Russian
| English
"Куда идет мир? Каково будущее науки? Как "объять необъятное", получая образование - высшее, среднее, начальное? Как преодолеть "пропасть двух культур" - естественнонаучной и гуманитарной? Как создать и вырастить научную школу? Какова структура нашего познания? Как управлять риском? Можно ли с единой точки зрения взглянуть на проблемы математики и экономики, физики и психологии, компьютерных наук и географии, техники и философии?"

«СИНЕРГЕТИКА КАК ФЕНОМЕН ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ НАУКИ» 
В.И. Аршинов

Паттерны и узоры активности мозга, в чем бы они не находили свое проявление, существенно нелокальны, и для того, чтобы “увидеть”, “прочитать” их, нам необходим лазер, его когерентный свет и соответствующий язык коммуникации. Круг замыкается, хотя и не полностью, поскольку нам пока еще не известно то место в ментальном пространстве наших представлений, откуда мы можем распознать тот многомерный образ активности мозга, который формируется, а затем воссоздается заново лазером синергетики Хакена.

Мы еще раз встречаемся с замечательной двойственностью, неоднозначностью смысла лазерной парадигмы как самореферентной парадигмы познания мира явлений и процессов синергетической самоорганизации. Посредством лазера мы видим двойник оригинала, его фантом, но настолько реальный, что их вполне можно спутать между собой.. И, подчеркнем, такой подход к интерпретации активности мозга не отрицает полезность и важность “линзового подхода”, в рамках которого были открыты его анатомические компоненты, такие как нервные клетки и их субстратный химический состав.

Синергетика ограничивает поиск всякого рода субстратно-локализованных следов памяти (энграмм), ориентируясь на поиск и узнавание форм запоминания и оперирования информацией в ее нелокальном, динамически распределенном, виртуальном виде. Здесь она обнаруживает общность с так называемым коннекционистским подходом к нейроноподобным активным вычислительным средам хранения и обработки информации. Но она идет дальше, предлагая более интригующую перспективу познания человеком самого себя в эволюционирующей самореферентной Вселенной, обладающей нелокальной голографической памятью. Для синергетики “мозг в свете лазера” – это также и мозг как целостная динамическая система в состояниях вблизи точек неустойчивости, где она претерпевает огромное разнообразие качественных трансформаций, “фазовых переходов”, сопряженных с процессами самоорганизации информации и возникновением новых параметров порядка (динамических аттракторов), в результате чего возникают новые знаки и символы, а также системы ее представления, объединяющиеся затем в языковые сети интерсубъективной кооперации человеческих нейросетей.

Синергетика с ее нелинейной концептуальной “оптикой”, ее “лазерно-голографической парадигмой” делает наблюдаемым и узнаваемым то, что ненаблюдаемо и неузнаваемо с позиций всех подходов к мозгу как системы функционирующей “в норме” по преимуществу в состоянии равновесия, гомеостаза, более того, как системы, основная функция которой в том только и состоит, чтобы этот самый гомеостаз сохранять и поддерживать.

В своей последней книге, специально посвященной рассмотрению функционирования мозга с позиций синергетического подхода, Хакен убедительно продемонстрировал эффективность лазерной модели самоорганизации – отбор нестабильных мод, возникновение одного или нескольких параметров порядка, подчиняющих себе остальные моды по принципу самоотбора и “круговой” причинности – для объяснения процессов научения, распознавания образов, принятия решений, процессов достижения конструктивного согласия в человеческих сообществах и т.д. [159, 160] Дело в том, что в процессах самоорганизации происходит качественное сжатие информации как результат быстро протекающего, а потому часто ускользающего от наблюдения процесса естественного самоотбора, продуктом которого и является становящийся наблюдаемым параметр порядка.

Так рождается новый эволюционно-коммуникативный, динамический паттерн познания, параметры порядка которого нам еще предстоит исследовать. Некоторые перспективы этого исследования просматриваются в замечании Хакена о близости развиваемого им синергетического подхода к мозгу и психике к идеям и представлениям гештальт-психологии.

Так замыкается круг переоткрытия синергетикой ее собственной пространственности на пути разговора о ее предметности.. Но это лишь один из возможных кругов. Другой круг – путь “Синергетики 2”, синергетики процессов познания как самоорганизующихся наблюдений-коммуникаций в этом локусе практически неотличим от первого. Чтобы это различение “имело место”, можно прибегнуть к сюжету развития методологических принципов синергетики, отправляясь от субъект-объектно интерпретируемых принципов наблюдаемости, соответствия, дополнительности и переинтерпретируя их как интерсубъективные принципы коммуникации, посредством которой и формируется синергетическая пространственность как человекомерная, телесно освоенная человеческая среда. Последнее помимо прочего означает: освоенная активно, в деятельности зрения, тактильно, аудиально и в синергетической кооперации между ними.

ГЛАВА 4

СИНЕРГЕТИЧЕСКИЙ ПОДХОД К МОДЕЛИРОВАНИЮ ОБЩЕСТВА

Гражданское общество как проблема синергетической коммуникации *

Проблематика гражданского общества многомерна. Как и многие другие актуальные проблемы современности, она комплексна и междисциплинарна. [64] Это означает, что сдвиги в решении, в понимании тех многочисленных вопросов, которые в связи с ней возникают, зависят не только от усилий отдельных дисциплин, таких как политология, социология, культурология или социальная психология, но и от того, насколько эффективной и самосогласованной будет та методология, которая эти усилия будет координировать, объединять их общим контекстом, языком или подходом. Обычно такая интегративная функция возлагается на системный подход. В этой главе мы попытаемся хотя бы эскизно очертить те аспекты проблематики гражданского общества, которые возникают в контексте ее рассмотрения с позиций синергетики – постнеклассического междисисциплинарного направления исследований процессов самоорганизации в системах самой разной природы: естественных и искусственных, физических и биологических, экологических и социальных. При этом мы не рассматриваем синергетику и основанные на ней подходы как нечто совершенно новое и отличное от подходов, которые принято называть системными, кибернетическими и т.д.

Напротив, нам в данном случае хотелось бы специально подчеркнуть, что с точки зрения преемственности синергетику можно рассматривать и как развитие междисциплинарных идей системного подхода (в системно-динамическом, нелинейном его аспектах), и как развитие кибернетики, особенно в тех ее разделах, которые касаются моделирования процессов коммуникации и самоорганизации с использованием принципа обратной связи (круговой причинности) – отрицательной, саморегулирующей и положительной, самоусиливающей [68, 43, 44, 27, 232, 217]. Что касается системного подхода, то синергетика вносит в него прежде всего новое понимание времени, переоткрывая его (И.Пригожин) и придавая системному подходу новое качество темпоральности как коммуникативной, кольцевой взаимосвязи многообразия различных времен. Это многообразие включает обратимое время механики Ньютона, “квазилейбницевское” [43, 44] (Винер) время обмена сигналами в теории относительности Эйнштейна, необратимое время становления порядка из хаоса, в котором, согласно Пригожину, возникает “стрела” времени, [126] а вместе с этим и представления о времени, воникшие в разных культурах: историческое время человеческой цивилизации и, наконец, время Бергсона – время переживания субъективного опыта человека. [25, 26]

Тем самым синергетика может рассматриваться еще в одном ракурсе, а именно: в ракурсе системного (на сей раз уже постнеклассического) эволюционизма. Она заимствует из системного подхода понятие открытости, открытой системы, связанное с именем основателя общей теории систем Л. фон Берталанфи, и введенное им в методологию науки для объяснения видимого противоречия между вторым началом термодинамики и дарвиновской теории эволюции. (Дело в том, что второе начало термодинамики в полной мере справедливо только к полностью закрытым, непроницаемым по отношению к веществу и энергии системам.) Имея в виду это обстоятельство, иногда говорят, что синергетика – это эволюционное естествознание. Но не только. Подключение креативных ресурсов эволюционных представлений и образов реализуется в синергетике многими путями и по многим каналам. Один из таких каналов связан с переоткрытием философского наследия Анри Бергсона, для которого идея эволюции как сотворчества природы и духа была одной из главных тем.

Это переоткрытие, в общем случае интерпретируемое как некий историко-методологический и эпистемологический принцип единства создаваемого и открываемого, важно для понимания возможностей (и особенностей) синергетического подхода к социальной проблематике как к такой междисциплинарной проблематике, в фокусе которой находится эволюционное поведение открытых, далеких от равновесия нелинейных систем, образующих в совокупности образ (паттерн) нелинейного мира, мира, находимого нами в процессе саморазвития, в котором порядок и хаос соседствуют, взаимопроникают и взаимотрансформируются друг в друга.

Мы попытаемся далее проиллюстрировать синергетический принцип переоткрытия на примере генезиса понятия “открытого общества”, являющегося одним из центральных в социальной философии К.Поппера [122] и в ряде отношений тесно связанного с понятием “гражданское общество”, к рассмотрению которого мы перейдем чуть позже.

Мы не будем здесь непосредственно касаться образа “открытого общества” как символа идеологического противостояния и аргументации эпохи холодной войны. В одном из своих разъяснений понятия открытого общества Поппер определял его, помимо прочего, и как такое общество, в котором граждане активно и сознательно вовлечены в социальную активность и отказываются “сидеть сложа руки, переложив всю ответственность за управление миром на долю человеческих и сверхчеловеческих авторитетов” [122]. По свидетельству самого Поппера, термин “открытое общество” был заимствован им у А.Бергсона. В творчестве Бергсона уникальным образом сочеталась работа в области философии науки, в особенности – философии физики, биологии и эволюционизма, с исследованиями в сфере социальной философии. Не будучи ни редукционистом, ни антиредукционистом, Поппер всегда подчеркивал принципиальное единство естественнонаучных и социологических методов познания. Можно без особой натяжки сказать, что “открытое общество” по Попперу, – это своеобразный междисциплинарный симбиоз культурологического понятия “открытого общества” Бергсона и естественнонаучного “протосинергетического” понятия “открытой системы” Берталанфи. В основе этого симбиоза лежит диалогически-коммуникативный “круговой” процесс междисциплинарного осмысления идеи развития в современной цивилизации и культуре. Ибо главное ценностное отличие открытого общества от закрытого заключается в способности к развитию, саморазвитию, творческой эволюции. Но, как будет видно из дальнейшего, это эволюционное разграничение само по себе имеет слишком общий характер и нуждается в конкретизации в зависимости от специфики того проблемного контекста, в рамках которого ставятся и рассматриваются вопросы общественного развития. Я бы не стал об этом специально говорить, но, к сожалению, для многих дискуссий по поводу понятия “открытого общества”, равно как и по поводу тесно связанного с ним понятия “гражданского общества” характерно игнорирование (ко)эволюционнго смысла этих понятий, в результате чего дискуссии на эту тему заходят в тупик споров “о словах”, или споров о том, нужно или не нужно такое общество в России, а если нужно, то зачем.

Еще не так давно многим казалось очевидным, что одним из препятствий перехода России на путь модернизации и устойчивого развития, ее активное полноправное участие в современном общецивилизационном процессе, тормозится прежде всего непреодоленным наследием тоталитаризма коммунистической системы, сформировавшей на территории стран, входящих в состав бывшего СССР, информационно замкнутое, иерархически организованное по принципу самоподобия, имперское пространство жестко централизованных властных отношений. Из этого следовало, что демонтаж остатков прежней тоталитарной системы, “открытие” социального, культурного, экономического, информационного и т.д. пространства России для для контактов с мировым сообществом, и, прежде всего, с сообществом развитых стран, естественным образом выведет нашу страну на столь же естественный и желанный путь теперь уже “устойчивого развития”.

Доминировало гипнотическое воздействие традиционного для России паттерна восприятия и действия: сломаем, разрушим и выбросим все, что нам мешает, закрытые окна откроем, если нужно – прорубим новые, и желанный процесс социального российского саморазвития естественным образом начнется. И он действительно начался, только, судя по некоторым признакам, пока это далеко не тот процесс, от которого можно ожидать, что он приведет к подлинно открытому гражданскому обществу как не просто “саморазвивающейся социальной системе”, а именно как “человеческой социальной системе”, которая “усиливает индивидуальную креативность своих компонент, поскольку эта система ради них существует” [250].

Обратимся опять к Бергсону, к его пониманию открытого общества. Мы будем следовать статье И.И.Блауберг “Анри Бергсон и философия длительности”, предпосланной первому тому четырехтомного собрания его сочинений на русском языке в 1992 году. (Есть своя ирония в том, что остальные три тома планировавшегося издания так и не вышли в свет по причине отсутствия финансирования. Окна в европейскую культуру начали открывать, да вот беда: других забот полно.)

Одной из ключевых тем философии Бергсона является тема прогресса человеческого общества, его критериев и направленности, его космологических предпосылок, его смысла для человека как свободного сотворца процесса космической эволюции. Понятия “открытого” и “закрытого” обществ были им введены в книге “Два источника морали и религии”, вышедшей после публикации его знаменитой “Творческой эволюции”. Бергсон выделяет два типа обществ, два типа социальной организации, соотнося их с двумя типами морали: статической и динамической. Статическая мораль, по Бергсону, это – система привычек, устойчивых стереотипов социального инстинктоподобного поведения, доведенных до механического автоматизма навыков общения, жестко заданных и неизменных во времени ритуалов и норм, изначально безличностных, но авторитарно поддерживаемых во имя сохранения общественной дисциплины и иерархически субординированного управляемого порядка. Закрытое общество, в котором доминирует статическая мораль, – это общество, которое находится в эволюционном тупике, оно существует только во имя самосохранения себя самого, во имя сохранения своей полной самотождественности, абсолютного гомеостаза. Напрашивается сравнение закрытого общества с кибернетическим механизмом, регулируемым стабилизирующей обратной связью, функцию которой и выполняет статическая мораль Бергсона. Это сравнение уместно, но синергетический подход, наследующий и развивающий в эволюционно-коммуникативном контексте не только общесистемный, но и кибернетический подходы, доводит определение закрытого общества как кибернетического механизма до сравнения его с организмом, компоненты которого существуют ради его устойчивого функционирования. Соответственно, “организм ограничивает индивидуальную креативность тех сущностей, из которых он состоит, поскольку они существуют для него”. [250] Комментируя это высказывание Матураны и Варелы, Ф.Капра в своей последней книге, посвященной становлению новой “сетевой” парадигмы в современном научном познании, [201] подчеркивает, что “организмы и человеческие сообщества – очень разные типы живых систем. Тоталитарные политические режимы часто жестко ограничивали автономию членов сообщества и, поступая так, деперсонализировали и дегумагизировали их. Фашистские сообщества по режиму своего функционирования ближе к организмам, и поэтому нельзя считать совпадением, что диктаторы часто любили использовать метафору общества как живого организма”.

Что такое открытое общество по Бергсону? Это общество, в культуре которого возникает и получает свое естественное развитие динамическая мораль. Первичным источником динамической морали является интуитивно-эмпатический опыт внутреннего переживания экзистенциального духовного порыва, порождающего религиозно-мистическое чувство сопричастности с мировым целым, чувство мировой гармонии. В динамической морали воплощаются принципы человеческой свободы, любви, креативности, длительности, воплощается первичная интуиция жизненного порыва. В отличие от статической деперсонифицированной морали традиционного общества, динамическая мораль по Бeргсону существенно личностна. Она реализуется в обществе в той мере, в какой воплощается в его конкретных “харизматических” личностях, становящихся носителями высоких моральных образцов, жизненной мудрости, идеалов справедливости, любви и милосердия, а также, в зависимости от того, в какой мере члены этого общества способны свободно, на самом глубинном уровне своей жизненной ориентации воспринять и взрастить в себе эти образцы и идеалы, и не в качестве навязанных извне, а как пережитые ими самими. Понимание принципов свободы, творчества, любви и человеческой солидарности как абсолютно необходимых для самого существования открытого общества, существующего в качестве органической составной части общекосмического эволюционного процесса, делает онтологию открытого общества Бергсона созвучной паттернам самоорганизующихся вселенных, рисуемых синергетическим познанием наших дней. Конечно, эта онтология сама по себе есть идеализированная модель, и как таковая является продуктом своего времени. Это, по сути, конструкция, проект искусственного утопического общества. Но вот что любопытно: в философии Бергсона идеализированное открытое общество противопоставляется столь же идеализированному традиционному закрытому обществу, а последнее, увы, имело реальные исторические прототипы не только в далеком прошлом, и не только в виде утопических проектов, но и в виде реальных социальных практик, тоталитарных режимов 20-го века.

Таким образом, открытое общество у Бергсона – это не деперсонифицированное общество предустановленной гармонии, в которую задним числом “встраивают” идеального человека. Открытое общество – это творческий эволюционный процесс, когерентность которого мировому целому реализуется в пульсациях жизненных порывов конкретных исторических личностей, переживающих всеохватывающее чувство открытости, любви и космической сопричастности, и коммуницирующих переживаемые ими состояния “пикового опыта” другим людям. Открытое общество у Бергсона изначально человекомерно, поскольку его открытость, его свобода, имеет своим источником открытость и свободу опыта личностного переживания. Одновременно, что не менее важно иметь в виду, сама культура открытого общества должна содержать в себе устойчиво воспроизводимые предпосылки потенциальной коммуницируемости позитивного опыта личностной самоактуализации, ее каналы. [75]

Именно в этом месте естественно перейти к собственно гражданскому обществу, как обществу открытому в самом своем историческом самоопределении. Синергетический подход, будучи, как уже говорилось, междисциплинарным, реализуется в своеобразном круговом, циклическом отношении к рассматриваемым вопросам, которые не даны с самого начала в готовом виде как предметы, а возникают как результат ответов на вопросы, возникших до них. Образно говоря, синергетический подход – это искусство организации условий для продуктивного диалога “порядок-хаос”, на границе которых “кристаллизуется” новый смысл. Другими словами, синергетический подход – это интерсубъективный диалоговый процесс, всегда имеющий (если он, конечно, действительно синергетический) свою внутреннюю историю, логику рассуждения, дискурс. Так вот, в нашем случае эта логика коммуникативной самодетерминации вовлекает нас в обсуждение проблематики гражданского общества, его структуры и символов посредством вопросов, традиционно относящихся к ведомствам кросскультурных исследований – диалога и коммуникаций культур, философии современного образования, философской антропологии, социальной психологии и психологии саморазвития, а также языкознания, куда мы сейчас сделаем предельно краткий экскурс в связи с вопросом о смысле и значении термина “гражданское общество” и их эволюции. Здесь мы будем следовать работе М.В.Ильина [64 ].

Размышляя над трудностями создания текста, посвященного гражданскому обществу и связанными его альтернативам, Ильин самоопределяется в своем подходе “как крайне рискованном и компромиссном”, и состоящем в том, чтобы “идти за словесным выражением, делая при этом необходимые отступления, иногда довольно далекие”. Присоединяясь к рефлексии трудностей текста, причастного к проблематике гражданского общества, поступим так же, сделав свое (и необходимое для себя) отступление, последовав за текстом Ильина.

“Само по себе выражение гражданское общество в его латинском (societas civilis) и греческом (koinonia politike) вариантах существует с незапамятных времен и связано с фигурой гражданина (civis, polites). Совокупность таких граждан как раз и образует гражданское общество, которое противостоит как деспотии, так и сообществам варваров. Само его возникновение связано, таким образом, с появлением гражданина как самостоятельного и политического актора, обладающего определенными правами и наделенного обязанностями.

“Важно отметить, – продолжает далее Ильин, – что латинский лексикоконцепт civis в отличие от греческого polites или русского “гражданин” несет следы дополисной и очень содержательной концептуализации. В ее основе лежит такой смысл, как прочность и личностная сердечность (отнюдь не современная обезличенность) отношений между людьми, входящими в круг своих, т.е. первоначальная свобода приязни и мира…” [64] .

Отмечая, что глубинные смыслы понимания римлянами гражданства были раскрыты в работах выдающегося французского лингвиста Э.Бенвениста, Ильин подчеркивает, что эти смыслы указывают прежде всего на такие ценности как свобода, благожелательность, радушие, дружеское расположение и т.д. Заметим, что эти ценности, коренящиеся и выражающиеся в чувствах человеческой открытости, доверия, приязни, дружественности, являются личностными, что существовали они в эпоху дохристианской морали и не имели своей непосредственной основой интенсивное переживание пикового религиозного опыта, как в случае динамической христианской морали у Бергсона. Более того, для этой динамической личностной морали имелись устойчивые и эффективные каналы трансляции религиозного опыта, воспроизводимого в культовых обрядах, молитвах, песнопениях, священных текстах и других духовно-религиозных практиках, в своей целостной совокупности образующих то грандиозное историческое явление, которое называют христианством. Значит ли это, что римское общество, имевшее в своих истоках вышеуказанные личностные ценности и имевшее черты гражданского общества, (вспомним так же о римском праве), было закрытым обществом, а потому и негражданским? Тем более, что и сама Римская империя рухнула.

Мы сформулировали этот вопрос не для того, чтобы сразу же, здесь и теперь предложить однозначный ответ на него. Такого ответа у нас нет, более того, мы полагаем, что он в принципе и невозможен. Мы сформулировали этот вопрос с целью обратить внимание, что само понятие “гражданское общество” релятивно, ценностно нагружено, и не может быть определено как таковое без четкого указания на тот конкретный социокультурныи и исторический контекст, в котором оно обсуждается.

Далее, помимо римской трактовки гражданства, существует еще и грекославянское понимание гражданственности, основанное “прежде всего на внеличностных, а потому в значительной степени формальных основаниях увязывания с определенным местом проживания – polis восходит к корню со значением “твердыня” , “утес”, город – огороженное, защищенное место”.

Такое понимание гражданина и гражданственности, естественно, ведет к пониманию гражданского общества как общности, солидарности людей, сплачиваемых необходимостью противостояния внешней угрозе варваров, завоевателей-кочевников и т.д. Общность оказывается тем самым замкнутой, самоидентифицируясь и самоподтверждаясь на основе жесткой дихотомии “свой-чужой”. Процесс самозамыкания может получить свое продолжение и новое качество самоорганизации, когда “дихотомия “свой-чужой” превращается в дихотомию “свой-враг”. Будет ли общество, сплоченное на такой основе, иметь право называться гражданским – это, конечно, все тот же “нелинейный вопрос”. Но то, что это общество, в той или иной степени, становится авторитарным, иерархически организованным по структуре власти, – вполне очевидно. В данном случае мы выходим уже на вопросы государственности, авторитета, власти, ее источников. Не имея возможности здесь их подробно рассматривать, отметим лишь, что синергетический подход в принципе уходит от всякого рода “схем, жестко и однозначно противопоставляющих государство и гражданское общество”, от противопоставления внешнего и внутреннего, управления “по вертикали” и коммуникации “по горизонтали”.

Синергетический подход имеет дело с паттернами положительных и отрицательных обратных связей, коммуникативными циклами, гештальтами, завершенность или незавершенность которых определяет специфику функционирования и развития систем. Тем самым мы с необходимостью уходим от установки на фиксацию различий и противопоставлений той или иной социальной системы, общественной организации и человека, фокусируя внимание на круговой взаимосвязи гражданина и города, как она возникает в контексте формирования активной нелинейной коммуникативной среды. В данном случае город в качестве центра социальной самоорганизации и коммуникации в их политико-правовом и культово-религиозном измерениях, закольцован на возникающий в этом процессе особый тип личности, характеризуемой такими качествами как открытость, диалогичность, суверенность, уважение к праву и свободе, как своей собственной, так и других сограждан. Этот перечень можно дополнить и по-разному сформулировать. Но я бы хотел замкнуть дискурс личности, порождающей гражданское общество и личности, порождаемой этим обществом, еще одним сюжетом из гуманистической психологии, точнее, психологии самоактуализирующейся личности А.Маслоу как психологии конвергентной и коэволюционной синергетике [89].

У нас в стране Маслоу стал известен сравнительно недавно и главным образом в связи с его концепцией иерархии человеческих потребностей. Но это лишь часть намеченной им грандиозной программы исследования эволюционных возможностей человека и его творческого потенциала как возможностей саморазвития, самопознания, самоактуализации. “Человечество, – писал Маслоу в своей последней книге “Дальние пределы человеческой психики”, вышедшей в начале 70-х годов, – достигло такой точки биологического развития, когда оно ответственно за свою эволюцию. Мы стали самоэволюционерами. А эволюция предполагает отбор, выбор и принятие решений, а следовательно – раздачу оценок”.

В предисловии к другой своей книге, “На пути к психологии бытия”, Маслоу специально обращал внимание, что “в настоящее время нам просто недостает достоверных знаний для построения единого доброго мира. Нам не хватает знаний даже для того, чтобы научить людей любить друг друга – по крайней мере, чтобы адекватно научить их этому”. На получение такого рода знаний и должна переключиться гуманистическая психология. В центре ее исследовательского интереса должны находиться прежде всего здоровые, высокоразвитые, самореализующиеся, самоактуализированные, креативные личности. Такие личности характеризуются особым чувством доверия и любви к окружающему миру, открытостью, юмором, добротой. Эти качества внутренне сопряжены с характерным для самоактуализированных личностей субъективным опытом “пикового переживания”, озарения, экстаза, опытом глубинного и всеохватывающего причащения к целостному мирозданию. Переживание этого опыта радикально меняет личность человека, его взгляд на себя, на мир и на его место в мире, его самость. “Самореализующиеся люди (те из них, кто достиг высокого уровня развития, зрелости, здоровья) могут столь многому научить нас, что иногда они кажутся какой-то другой породой человеческих существ. Но, – продолжает далее Маслоу, – ввиду того, что изучение высших взлетов человеческой природы и пределов человеческих возможностей и устремлений является совершенно новым делом, оно представляет собой сложную и трудоемкую задачу.”

Обратим внимание на двойственно сопряженную постановку задачи гуманистической психологии по Маслоу. Она ставится одновременно и как изучение личности в процессе ее роста, и как научение, культивирование, как передача другим этого внутреннего личностного опыта синергетической самоорганизации. В этом месте в качестве сопряженного предмета исследования появляется ключевая идея “социального синергизма”. Впрочем, мы могли бы начать этот круг рассуждений и с нее. Тем более, что в историческом плане так оно и было.

Термин “синергизм” впервые был введен в социальную психологию и кросскультурные исследования Рут Бенедикт, одной из самых талантливых учениц знаменитого американского антрополога Ф.Боаса и одного из учителей самого Маслоу. Этот термин первоначально использовался Бенедикт для обозначения качества межличностного общения и сотрудничества в обществе. В 40-х годах Бенедикт проводила сравнительные социально-психологические исследования “паттернов культуры” американских индейцев с целью понять их специфические субкультурные различия в образе жизни на уровне его восприятия как целостного динамического гештальта. Обладая высокоразвитой интуицией, она выделила восемь субкультур, сгруппировав их попарно, в зависимости от контрастного восприятия их коллективно-личностных образов-гештальтов, вызывающих чувство симпатии, приязни или, напротив, неприязни, опасности, угрозы.

Бенедикт долго пыталась найти общий критерий различия человеческих сообществ, воспринимаемых в образах “опасного” и “безопасного” общества. Такой критерий и был найден в понятии социального синергизма. Комментируя революционный вклад Бенедикт в современную кросскультурную психологию, Маслоу отмечает, что “высоким синергизмом обладают те общества, социальные институты которых организованы так, чтобы преодолевать полярность между эгоизмом и неэгоизмом, между личным интересом и альтруизмом, так, чтобы человек, добиваясь своих эгоистических целей, заслужил награды для себя. Если в обществе вознаграждается добро, – это общество с высоким синергизмом.” Общество с высоким синергизмом – это общество, члены которого открыты не только голосу разума и рассудка, но и голосу сердца, голосу чувства любви к ближнему. И эта открытость, доброта, приятие другого не как “не-Я”, а как друга, есть качества, устойчиво воспроизводимые в некоторых коллективных архетипах, паттернах поведения и коммуникации, доминирующих в традиционных закрытых обществах, но обладающих, тем не менее, высоким синергетическим потенциалом.

Для осмысления самой идеи социального синергизма существенно, что, формируясь в междисциплинарном контексте кросскультурной и этнографической проблематики, она с самого начала осознавалась как непосредственно ориентированная на кризисные проблемы развития современного общества. Ее предпосылкой является утверждение о повсеместности свойства синергизма как функционального инварианта социобиоэволюционного процесса. Соответственно, и общество с примитивной культурой, и современное постиндустриальное, информационное и т.д. общества эволюционируют в той мере, в какой они реализуют общую для них социальную тенденцию “преодоления дихотомии между эгоизмом и бескорыстием у каждого отдельного члена общества”.

Так что познание синергизма во всех его проявлениях – это и познание возможностей самоэволюции человека.

Замыкая этот круг нашего дискурса, еще раз подчеркнем, что современное общество будет обществом действительно гражданским и действительно открытым в той мере, в какой его культура и образование окажутся открытыми к восприятию и трансляции всего того внутреннего опыта синергийной самоорганизации сотрудничества, солидаризма и самопознания, который накоплен в коллективной памяти человечества. И здесь мы выходим еще на один круг обсуждения, непосредственно касающийся вопросов современной культурологии и философской антропологии.

ГЛАВА 5

МЕДИЦИНА И ПСИХОТЕРАПИЯ В КОНТЕКСТЕ АВТОПОЭТИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ СИНЕРГЕТИКИ

1. Встреча синергетики и медицины

То обстоятельство, что синергетика, ориентированные на нее подходы, в принципе могут дать много ценного для современной медицинской теории и практики, само по себе сомнений не вызывает. Вопрос в том, как, каким образом эвристический потенциал синергетики мог бы быть в медицине реализован. Как и каким образом могла бы произойти “встреча” синергетики и медицины, их взаимное узнавание, переоткрытие, межличностная коммуникация.

Я ставлю здесь своей задачей дать общее и предварительное представление о перспективах взамодействия синергетики и медицины, их многоплановости, коммуникативности и личностности. Я никоим образом не претендую на исчерпывающую характеристику состояния современной медицины. Моя цель –обратить внимание на некоторые тенденции ее развития в контексте синергетического подхода. Я попытаюсь это сделать на двух примерах. Первый пример – это практико-ориентированный проект создания (переоткрытия) третьей медицины, предложенный доктором П.А.Поповым. Второй пример связан с именем известного в США врача Эндрю Вэйля, автором ряда медицинских бестселлеров и лидером движения за реформу медицинсконго образования в Америке. А между изложением этих примеров я остановлюсь на нейролингвистическом программировании как практике создания (конструирования) новых автопоэтических реальностей.

Термин “третья медицина” был предложен Поповым для обозначения нового состояния медицины как области знания о человеке, взаимопомощи и исцеляющей деятельности, объединяемых общей осознаваемой установкой на реорганизацию коммуникативных взаимосвязей врача и пациента таким образом, чтобы “дать место” в пространстве их взаимодействий и встреч синергетическим процессам самоорганизации и саморегуляции [99].

Поэтому третья медицина – это не альтернативная медицина. Ближе всего здесь термин “системная интегральная медицина”, используемый В.Коноваловым. (См.В.Коновалов. Совсем другая медицина. М. 1997)

Можно также говорить о новой третьей медицинской парадигме, имея в виду его автопоэтический голографический смысл, обсуждавшийся нами в третьей главе .

В данном случае под парадигмой имеется в виду паттерн современного медицинского мышления, соединяющего в себе основанные на естественнонаучном знании и апробированные практикой врачевания биомедицинские модели человеческого организма с установкой на возрождение традиций целительства и новым пониманием состояния здоровья и болезни человека. Этот образ новой парадигмы в медицине не является чем-то уже ставшим, застывшим. Он находится в становлении, а потому ответить четко и однозначно на вопрос о том, что такое новая парадигма в “медицине III”, достаточно трудно, если не невозможно. Тем не менее, попытаемся это все же сделать.

Здесь можно пойти двумя дополняющими и, в то же время, в чем-то исключающими друг друга, путями: “апофатическим” и “катафатическим”. То есть, говорить о том, чем становящаяся медицина III является и чем она не является. Медицина III не является чем-то всецело альтернативным уже имеющимся в современной культуре моделям и направлениям медицинской теории и практики врачевания и целительства в их традиционо западном или восточном пониманиях. Она не определяет себя через отрицание всего имеющегося накопленного опыта врачевания и целительства там и тогда, где и когда он оказался успешным, хотя бы даже успешность эта и не всегда поддается достаточно ясному рациональному объяснению.

В то же время медицина III может рассматриваться как качественно новое состояние медицины – медицины, приобретшей свое новое человеческое и социокультурное измерение в контексте современного развития цивилизации “третьей волны”. Исходя из кризисного состояния практически всех без исключения современных фрагментаризированных медицинских моделей и практик – восточных и западных, народных и санкционированных современной наукой – медицина III выступает с четко провозглашаемой конструктивной “Да-установкой”. Медицина III – это медицина согласия, открытого диалога и, соответственно, компромисса. Это, конечно, не означает провозглашение лозунга “все годится””, а лишь означает ориентацию на поиск и фиксацию места каждой медицинской модели и практики в их естественных границах оправданной применимости с полным учетом приоритетности принципа “не навреди” [99].

Однако речь идет не только об “уместности” разных медицинских методик, моделей и практик, но и о таком их гештальткоммуникативном сочетании, выстраивании, такой последовательности их применения, когда бы их лечебно-терапевтический эффект умножался. Иными словами, когда бы этот эффект являлся синергетическим. Именно в этом синергетическом качестве совместного применения медицина III вписывается в общий контекст всей человеческой эволюции, проходящей в настоящее время острую кризисную точку поворота, или “точку бифуркации” [201].

Можно было бы также сказать, что медицина III – это эволюционная медицина, рассматривающая жизнь человека в глобально-эволюционном аспекте, когда он, по выражению Э.Янча, “вступает в коэволюцию сам с собой” [227]. Отсюда, и поэтому, медицина III – это, конечно, холистическая медицина, видящая человека во всех его психофизиологических и духовных измерениях. И эта целостность динамична и соотносится как с внутренним, так и с внешним аспектами человеческого бытия и его становления.

Тем самым, медицина III – это многомерное и открытое образование. Она открыта прошлому, его традициям, особенно восточным практикам целительства – практикам не только излечения, но и сохранения и поддержания здоровья. Медицина III – это “медицина встречи”, пути, медицина парадигмы самоорганизации, диалога и темпоральности. Последние слова использованы нами не случайно. Они отсылают нас к книге И.Пригожина и И.Стенгерс “Порядок из хаоса”, где представлен новый диалог человека с природой, дающий нам образ новой картины мира и места человека в нем, как это видится с позиций общей теории нелинейных, неравновесных, открытых, коэволюционирующих систем [201,68].

Таким образом, медицина III – это синергетическая медицина, медицина синергийного соучастия, которая, следуя общему пути становления синергетики, наследующей идеи системного подхода и кибернетики, ставит во главу угла концепцию обратной связи, как положительной, так и отрицательной.

Поэтому медицина III – это медицина, ориентированная на понимание организма не только как кибернетического гомеостата с отрицательными обратными связями, но и как структурно-функциональной иерархии диссипативных структур, возникающих и самоподдерживающихся за счет процессов самоорганизации [180, 181, 182, 200, 199].

В связи с третьей медициной упоминалась также и концепция автопоэзиса чилийских нейрофизиологов Варелы и Матураны [268, 269], открывающая возможность увидеть состояния болезни и здоровья человека как эволюционное структурное их сопряжение, симбиоз, что в свою очередь ведет к новому пониманию процессов целительства, врачевания, их психосоматического и личностного смысла.

Кроме того, медицина III в своих истоках учитывает также и эпистемологические уроки квантовой механики, с позиций которой “мир как целое”, “мир и человек в нем” представляются в их потенциальном и актуальном существовании как особого рода информационно-физические когерентности. А потому медицина III – это также и “квантовая медицина”, для которой динамическая целостность живого организма, его устойчивость обусловлены во многом его квантовой природой не только на микро-, но и на макроуровнях его существования.

Уже эта краткая и, по необходимости, декларативная характеристика медицины III показывает, что рассмотрение во всех аспектах с необходимостью выводит ее на ключевые проблемы развития современной цивилизации как целого. Строго говоря, медицина III оказывается в этом качестве медициной жизни, терапией культуры, разума, души и тела человека в их неразрывной органической целостности.

Стоит ли специально подчеркивать, что в медицине III происходит преодоление до сих пор доминирующей в западной культуре ньютоново-декартовой биомедицинской модели [68] (Капра), с характерным для нее разделением человека на душу и тело, и рассмотрение всего сущего как совокупности отдельных вещей, предметов, органов и функций. Соответственно, меняется взгляд на болезнь и здоровье, на природу физических и психических заболеваний, на взаимоотношения врача и пациента. Здесь медицина III когерентна гештальт-коммуникативному психотерапевтическому психосоматическому подходу, обращая внимание на то, что и болезнь, и здоровье являются различными состояниями целостного паттерна организма как многоуровневой, динамически равновесной системы, обладающей такими автопоэтическими свойствами как самоподобие, самосоотнесенность, самонаблюдаемость. Из этих свойств живого организма следует многое. В частности, – такое свойство, как фрактальность его роста и функционирования, и тесно с ними связанное свойство самоорганизованной критичности, благодаря которым исцеление или выздоровление – это процесс перехода организма из одного устойчивого состояния в другое; переход, осуществляемый не одним-единственным, но многими способами посредством положительной обратной связи, запускаемой самыми малыми воздействиями как физической, так и психической природы, разными веществами и энергиями, разными нейролингвистическими кодами [258], а также их сочетаниями.

Медицина III, будучи, как уже говорилось, медициной синергетической и фрактальной, ориентируется на поиск такой пространственно-временной организации внешних и внутренних воздействий на организм, которые бы в своей совокупности инициировали в нем самоорганизующийся переход в качественно новое состояние здоровья, динамического равновесия с окружающей средой в широком смысле этого слова – т.е. в равновесие отношений с другими людьми и с самим собой. Таким образом, медицина III дает оправдание метафоре исцеления как “пути к себе”, как “возвращения к себе”, или как “открытия себя заново”. А потому для нее диалог становится принципом исцеления и удержания здоровья как творческого, непрерывно поддерживаемого, осознаваемого процесса.

Понятно поэтому, что исцеление в медицине III – это самоисцеление, это осознаваемый, наблюдаемый творческий процесс, в котором решающую роль играет личность пациента и открыто выраженное стремление принять помощь врача – его разум, руку и сердце, его слово и вдохновение, чтобы заново сотворить себя, чтобы становиться и быть здоровым человеком. Но это последнее состояние может удерживаться и устойчиво воспроизводиться в течение длительного промежутка времени, только если оно будет опираться на осознаваемое ощущение границы отделяющей здоровье от болезни. Поэтому не совсем верно говорить о третьей медицине как о медицине здоровья, противопосталяя ее традиционной медицине болезни. Третья медицина – это медицина границы, поверхности, а потому – коммуникации. И именно эта ее граничность, поверхностность позволяет ее рассматривать в качестве синергетической, автопоэтической и квантовой.

В пространстве общения медицины III отношения врача и пациента – это отношения личностной интерсубъективной коммуникации , эмпатии, но в то же время они циклически опосредованы всем тем комплексом современного научного знания, которое было получено в процессе развития естествознания нового времени и зафиксировано в его языках и технике. Это медицина эволюционного симбиоза естественного и искусственного, знания и веры, закономерного и рецептурного. Поэтому она открыта национальным традициям целительства.

П.А.Поповым, много путешествовавшим по территории бывшего Союза, был собран разнообразный опыт целительской и врачебной практики, рассеянный на обширном пространстве от стран Прибалтики до Сибири и Средней Азии. При этом ставилась цель не просто собрать разные методики лечения болезней, но соединить их таким образом, чтобы они в своем комбинированном применении усиливали друг друга.

И в этом процессе собирания и испытания целительских методик и практик стали все более отчетливо проявляться уникальные качества медицины III, интегрирующей в себе все ценное народной и современной классической медицины. Не углубляясь далее в изложение принципов медицины III, мы ограничимся лишь одним показательным примером опыта примения в контексте ее принципов древнего и весьма эффективного лечебного метода “Стимули”, суть которого состоит в воздействии на ткани и области тела препаратом, полученным из жучка рода Paederus. Этот препарат обладает кожно-нарывным действием, к которому, однако, его воздействие на человеческий организм далеко не сводится. Это воздействие, как показывает весь долгий опыт его применения, оказывается гораздо более сложным, комплексным и многоплановым.

Первые упоминания о лечебном применении жучка обнаруживаются в древних тибетских источниках, уходящих в глубь тысячелетий. В Россию этот приготовленный из жучка Paederus препарат попал из Средней Азии. Пионером его применения был В.И.Десятиченко, который начал изучать его действие с начала нашего века, используя с этой целью спиртовую настойку, приготовленную из жучков с добавлением трав. С 1957 года при активном содействии Десятиченко этот препарат получил официальное разрешение к применению в клинической практике и назван “Стимулином Д” в честь его автора.

Здесь необходимо особо отметить, что речь идет о лекарстве нового поколения, эффективность применения которого самым нетривиальным образом определяется техникой работы с ним. Так, применение этого препарата в сочетании с комплексом специально подобранных психофизических упражнений позволяет значительно сократить как сроки лечения, так и количество его.

И, наконец, несколько слов о связи опыта применения препарата “Стимулин Д” с концепцией третьей медицины. Эту связь можно рассматривать по крайней мере как двухканальную. Первый канал – это связь через посредство более общей методики “Стимули” как методики, предполагающей оказание сложноорганизованного в пространстве и времени, селективного, целенаправленного воздействия на организм, для того, чтобы создать необходимые предпосылки для инициирования в нем системной последовательности самоорганизованных критических процессов, выводящих организм на его здоровое состояние.

Второй канал действия препарата “Стимулин Д”, по-видимому, создается благодаря его особой способности “резонансно” возбуждать в организме жизненно важные процессы на нескольких уровнях сразу. И эта способность “Стимулина Д” обусловлена не только сложностью, многокомпонентностью его стереохимического строения, но и, по-видимому, тем, что он обладает свойством информационно-кодового, параметрического воздействия на организм как сложную, неравновесную, диссипативную структуру.

Таким образом, в контексте общих идей и принципов медицины III, мы можем взглянуть на лечебный эффект некоторых лекарственных препаратов не только с чисто химической, но и информацинно-коммуникативной точки зрения, что весьма плодотворно для поиска и создания нового поколения лекарственных средств и методов. Кроме того, становится понятнее общий коммуникативный гештальт психосоматической медицины, а также такие ее разновидности как инфомедицина и отчественная валеология. В общую коммуникативную парадигму вместе с медициной III включаются и современные психотерапевтичесие практики. И это включение можно также рассматривать как составную часть общего процесса междисцилинарной интеграции, инициированного синергетикой. Показательным примером здесь является нейролингвистическое программирование.

2. Что такое НЛП?

Сегодня многие слышали об НЛП, хотя, если спросить, а что именно кроется за представленной абревиатурой, видимо, не все и не сразу дадут ответ. Нейролингвистическое программирование – НЛП – это “метод постмодернизма в психотерапии” (Леонид Кроль, президент Российкой ассоциации НЛП). Как и все предыдущие разделы данной работы, этот раздел есть сочинение на тему “Синергетика встречается с НЛП” [60] .

Рассказ об НЛП касается его личностного измерения, его предшественнков и создателей, лиц, активно участвующих в движении НЛП, и в то же время это будет рассказ о “новой науке о человеке”, науке эпохи уже постпостмодерна.

Отправляясь в путь по стране НЛП, сделаю еще одно замечание, смысл которого, возможно, будет понятен не сразу, но, надеюсь, проясниться в дальнейшем.

Основной принцип, или предпосылка НЛП, рекуррентно и перформативно используемый в коммуникативной деятельности НЛП, обычно формулируется посредством утверждения “карта не есть территория”. Постоянное напоминание о необходимости делать такое различение заставляет быть внимательным и осторожным, когда движешься в многослойной и коннотативной, взаиморефлексивной, семиотической, автопоэтической реальности. А именно в этой реальности опыт внимательности (интенциональности) и осознавания как непрерывно упражняемый опыт вовлечения в пространственно-временной гештальт и переживание его, есть решающее условие поддержания автопоэтической операциональной замкнутости тех языков и образов, посредством которых обеспечивается существование необходимого для диалогов и межличностных коммуникаций “семантического пространства”. [60,156]

Сама страна НЛП – это тоже карта (точнее, метакарта). Но карта какой территории? Оставим попытку здесь и теперь ответить на этот вопрос.НЛП возникло в начале 1970-х в результате сотрудничества Джона Гриндера, специалиста в области математической лингвистики и сотрудника Калифорнийского универитета в Санта-Круз, и Ричарда Бэндлера, бывшего в то время студентом психологического факультета того же университета и изучавшего псхотерапию.

Они вместе исследовали действия трех выдающихся психотерапевтов: уже известного нам Фрица Перлза, основателя гештальт-терапии и родоначальника философии гештальта как общего паттерна интерсубъективной межличностной коммуникации; Вирджинии Сэйтир, семейного психотерапевта, которой Бэндлер и Гриндер посвятили свою знаменитую книгу “Структура магии”, и Милтона Эриксона, являвшегося ведущим авторитетом в области медицинского гипноза, работа которого стала ключевой в формировании новой, постнеклассической психотерапевтической парадигмы.

Теперь кратко и предварительно ответим на вопрос, что такое нейролингвистическое программирование. “НЛП – это поведенческая модель, взятая вместе с операциональным сопровождением технических приемов, методов и методологий, начало которым было положено Джоном Гриндером и Ричардом Бэндлером в 1975 году. Исследуя структуры субъективного опыта для лучшего понимания процесов, обусловливающих совершенство личности, НЛП изучает формы и стереотипы, или “программы”, получающие развитие благодаря взаимодействию между мозгом (“нейро”), языком (“лингвистическое”) и телом. Технические приемы, методы и методологии были разработаны на основе наблюдения форм и моделей человеческого совершенства, воплощенного в наиболее выдающихся представителях различных сфер профессионального общения, включая психотерапию, бизнес, здравоохранение и образование.” [ 60 ]

То, что прототипом-оригиналом НЛП-моделирования человеческого общения является человеческое совершенство, представленное в различных поведенческих паттернах, вполне когерентно программе Маслоу в ее психотерапевтическом измерении, как программе “третьего пути” между фрейдизмом и бихевиоризмом (“между Фрейдом и Павловым”).

Здесь, ради точности, замечу, что так понимаемая миссия НЛП есть в каком-то смысле уже постНЛП, и связана она уже не столько с именами Бэндлера и Гриндера, сколько с Робертом Дилтсом, основоположником так назывемого “системного НЛП”, являющегося по сути дела продуктивной практической реализацией “встречи” НЛП с синергетикой. Но об этом чуть позже.

А сейчас – еще раз о том, что такое НЛП. (Напомню, что рекурсия – фундаментальная операция автопоэзиса.)Итак, НЛП это

изучение человеческого совершенства;

умение всегда быть самим собой;

мощный практический подход к личностному изменению;

новая техника достижения успеха;

аббревиатура названия “нейролингвистическое программирование”.

“Это техническое название (НЛП) имеет чисто описательный характер, – говорит один из практиков современого НЛП – как, к примеру, словосочетания : “тренировочные ботинки, охотничья собака, или классический кабриолет-лимузин”. “Нейро” относится к нервной системе, к путям, по которым поступает информация в мозг от пяти органов чувств : зрения, слуха, осязания, обоняния и вкуса. “Лингвистическое” относится к человеческой способности использования языка и к способу, которым определенные слова и речевые обороты репрезентируют наш внутренний мир. “Лингвистический” также относится к “немому языку” – жестов, поз, привычек, которые раскрывают наш образ мышления, систему убеждений и т.д. “Программирование” заимствовано у языка компьютеров, чтобы показать, что наши мысли, чувства, действия являются попросту привычным использованием ментальных программ, которые можно изменить путем усовершенствования.” [60, 156].

Эта цитата характерна для всех репрезентативных контекстуализаций НЛП как личностной коммуникативной деятельности, в которой присутствует своеобразное “структурное сопряжение”, если пользоваться терминологией автопоэзиса, прагматизма и междисциплинарности, понимаемой не как статическая данность, но как процесс когерентизации различных языковых систем, с целью конструирования области совместной кооператвной деятельности, новой солидарности.

“История НЛП – это история одного нетипичого объединения, разработавшего ранее неизвестные формы сотрудничества, которое позволяет создать мир перемен.” [ 60 ] Эту же мысль, в принципе, можно выразить и иначе, сказав, что мисия НЛП состоит в том, чтобы проектировать, претворять в жизнь новые формы и виды автопоэтической реальности. Аналогичные цели просматривются в деятельности методологического кружка В.С.Дудченко в Институте социологии РАН, где в последние годы разворачивается работа над научно-исследовательской программой “Онтосинтез социальной реальности”. Исходным пунктом концепции онтосинтеза является тезис, репрезентированный нам в утверждении, что “человек сам творит реальность, в которой живет”. Во избежании недопонимания, могущего легко возникнуть у всякого, кто еще помнит знаменитый марксистский 11-й тезис о Фейербахе, а также страстные споры по поводу законности в рамках марксистской диалектики, или, что то же, утверждения диалектического материализма о том, что “сознание не только отражает мир, но и творит его”, я, не вдаваясь здесь в историю отечественного деятельностного подхода, уточнил бы только, что реальность, которая имеется в виду в программных установках онтосинтеза, также, как и в установках НЛП, – это общая, совместно разделяемая (интерсубъективная), автопоэтическая реальность.

Это структурное сопряжение автопоэтических реальностей третьего и, по-видимому, даже четвертого порядка, позволяет репрезентировать в контексте “третьей личностной синергетической позиции” такие постнеклассические и, если угодно, постмодернистские инновационые междисциплинарные методологии, как онтосинтез Дудченко, НЛП Бэндлера и Гриндера, психосинтез Роберто Ассаджоли, системное НЛП Дилтса, а также такие, пока что плохо понимаемые у нас концепции, как теория обществ Н.Лумана, концепция “конструирования реальности” П.Бергера и Т.Лумана, концепт habitus’a Пьера Бурдье и, наконец, такое экстравагантное, экзотическое автопоэтическое единство “четвертого порядка”, каковым предстает перед нами мир Карлоса Кастанеды.

Такова плюралистическая онтология миров постнеклассичесой науки и культуры постмодерна как многообразия автопоэтических реальностей, островков “когерентностей”, миров, которые становятся и обитают на фрактальной самоподобной границе “порядок – хаос”. Но при всем плюрализме в обеих случаях мы имеем дело с самореферентной и операционально замкнутой автопоэтической реальностью, реальностью, которая не является ни физической, ни биологической, ни естественной и ни искусственной, ни внутренней-идеальной, ни внешней-материальной. Это, однако, вовсе не означает, что перечисленные бинарные оппозиции, которые я операционально замкнул их отрицанием, теперь нам не нужны. Верно обратное. Эти оппозиции нужны нам теперь уже как знаки, маркирующие пределы, границы, между которыми заново прокладывается, заново осознается как когерентная связность наш путь в мире, в котором мы живем и который каждый раз создается, возникает теперь уже как творимый нами совместно с другими в процессе сомоорганизованной коммуникативной деятельности.

Мы имеем дело таким образом с новой, “третьей”, комуникативно-процессуальной онтологией многообразия автопоэзисов, которая, может представлена в виде спектра форм человеческого бытия, включающего в себя в качестве одной из своих важнейших характеристик спектр качества человеческой жизни, взятой в границах ее различных состояний здоровья и болезни. Автопоэтическая реальность человеческого бытия как спектра состояний здоровья и болезни, включая ( в контексте синегетического подхода ) и предельные пограничные ситуации выступает в третьей медицине как реальность изменяемая и творимая конструктивным процессом совместного синергетического использования всего многообразия нейрофизиологических, иммунологических, биологических и социальных коммуникаций. Это новая реальность, с которой имеет дело третья медицина по отношению к которой становится относительным и во многом неадекватным жесткое и однозначное деление состояний человеческого организма на больное и здоровое, на внешние и внутренние причины болезни. Особенно радикальные измения претерпевает взгляд на собственные восстановительные и самоисцеляющие способности организма. Ориентируясь на зону контакта, мы уходим от навязчивой дилеммы жесткого разграничения внешнего и внутреннего, уходя от противопоставления мира внешнего “окружающего”, независимо от нас существующего и мира внутреннего, в котором “живут” наши чувства, верования, убеждения, а также где обитает “наш ум”, наши болезни и наше здоровье.

И здесь работает, на этот раз уже в качестве терапевтической метафоры ,концепция личностного знания в здоровья и болезни, в ее структурном сопряжении с комуникативно-деятельностной концепцией познания самого познания как автопоэтической реальности Матураны и Варелы, представленной в образе рук, рисующих самих себя на гравюре Мориса Эшера.

И все это имеет прямое отношение к тому пониманию соотношения состояний болезни и здоровья, которое выстраивается в третьей медицине.

“Все что сказано – сказано кем-то” [ 248 ] . Таков один из первопринципов концепции познания как автопоэтической деятельностно- коммуникативной реальности, становящейся в узком зазоре между Сциллой соллипсизма и Харибдой объективизма. Применительно к третьей медицине этот тезис может быть трансформирован в новое качество межличностной коммуникации врача и пациента, новое понимание врачебной деятельности как профессионально конституированного выражения древнейшей человеческой солидарности и ее цели как пробуждения в каждом человеческом организме часто дремлющих сил самоисцеления. И это одновременно означает формирование навыков самопомощи, научение быть здоровым, сохранять и развивать в себе это естественное в состояние организма.

. “Все сказанное сказано наблюдателем. Речь наблюдателя обращена к другому наблюдателю, в качестве которого может выступать он сам.”

Применительно к третьей медицине это звучит примерно так. Нет врачебной истины как истины самой по себе, как истины, “говорящей за себя”, нет. (Это, кстати говоря, лейтмотив и социальной логотерапии философии Розеншток-Хюсси) [132] . Есть только человек, который определенным образом использует язык, и по каким-то причинам полагает, что он имеет право выступать “от имени истины”, пользоваться от случая к случаю словосочетанием типа “а на самом деле мы знаем”, пытаясь нас за отсутствием (или незнанием) более убедительных аргументов, убедить в своей правоте.

Здесь уместно еще раз вспомнить Витгенштейна, заключительный афоризм его “Логико-философского трактата”, афоризм, которым он пытается завершить тот странный аттрактор логического гештальта этого трактата, в плену которого оказался сам : “О чем невозможно говорить, о том следует молчать”. [45] В этом афоризме многие современные исследователи творчества Витгенштейна справедливо видят косвенно сформулированный этический принцип [81] . В том же нравственно-этическом ключе можно истолковать и весь трактат в целом. И это важно также с точки зрения психотерапевтического использования языка в третьей медицине. Я процитирую еще несколько афоризмов трактата, полагая, что читатель добравшийся до этого места книги, уже достаточно искушен, что бы воспринять их как медицинские метафоры, созданные психикой человека, который, не будучи врачом-профессиналом или психиатором, всю свою жизнь посвятил изучению собственного внутреннего опыта нахождения в пограничном состоянии, непрерывно создаваемого мучительным усилием выразить невыразимое с помощью языка человеческого общения:

5. 631. Не существует мыслящего, представляющего субъекта.

Если бы я писал книгу “Мир, каким я его нахожу”, то в ней следовало бы сообщить о моем теле и рассказать, какие члены подчиняются моей воле, а какие – нет, и т.д. Это, собственно, и есть метод изоляции субъекта, или, скорее, показа того, что субъекта, в некотором важном смысле этого слова, вообще не существует, ибо о нем одном не могла бы идти речь в этой книге.

5. 632. Субъект не принадлежит миру, а представляет собой некую границу мира.” [ 81 ]

3. Реформа медицинского образования по Уэйлу

Обратимся теперь к анонсированному в начале главы второму примеру интегративно-синергетических тенденций современной медицины. Это доктор Уэйл – автор нашумевшей книги “Самоисцеление”, а также инициатор движения за реформу медицинского образования в США. * Вот что он пишет в послесловии к этой книге: “Представьте себе мир будущего, в котором медицина ориентироваана не на болезнь, а на здоровье, где врачи верят в естественную способность человека исцеляться и ставят профилактику выше лечения. Если не считать отделений неотложной помощи, больницы в таком мире больше напоминают курорты, где пациенты могут осваивать и практиковать принципы здорового образа жизни, где они могут научится готовить и есть здоровую пищу, удовлетворять насущные потребности своего организма, использовать сознание во благо исцеления и уменьшать свою зависимость от врачей. Даже в отделениях неотложной помощи техника направлена на то, чтобы помогать системе исцеления, например, стимулируя регенерацию поврежденых органов. В таких отделениях лучшие достижения и методы как традиционной, так и альтернативной медицины доступны каждому пациенту. В этом мире врачи и пациенты – партнеры, работающие во имя единой цели. Там судебные процессы, разбирающие врачебные ошибки, – не правило, а редкое исключение. Страховые компании с готовностью возмещают затраты на профилактическое обучение и естественные методы лечения, зная, что они непременно окупятся”.

Вот такая мечта доктора Уэйла, медицинский центр которого при Аризонском университете имеет сайт в Интернете, цель которого дать возможность обращающимся за помощью больным людям общаться с ним и его коллегами, но также и с людьми, имеющими позитивный опыт самоисцеления, стимулировать межличностную “саногенную” коммуникацию между ними. Программа Уэйла в некоторых своих аспектах напоминает программу Маслоу, но, естественно уже с учетом достижений современных информационно-коммуникативных технологий, в частности, среды Интернет.

Но что мешает здравоохранению развиваться в этом направлении? По мнению Уэйла, главные препятствия здесь в следующем: “Медицинское образование застыло на модели, ориентированной на болезнь. Клиническая подготовка врачей остается жестким обрядом посвящения, который крайне осложняет для студентов задачу соблюдать здоровый образ жизни и развивать в себе душевные и духовные качества, необходимые для целителей.

Отношения врача и пациента отравлены взаимным недоверием до такой степени, что каждый пациент, переступающий порог кабинета, воспринимается как потенциальный жалобщик, готовый подать иск в суд.

По мнению доктора Уэйла, выход из создавшейся ситуации – один, это реформа медицинского образования. “Если бы будущих врачей знакомили с альтернативными моделями медицины и здоровья, поощряли к изучению целительных сил природы и позволяли стать для своих пациентов ролевыми моделями здоровых людей, все перечисленные выше препятствия стали бы исчезать. …Они знали бы, как принимать веру, которую проецируют на них пациенты, и отражать ее обратно так, чтобы она увеличивала частоту случаев самоисцеления. ….

Но что имеет в виду Уэйл под радикальной реформой медицинского образования? А вот что:

основательную подготовку в области философии науки, включая знакомство с новыми моделями, которые опираются на достижения квантовой физики, и которые должны прийти на смену старым теориям ньютоновского механицизма и картезианского дуализма. Такая подготовка должна включать сведения о теории вероятности и теории игр и должна касаться возможных взаимодействий между наблюдателем и объектом наблюдения, а также должна иметь в своем арсенале модели, которые могли бы объяснять нефизические причины физических событий;

акцент на целительные силы природы и существующую в организме систему самоисцеления;

акцент на взаимодействие сознания и тела, включая реакцию плацебо, врачебное заклятье и психонейроиммунологию;

подготовку в области психологии и духовности дополнительно к знаниям о физическом теле;

познания в области искусства общения, в том числе и умение расспрашивать пациентов, составлять истории болезни и знакомить пациента с методами лечения так, чтобы с большей вероятностью задействовать его систему исцеления”.

Таков путь, по которому, согласно Уэйлу, должна пойти медицина. И это также путь медицины III . Это путь нового обретения человеком самого себя, новой “коммуникативной компетентности”, его нового синергийного бытия.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Эта книга с самого начала выстраивалась в виде совокупности кругов, которые не всегда удавлось сделать вполне совершенными и никогда – замкнутыми. Один из таких кругов образовывался вопросом “что такое синергетика”, которому ради простоты и удобства рассмотрения, а также, идя (вместе с Даниловым) навстречу любителям строгих определений, была придана (полу)математическая форма уравнения “синергетика – это Х-наука”. Тем самым поиск ответа на вопрос “что такое синергетика” метафорически выглядел как поиск решения уравнения с одним неизвестным.

При этом давалась подсказка, касающаяся специфики конкретного множества Х, а именно: Х – это множество вышедших к настоящему моменту в издательстве Шпрингер под редакцией Хакена книг по синергетике.

Множество, как легко видеть, – открытое, незавершенное, а потому и неопределенное в качестве актуального. Но конечно, сводя вопрос к уравнению, переводя его на полуформализованный математический язык, мы, как это было показано во второй главе в разделе, посвященном идеализиции, получили уже другой вопрос, определяемый контекстом молчаливых предпосылок принимаемого нами языка его новой репрезентации.

Чтобы ослабить жесткость ограничений и получить более адекватный содержательный ответ на интересующий нас вопрос “что же такое синергетика”, мы пошли по пути, рекомендуемому в таких случаях методологами, личностно вовлеченными в проблематику синергетического познания. Мы расширили множество Х-ов, включив в него работы И.Пригожина и его школы, С.П.Курдюмова и его сотрудников, а также работы ряда отечественных и зарубежных философов науки. Множество Х, естественно, пополнилось работами многих других авторов …

Для удовлетворительного ответа такого расширения множества Х оказалось недостаточно. Особенно, если включить в рассмотрение философскую точку зрения. И дело не в том, что в искомом “Х-множестве” не присутствуют явно философские сочинения таких авторов, как Бергсон, Уайтхед, но и в том, что созданные этими авторами тексты, ассоциируемые с их именами дискурсы, трудно приравнивать правой части нашего исходного уравнения. Я имею в виду приравнивание науке. Но выносить философию из контекста рассмотрения вопроса “что такое синергетика”, исходя из традиционных дисциплинарных демаркаций и ведомственных споров по поводу границ, по поводу, что есть наука и что есть философия и как они соотносятся между собой, было бы равнозначным с самого начала быть некогерентным синергетике, ее подходу, ориентированному на создание контекстов междисциплинарного сотрудничества и диалога.

Именно в компромиссном уходе от конфронтаций и споров, порождаемых бинарным мышлением посредством оппозиций возникает самосогласованный взгляд на синергетику как своего рода метамодель междисциплинарной коммуникации, понимаемой изначально как циклический межличностный процесс, воспроизводимо реализуемый в структурном автопоэтическом сопряжении объективного и субъективного контуров человеческого опыта.

Я надеюсь, что читатель, ознакомившися с этой книгой имеет теперь свое, более отчетливое и личностное представление о “возможном и невозможном в синергетике”.

Начав книгу с образа рук, рисующих себя на гравюре Мориса Эшера, хотелось бы завершить его тем же образом, но дополнив его высоким проникновенным символом двух рук, стремящихся к соприкосновению на фреске Микеланджело.