть его с лица Земли даже без помощи оружия массового поражения. Мы сейчас непосредственно переходим к генетическому каналу биополитики – после весьма уместной цитаты из классической работы М. Фуко:  “The excess of biopower appears when it becomes technologically and politically possible for man not  only to manage life but to make it proliferate, to create living matter, to build the monster and, ultimately, to build viruses that cannot be controlled and that are destructive” (Foucault, 1976, p.254).

Это потенциально могущественный канал воздействия центральной власти («биовласти») или политиков-протестантов («биополитики» в духе А. Негри). Можно, в частности, вмешиваться в механизмы детерминации уровня IQ, лидерских способностей, и других политически значимых сторон человека; даже генная инженерия не самго человека, а растений и животных – biotechnology – может оказаться каналом воздействия на биологию человека через пищу, включающую GM-компоненты с их влиянием на деятельность мозга. По словам А. Лаццарато,  “the patenting of the human genome and the development of artificial intelligence, biotechnology and the harnessing of life’s forces for work trace a new cartography of biopower” (Lazzarato, 2006) in the late 20^th and, the more so, in the 21^st century.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 

Итак, мы подошли к концу первой части работы по основным направлениям современной биополитики. Этот термин использован нами в авторской интерпретации, так что ему был придан максимально широкий смысл, включающий все реальные и потенциальныеаспекты взаимовлияния наук о живом и политики. Из текста книги очевидно, что политический потенциал биологии является весьма многоплановым. Он охватывает мировоззренческие вопросы (способствуя распространению натурализма в понимании человека вообще и в роли политического актера в частности) и  в то же время целый спектр конкретных проблем.

Биополитика демонстрирует современным политическим деятелям немаловажные для них аспекты современных наук о живом. Она интересна для политологов, которые «по долгу профессии» рефлектируют над поведением политиков. Но биополитика не лишена интереса и для самих биологов. Одно из стержневых понятий биополитики – понятие «биосоциальных систем» – высвечивает для ученого-биолога (в частности, этолога, физиолога) сходство, родство, сопоставимость человеческой социальной жизни и биосоциальности других биологических видов. Поэтому знания о человеческом социуме, накопленные в русле общественных наук, могут стимулировать понимание биосоциальных систем приматов, хищных млекопитающих, птиц и даже насекомых (в отдельных аспектах -– даже одноклеточных существ и клеток внутри многоклеточного организма). В этой связи представляет интерес идея русского этолога Ю.М. Плюснина, что «биосоциальный архетип» един для всех социальных форм живого. Таким образом, биополитика может способствовать взгляду на биологические объекты с нетрадиционной для современной науки социогуманитарной точки зрения.

Несмотря на то, что политический потенциал биологии был теоретически осмыслен в первую очередь рядом научных школ стран Запада, он по убеждению автора и целого ряда его оотечественников, может найти достойное поприще для своего применения и в иных регионах мира, в том числе в так называемых странах «БРИК» – России, Бразилии, Индии, Китае..

Какие же концепции и данные современных наук о живом оказываются наиболее значимыми в наши дни? Нам представляется целесообразным вернуться к рассмотренным в начале работы трем уровням приложений биополитики:

• мировоззренческие ориентиры
• политологические разработки
• практические проекты и рекомендации

Мировоззренческие ориентиры. Биополитика исходит из понимания человека как части единого планетарного биоразнообразия, продукта биологической эволюции. Лежащая в основе биополитики натуралистическая философия имеет конкретные следствия, актуальные для современной России. А. Влавианос-Арванитис не случайно рассматривает многообразие жизни на Земле как «единое тело», а человечество, которое также представляет «единое тело», как часть «тела биоса». Эта метафорическая формулировка Влавианос-Арванитис, акцентирующая взаимосвязь между людьми в обществе и между всем человеческим обществом  и биоокружением, могла бы противодействовать наблюдаемой в современном обществе тенденции к «атомизации» социума. Подобно распаду молекул вещества на отдельные атомы при нагревании, в постсоветском российском обществе наблюдался распад связей между людьми с превращением индивидов в своего рода изолированные «атомы», склонные к конкуренции, а не к кооперации между собой (принцип «каждый за себя»). Такой «атомизации» социума способствует и многое из того, что содержится в СМИ.  Биополитика выступает за стимуляцию процессов коэволюции, сбалансированного совместного развития систем на различных уровнях – в том числе  коэволюции индивидов и групп (включая, что особенно важно, коэволюцию этносов, религиозных сообществ и регионов) в человеческом обществе. Такая коэволюционная установка должна побудить людей к тому, чтобы подать руку тем, кто находится по ту сторону разделяющих социум преград (классовых, национальных, религиозных, возрастных, личных), тем самым облегчая преодоление социальных и политических конфликтов.

Политологические разработки. Динамика многих политических процессов, протекающих в современной России, не может быть адекватно осмыслена без учета их “биологической составляющей”. Хорошо известно, что борьба против загрязнения окружающей среды в СССР, начиная с периода перестройки (и далее в России) представляла собой существенную часть политических программ многих оппозиционных движений, выступавших под либеральными, традиционалистскими (“почвенническими”) или этноцентрическими лозунгами. В политологическом плане интересен и тот факт, что биополитика способствует дискредитации оформившейся в Новое Время идеи “национального государства”. В наши дни, в связи с новыми политическими реалиями эпохи, принцип “одна нация – одно государство” уступает место иным принципам политической жизни, что наиболее ярко проявилось в создании Объединенной Европы и достаточно тесного сетевого объединения стран Тихоокеанского региона. В рамках современных биополитических воззрений идея “национального государства как политической единицы” атакуется сразу с двух сторон.

С одной стороны, единство биосферы, общность связанных с ней проблем, концепция последних десятилетий о Земле как единой системы, регулируемой биосом в его интересах, несомненно, способствуют размыванию границ национальных государств в пользу по крайней мере регионального (и далее планетарного)  мышления. Для России эта сторона влияния современных биологических наук, несомненно, привлекает внимание к тому факту, что единый регион, соответствующий распавшемуся  на национальные образования СССР, хотя бы в биополитическом смысле был и остаётся.

С другой стороны, биополитика способствует локальному мышлению — мышлению в пределах малой части государства. Ведь и глобальный биос тем не менее организован в связанные с той или иной местностью экосистемы, ассоциации (биоценозы), популяции. Для России это означает усиление духа местной инициативы снизу, с уровня “корней трав”, а также идентификацию человека с определенной локальной общиной (известную “швейцаризацию” России). Так биополитика вносит свой вклад в развитие нивелирующей национально-государственные образования современной глобализующе-локализующей тенденции – тенденции к глокализации политики.

Несмотря на подчеркнутую в тексте книги многоуровневость человека и социума, биологическая, эволюционно-детерминированная компонента его поведения, несомненно, имеет политологическое значение. Кратко суммируем некоторые из важных биополитических тенденций поведения человека, без которых невозможно в полной мере представить себе политику:

• Архаичная по своей природе – и объединяющая Homo sapiens с другими биологическими видами – тенденция к противопоставлению «своих» и «чужих»; сочетание лояльного отношения к товарищам по группе с изоляционистским или враждебным отношением ко всем остальным. Современные политические конфликты в большой мере базируются на данной тенденции, которая в сочетании со специфическими социокультурными факторами порождает этническую рознь, межрасовые и межрегиональные распри, предпосылки войн, бунтов, организованного терроризма. Биополитика дает нам и ряд рецептов смягчения конфликтов, базирующихся на разделении «своих» и «чужих» (см. раздел пятый выше).
• Эволюционно-древняя способность мозга на определенных возрастных стадиях в жизни индивида прочно запечатлевать информацию (импринтинг или аналогичные феномены), что выступает как предпосылка политической социализации и индоктринации подрастающего поколения в духе той или иной идеологии.
• Двойственность (амбивалентность) вложенных в нас эволюцией тенденций в плане предрасположения и к агонистическому, и к лояльному поведению, к существованию как в иерархических, так и в горизонтальных  социальных структурах. В свою очередь иерархическая тенденция дуальна внутри себя: сочетает как лидерство (способность руководить, брать на себя ответственность за благо других), так и доминирование (присвоение себе коллективных благ и ресурсов, эксплуатацию других). Естественной для человека представляется отмеченная А.А. Захаровым уже в применении к муравьям полисистемность социальных структур, в частности, сочетание многоплановых иерархий с неиерархическими отношениями. Данная эволюционно-детерминированная тенденция плодкрепляет собой современное политическое движение в направлении развития сетевых структур как общественной организационной модели.

Практические проекты и рекомендации. На этом уровне речь идет о практической реализации идей, разрабатываемых в рамках различных направлений биополитики.  Еще раз подчеркнем – на этот раз в приложении к России – важность проблематики “социальных технологий”. Причем, в одних случаях биополитики могут выступать в роли разработчиков новых социальных технологий (например, направленных на преодоление агрессии и этноконфликтов, на обуздание терроризма – в том числе и на нейрохимическом уровне), в в других – как контролеры за теми технологиями, которые и так реализуются в обществе. Примером последних могут служить избирательные технологии, которые осуществляются с привлечением методов “public relations management”, а в последние годы – также техники нейролингвистического программирования. Роджер Мастерс подчеркивал, что американские избирательные технологии достигли уровня манипуляции сознанием граждан, достаточного, чтобы заставить американцев проголосовать за Мики Мауса в качестве Президента США. В России биополитические знания об “обезьяньих” способах завоевания доверия и расположения избирателей  (например позы, жесты и интонации, выражающие сигналы доминирования), изложенные в виде популярной брошюры, могли бы сыграть ориентирующую роль для российских избирателей, заставить их выбирать «власть имущих» по более осознанным критериям.

Важным биополитическим проектом являются сетевые структуры, в частности, хирамы. Выступая в современных условиях воплощением «первобытного» духа общинности, “соборности”, стимулируя горизонтальные, кооперативные, неформальные связи между людьми, препятствуют их “атомизации” в социуме и выступают естественным дополнением и противовесом безусловно важных  вертикальных, иерархических взаимоотношений, включая “президентскую вертикаль”. Из предшествующего текста очевидно, что и горизонтальные, и иерархические структуры являются эволюционно-древними (встречаются у различных биологических объектов), и биополитика ратует в этой связи за их разумную балансировку, которая бы подразумевала строительство сильного государства на фоне не менее сильного, внутренне спаянного гражданского общества, выступающего как мощный союзник государства и в то же время как его контролер и беспристрастный  арбитр.

Можно продолжить разговор о социально и политически значимых идеях, возникших в русле биологии и базирующихся на ней стыковых направлений. Однако необходимо ответить на следующие вопросы: Кто будет развивать и конкретно дорабатывать биополитические идеи; Кто будет  распространять их среди населения?

В демократическом обществе невозможно возлагать слишком большие надежды на центральные органы власти. Всякие нововведения, новые идеи — большие и малые — могут эффективно распространяться и развиваться “снизу”, со стороны гражданского общества, нередко в противоборстве с этими самыми “центральными органами”. Нам представляется, что и биополитические идеи в разных их аспектах не являются исключением. Сетевые децентрализованные организации, объединяющие “куски” различных институтов и официальных организаций наряду с отдельными энтузиастами, могли бы заняться преломлением потенциала современных наук о живом к российским условиям, комбинируя разработку биоцентрических ценностных ориентиров с практической деятельностью в связанных с биополитикой областях:

• охране биоса и борьбе за экологическую грамотность
• биоэтике, включая её биомедицинские аспекты
• созданию социальных технологий с учётом биологического аспекта человека
• разработке образовательных программ по биологии и их педагогической реализации.

Подытоживая всё сказанное, мы можем утверждать, что современные науки о живом могут приложить свой политический потенциал к России,  внести свой вклад в заполнение  идейного вакуума и разработку конкретных проектов социальных технологий. Биология и созданная на ее базе биополитика рассматривают человека как “гражданина биоса”, представителя единого живого мира планеты, но представителя, осознающего свою особую миссию в биосе. Биополитики солидарны с идеями широкого демократического плюрализма (своего рода аналога “биоразнообразия” — многообразия биологических видов) и в то же время кооперации и коллективизма, даже любимой многими современными теоретиками “соборности”. Все это может быть рассмотрено как приложение принципа биосоциальности как стержневого биополитического понятия к современному человеческому  обществу.

Конечно, человек представляет собой многомерную систему, и биология может дать нам знания только о некоторых из его аспектов. Поэтому основанная на биополитике (и др. аспектах социально-политической и ценностной миссии биологии) система ценностей будет неизбежно иметь массу “белых пятен”, которые могут быть заполнены специалистами по гуманитарным и общественным наукам. Но даже сами ограничения биополитики как основы социальной доктрины могут быть рассмотрены как ее преимущество, ибо они создают предпосылки для ее социальной и культурной пластичности. Тем самым, биологические знания могут выступать в роли открытой научной и социально-политической парадигмы — на их канву могут нанизываться различные знания о не-биологических уровнях человека и социума.