Правда, Кастельс считал сетевое общество своеобразным вариантом капиталистического строя, при котором «над многообразием буржуа во плоти, объединенных в группы, восседает безликий обобщенный капиталист, сотканный из финансовых потоков, управляемых электронными сетями» (Ibid.). Однако, все сказанное выше об обобществлении многих активов, участии работников в собственности сетевых предприятий и их демократическом контроле за их деятельностью, по мнению автора этой книги, свидетельствует о смене капитализма – по мере развития общества сетевых структур – иной формацией, воплощающей некоторые квазисоциалистические принципы. Даже возникая в недрах капитализма и первоначально создаваясь в интересах самих капиталистов, сетевая общественно-экономическая формация  отличается от капиталистической формации, а переход к ней, как и, например, переход от феодализма к капитализму, заслуживает название революции. В данном случае речь идет о сетевой (ретикулярной)  революции.

Попимо возникновения классов ретикулистов и консъюмтариата, картина усложняется и добавляется еще по крайней мере один класс в процессе перехода от предшествующего строя (капитализма на Западе, «реального» социализма типа китайского) к ретикулизму. Как мы увидим далее, сети в процессе развития ретикулярной формации в социуме создаются или 1) объединением «простых граждан», сообща отстаивающих свои интересы (дольщиков, пациентов, учителей, экологов и др.)  в рамках гражданского общества («путь снизу»), или 2) решением обладающих властью чиновников о создании сетевым образом организованных инстанций для решения тех или иных проблем, как правило, нечётких и требующих «мозговых штурмов» («путь сверху»)[10].

При насаждении сетевых структур по «пути сверху», их властные создатели (правительственные структуры, военные ведомства, крупные игроки бизнеса), естественно, ставят себя над этими сетями. Этот иерархический верхний этаж над сетями и образует, по крайней мере на этапе перехода к развитому ретикулизму, третий класс. В отличии от рядовых членов сети, представители иерархической надстройки не просто имеют доступ к важной информации, но стремятся ею монопольно распоряжаться.

В то же время, «путь снизу» связан с переходом некоторой части аутсайдеров в состав вновь формируемых ими низовых сетевых структур, где они приобретают права и информированность членов сетей.

При капитализме возможна ситуация, когда один и тот же индивид входит в оба основных капиталистических класса (пролетариат и буржуазия). Скажем, в ХХ веке в рамках «народного капитализма» в ряде развитых стран Запада некоторые наёмные рабочие одновременно становились держателями акций предприятий, хотя бы символически входя в класс буржуазии.

В грядущем сетевом обществе ситуация одновременного вхождения индивидов в состав нескольких классов будет типичной. Сетей в социуме будет иметься много, и потребитель продукции одной сети во многих случаях будет входить в некую другую сеть как полноправный член, т.е. классы ретикулистов и консъюмтариата будут представлять взаимоперекрывающиеся группы. Следует ожидать, что степень этого взаимоперекрывания классов членов сетей и аутсайдеров в развитой ретикулярной общественно-экономической формации  будет столь существенна, что большинство граждан будет представлять и ретикулистов и консъюмтариат одновременно. 

2.4.5. Сетевые структуры и Россия; сетевые структуры и страны БРИКC. В России и других «незападных» странах, в том числе  включенных в число стран БРИКС, сетевые структуры оказываются созвучными не только эгалитарному менталитету интеллигенции (которой претит жёсткая иерархия и в то же время рыночный чистоган), но и традиционному общинному укладу русского (и вообще славянского) крестьянского хозяйства. Поэтому, хотя современные социальные сетевые структуры во многом воспринимаются как влияние стран Запада (где они получили существенное развитие), тем не менее в славянском мире они ощущаются как нечто давно знакомое.

«Община — замкнутая локальная организация, для которой мир оканчивается за околицей. Обычно это деревня в 40–50 домов, иногда их число достигало сотни. Община выступала как хранительница древних догосударственных ценностей, древних форм социальных связей. Все дела решали сельским сходом, в котором принимали участие главы крестьянских семей (дворов) /выступавшие в данной ситуации как сетевые частичные лидеры — прим. О. А./. Для общинного уклада характерна враждебность ко всему тому, что находится за пределами локального самодостаточного мира, за его „околицей“. Географические и социальные пространства здесь оказываются одинаково ограниченными». Имеют место «полная экономическая и социальная автаркия /самоуправление/ общин, равно как и децентрализованный („вечевой“) порядок принятия всех важных решений» (Ахиезер, 1997, цит. по: Олейник, 2003, С. 137).

В целом, сетевые структуры включают себя элементы, обладающие существенной притягательной силой для многих регионов мира с традиционными культурами, включая несколько искусственным образом выделенную группировку стран БРИКС. В частности, сети опираются – вместо центрального лидера – на идейный матрик (Олескин, 2012, 2013a, 2014; Oleskin, 2014): систему идей, принципов, целей, норм поведения; все это противопоставляет членов данной сети посторонним. Формирование такой системы объединяющих сети идей облегчается в странах, которые традиционно отличались духовными исканиями и часто глубокой религиозностью людей. Достаточно упомянуть структурообразующую роль православия в российском обществе, а также тот факт, что другая страна БРИКС – Индия – дала миру несколько мировых религий, в том числе индуизм и буддизм. Китай немыслим без сплава конфуцианства, даосизма и того же буддизма (в который был синкретически впаян еще и марксизм при Мао Цзе-Дуне). Глубокие корни пустил католицизм как основа мировоззрения большинства жителей Бразилии. Верующий духовный человек легко воспринимает логику сетевой структуры как  формирующейся надличностной силы (своего рода мистического эгрегора).

В частности, в Китае решениями Полибюро в 1980-е годы размечен путь построения первой стадии социализма, для чего допускается стимуляция рыночных отношений, необходимых для создания уровня производства, который в будущем позволит перейти к более продвинутым стадиям социализма (Walsch, 2008). Государство сохраняет за собой командные высоты экономики, в его руках также крупнейшие предприятия и банки (где государство имеет контрольный пакет акций). Эта политическая линия была обозначена, например, в речи Дзян Дземиня 29 мая1987 г. перед центральной партийной школой. Ден Сяо-пин в этой связи подчёркивал, что нельзя приравнивать рыночное хозяйство непременно к капиталистическому укладу. Однако в указанных решениях ничего не сказано о сетевых структурах, речь идет лишь о взаимодействии иерархии государства с рынками.   Сетевые структуры даже кажутся опасными, ибо их горизонтальный характер может ослабить позиции государственной иерархии в ее взаимоотношениях с рыночной стихией и подорвать общее руководство государства в экономической сфере.

Тем не менее, имеются специальные исследования, в которых продемонстрирована фактическая роль сетевых структур также и в Китае (Jansson et al., 2007). Переход от государственно управляемого социализма к рыночной децентрализованной модели способствует развитию спонтанных сетевых структур. Ослабление государственных институтов препятствует их использованию фирмами при разрешении конфликтов, и фирмы принуждены создавать неформальные объединения (Jansson et al., 2007). Формирование межфирменных сетей сопряжено с установлением связей между коммерческими организациями посредством того, что член одной организации входит в Совет директоров другой (Borgatti, Foster, 2003), что обозначается английским термином board interlock. Это явление характерно для во многом сетевого бизнеса разивающихся экономик. В частности, в Китае взаимоперекрывание Советов директоров фирм создает предпосылки для создания сплоченных групп фирм, которые оказываются фрагментированными по региональному принципу (Ren et al., 2009).

В Бразилии местные органы власти способствуют одновременно «сетевизации» экономики и развитию элементов социализма. В г. Белу-Оризонте прогрессивный мэр (Патрус Ананиас) предоставил помощь товаропроизводителям, желающим создавать сетевые ассоциации, развернул гуманитарную программу помощи неимущим и голодающим, которая одновременно стимулирует развитие кооперативов как предприятий с сетевой организацией, обеспечивает им возможность сбыта продукции по низким ценам на городских рынках, минуя посредников. В рамках данной квазисоциалистической программы предусматриваются механизмы распределения среди бедных пищевых продуктов, которые потеряли товарный вид, но все еще пригодны в пищу. Создано 3 народных ресторана, где более 12000 людей в день могут поесть менее чем за 50 центов. Распределение ресурсов оказалось в руках местного самоуправления. Двадцатипятилетний опыт показал эффективность и жизнеспособность подобной политики (Sterling, 2010).

По контрасту с таким самоуправляемым сетевым социализмом, менее выигрышно смотрятся другие латиноамериканские страны, где социализм имеет в основном центрально управляемый характер, в частности, Венесуэла, где иерархически организованный социалистический уклад порождает длинные очереди, нехватку пищевых продуктов, плохую организацию труда, рост преступности и др. (Hidalgo, 2014).

Тема социализма не сходит с повестки дня Индии (где эта тема была связана с движением независимости в первой половине ХХ века и до сих пор есть активные коммунистические партии)  и Южно-Африканской республики, где коммунисты в последние десятилетия продолжали  верить, что “благородство базовых целей социализма вдохновило миллионы и миллионы людей к созданию его”, хотя и отвергали сталинский иерархический (бюрократически-авторитарный) стиль руководства (Slovo, 1990). Однако, в этих двух странах не проявлена тема связи современного социализма и сетевых структур. Обе страны имеют общую черту – их население включает 1) представителей западного мира (в основном потомков англичан), которые должны привнести с собой европейские варианты сетевых структур, например, межфирменные альянсы, внутренние сети в масштабах одного предприятия, ко-опы и др. и 2) местные этнические группы, которые отчасти не утратили в обеих странах связь с первобытным строем; последний, как показывают многочисленные данные, был лишён жёсткой иерархии. Многие первобытные общины были фактически построены по сетевым принципам c наличием расщеплённого ситуационного лидерства (сосуществованием шаманов, военных вождей, «высоких охотников» и др. частичных лидеров, см. Олескин, 2012). Таким образом, в Индии и в ЮАР также имеются предпосылки для распространения сетевых структур как у потомков колонизаторов, так и в среде местного населения.

Здесь следует подчеркнуть определённую искусственность вычленения именно стран БРИКС из политического ландшафта мира. Сходные тенденции (сохранение традиционных квазиобщинных взглядов с их религиозным обоснованием, распространение некапиталистических элементов в экономике и др.), которые способствуют развитию сетевых структур в различных сферах социума, присутствуют и в ряде других «незападных стран». Например, в Латинской Америке, кроме Бразилии, сетевые структуры с их квазисоциалистическим влиянием имеют существенную «питательную почву» в Аргентине, Боливии или особенно Мексике с характерным для неё сетевым альтерглобалистским движением сапатистов.

2.4.6. Сетевые структуры и специфические вызовы стран Запада. В считающихся благополучными странах Запада («золотого миллиарда» по работам Кара-Мурзы) приближение сетевой общественно-экономической формации воспринимается как ответ на собственные, порождённые логикой развития этих стран, серьёзные вызовы и угрозы. К числу таких угроз относится проблема нарастающей утраты сплочённости людей составе производственных коллективов, коммерческих предприятий, что препятствует их эффективной деятельности. В ряде исследований последнего десятилетия отмечается, что фаза экономического бума на рубеже XXI века породила «гиперконкуренцию»  на капиталистическом рынке. Она была связана с «непредсказуемо замечательными экономическими успехами… Но  в ходе последовавшего за этим конъюнктурного спада, начиная с середины 2000 года, фатальным образом сохранилась высокая интенсивность рыночной конкуренции, однако прибыли пошли на спад… Всё меньше оставалось того, что можно было бы распределить между избалованными сотрудниками /коммерческих/ организаций… Крайне интенсивная рыночная конкуренция переместилась внутрь организаций», где сотрудники теперь исповедывали принцип «каждый за себя», в ущерб успеху предприятия в целом (Stein, 2014, S.18).

В контексте этого вызова современности децентрализованные сетевые предприятия способствуют сплочённости и взаимопомощи людей и коллективизму, развивают чувства принадлежности и групповой ответственности. Сам сетевой принцип частичного (расщеплённого) лидерства способствует внутренней демократизации таких предприятий – вплоть до принятии ими организационных сценариев коллективного хозяйства, кибуца или анархической системы в духе учения Петра Кропоткина. С коммерческой точки зрения, подобные бизнес-сети представляют собой предприятия с коллективной собственностью (без акционеров) или, альтернативно, вариант открытых акционерных обществ.

Соответственно, децентрализованные сетевые предприятия, особенно рассмотренные выше кооперативы, ныне рассматриваются как альтернативные экономические институты в рамках проекта по созданию новой социально-экономической системы, которую мы вправе идентифицировать с ретикулярной формацией. Последняя будет стремиться к «эгалитарному распределению богатства, развивать демократию и коммунальный стиль жизни, бороться с угрозой климатической катастрофы и способствовать приобретению людьми большей свободы на базе большей экономической защищённости и большего свободного времени», т.е. вводить квазисоциалистические принципы в комбинации с экологической программой (Alperovitz, Bhatt, 2014). Хотя цитируемый документ в основном посвящен политическим вопросам, он также затрагивает вопросы экономики. Из числа рекомендованных в нём 10 шагов на пути смены экономического и политического строя, авторы документа особо подчёркивают «помощь в создании рабочих кооперативов и привлечение заинтересованных бизнесменов к трансформации бизнеса в направлении рабочей собственности», так как «ко-опы, которыми владеют рабочие, вносят демократию и демократические принципы собственности в сферы экономики и муниципальной жизни» (Ibid.).

Современные информационные технологии дают в руки сетевых движений новые возможности – от онлайн-анкетирования до флеш-моба. Сами виртуальные сетевые структуры выступают как «концентрированное выражение» сетевых организационных сценариев. Причем, по мере распространения практики открытого и безвозмездного  предоставления продуктов интеллектуального творчества другим пользователям онлайн-сетей, в современную «цифровую культуру» все шире проникают общинные идеологические установки, и это приводит к явному распространению квазисоциалистического уклада в виртуальном мире. «Когда массы людей, владеющих средствами производства, работают во благо общей идеи и делятся своим товаром, когда они прикладывают безвозмездные усилия и бесплатно наслаждаются плодами общего труда – нет никаких оснований не называть это социализмом» (Kelly, 2009).  По социалистическим принципам de facto строится Википедия, причём,  поскольку активная работа в виртуальном мире предполагает достаточно высокую квалификацию в релевантных областях знаний, то сетевой социализм получается меритократического типа (см. подробнее ниже).

Таким образом, сетевые структуры объективно порождают во многих странах современного мира развитие некоторой новой формации (ретикулизма). Однако, вправе ли мы называть её новой общественно-экономической формацией, если мы рассмотрели только экономические аспекты? В следующей главе рассмотрим не-экономические – в первую очередь политические – аспекты сетевой формации.

Глава третья. СЕТЕВЫЕ СТРУКТУРЫ, ПОЛИТИКА, ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО И МЕРИТОКРАТИЯ 

Термин “сетевые структуры” использовался в политологии начиная с первого выпуска журнала Social Networks (de Sola Pool, Kochen, 1978-1979), хотя Райс фактически  исследовал  сети в политических структурах уже в двадцатые годы прошлого века (Rice, 1927). Он изучал “блоки” (сетевые кластеры в современной терминологии в составе политических организаций. Интерес исследователей политических структур к сетям возрос на рубеже XXI века. В это время были опубликованы работы по децентрализованным кооперативным сетевым структурам в связи с государственно-муниципальным управлением (public policy, Meulemann, 2008; McClurg, Lazer, 2014) и проблемой стимулирования отношений доверия и лояльности в обществе – его социального капитала (Putnam et al., 1993; Putnam, 2000). В последние годы исследования сетевых структур в политической сфере получили существенный общественный резонанс. В  материалах конференции американской политологической ассоциации (APSA, American Political Science Association), состояшейся в 2013 г., было отмечено, что в 1990-е годы в аналогичную программу конференции APSA входили бы максимум отдельные работы по сетевым структурам. В то же время, в 2013 году по данной теме было организовано 23 тематических отделения конференции (“панели”), было представлено более ста работ с использованием  сетевых концепций и данных (McClurg, Lazer , 2014, p.1).

Сетевая организация фактически применяется в концепции полицентрических систем, предложенной Винсентом  и Элионор Остромами (Ostrom V., 1962; Ostrom E., 2005, 2010). В рамках концепции полицентрических систем, политические решения принимаются в результате переговорного процесса, вовлекающего политические структуры разных уровней – от местной администрации до государственных и даже международных структур. В работах упомянутых авторов и их последователей приводятся примеры: коллегиальное многоуровневое принятие политических решений по поводу снижения эмиссии парниковых газов в атмосферу планеты (Ostrom E., 2010) и защиты коралловых рифов в Пало (Океания, Gruby, Basurto, 2014). В таких ситуациях политические структуры разных уровней – от локального до национального и интернационального – как бы “горизонтализуются”  и на равных правах принимают участие в процессе выработки решений и их реализации.

В связи с концепцией полицентрических систем мы одновременно коснулись нескольких уровней политического процесса. В дальнейшем тексте данного раздела мы порознь рассмотрим сетевые структуры на каждом из этих уровней. Итак, сетевые структуры в политической сфере могут формироваться на над- или межгосударственном, государственном (национальном) и внутригосударственном (локальном, региональном) уровнях.

Многие политические сетевые структуры обладают характерным для сетей свойством самоподобия (фрактальности): сходные феномены и сходные структуры возникают на разных организационных уровнях: части сетей (подсети, кластеры) напоминают уменьшенные копии целых сетей. С политической точки зрения интересно, что имеется структурное и функциональное подобие между, например, сетями надгосударственного и внутригосударственного уровней. Так, сети на обоих уровнях имеют дело с одной и той же организационной дилеммой: эти сетевые структуры могут состоять из иерархий (наподобие социальных струтур муравьев – колонн, которые сотят из иерархических малых групп рабочих с лидерами, см. Захаров, 2005) или из более мелких сетей.

Внутри одного государства, в первом случае реализуется так называемая консоциальная модель: политическая система состоит из нескольких иерархически организованных группировок. Лидеры всех группировок устанавливают между собой горизонтальные (сетевые) отношения, что позволяет им принимать политические решения на основе переговоров и компромиссов. Консоциальная модель была характерна для Голландии середины прошлого века, когда голладское общество было поделено на четыре блока, которые соответственно объединяли кальвинистов, католиков, либералов и социалистов  (Lijphart, 1968, 1977). Альтернативная модель – плюрализм – предполагает, что сосуществуют несколько сетевых политических движений и организаций, которые участвуют в принятии решений государственного уровня.

Соотвественно, на более высоком – межгосударственном — политическом уровне целые страны, чьи государственные аппараты суть иерархии, формируют многоцентровые альянсы типа Организации объединённых наций. Такой надгосударственный аналог консоциальной модели чреват рисками, ибо “споры и взаимонепонимания /между странами-членами альянса/ могут легко привести к конфликам”(van der Wusten, 2004, p.679). Такие риски были бы смягчены, если бы был принят плюралистический сценарий (сети из сетей): различные сетевые структуры внутригосударственного уровня объединились бы в сети меж- или надгосударственного уровней.

3.1. Межгосударственные (надгосударственные) сетевые структуры 

Структуры этого уровня включают глобальные, межгосударственные союзы, а также разнообразные транснациональные и глобальные политические децентрализованные  сетевые организации и движения.

Особо отметим здесь межгосударственные сети как результат кооперации между правительствами нескольких государств. Они могут придерживаться принципов интерговернментализма или супраэтатизма  (van der Wusten, 2004), в зависимости от того, где сосредоточена власть при принятии решений – у отдельных правительств, входящих в состав сети (интерговернментализм), или же в сети в целом, которая в этом случае приобретает черты самостоятельного политического субъекта надгосударственного уровня  (это – супраэтатизм). В любом случае, подобные глобальные или мультирегиональные сетевые структуры состоят из государственных аппаратов как структурных единиц (узлов сети). Известные примеры представляет союз государств Восточной Азии (Asia-Pacific Economic Cooperation, APEC) или Европейский союз.

Межнациональные и глобальные сетевые организации/движения могут быть правительственными или неправительственными;  эти сетевые структуры могут охранять существующий политический status quo или стремиться к его изменению (Bunce, Csanádi, 2007). Многие межнациональные сетевые организации могут объединяться между собой в сети второго или ещё более высоких порядков и заниматься политической деятельностью на глобальном уровне, вступая в сетевое горизонтальное взаимодействие с государственными аппаратами различных стран, так что получается сценарий многоуровневого принятия политических решений в духе концепции полицентрических систем В. и Э. Остромов.

Многие сетевые организации международного уровня имеют, как и полагается сетевым структурам, сразу несколько центров, часто расположенных в столичных городах, важных культурных центрах типа Женевы или Барселоны, или в традиционных университетских городах (van der Wusten, 2004). Для дальнейшего повествования отметим, что роль университетских городов в роли важных узлов межнационвльных политических сетей демонстрирует нам связь между академической средой и развитием сетевых структур в современном мире.

Целый ряд глобальных организаций в явном виде используют сетевой децентрализованный организационный сценарий. Иллюстративный пример представляет сеть борцов за освобождение (амнистию) для узников тюрем  — Amnesty International. «Мы внедряем новый глобальный метод работы – с распределённым центром и региональными центрами исследовательской и мобилизационной деятельности и коммуникаций» (Amnesty International, 2014).

Транснациональные сети не всегда представляют собой глобальные или региональные организации. Они могут содержать, как минимум, всего два узла. Примером может служить международная муниципальная кооперация – кооперация между двумя городами (C2C). Эффективное сетевое взаимодействие было налажено между городами Леон (Никарагуа) и Утрехт (Нидерланды). Оно включает в себя «виды деятельности,  стимулирующие… городское планирование, менеджмент и внедрение инноваций в муниципальном аппарате Леона» (van Lindert, 2009). Такая структура из всего лишь двух узлов уже имеет преимущества, присущие сетям, в том числе: взаимное доверие участников и взаимовыгодное сотрудничество, которые способствуют энтузиазму и «относительно высокому уровню вовлечённости городского населения в целом с обеих сторон» (Ibid.).

Из числа транснациональных и глобальных сетевых структур особенно выделяются важные для сетевой трансформации общества субверсивные сети, ставящие задачу ниспровержения существующих политических режимов или хотя бы то или иное ограничение их власти. Примером может служить Сапатистская армия национального освобождения (Ejército Zapatista de Liberación Nacional, EZNL), с самого начала своего существования (1994 г.) объявившая войну правительству Мексики в интересах автономии Чиапаса в южной части Мексики и торжества подлинной демократии участия во всей этой стране. Одной из первых акций протеста EZNL была борьба с подписанием 1 явнваря1994 г. Соглашения по свободной торговле в Северной Америке (North American Free Trade Agreement, NAFTA). Сголашение влекло за собой прекращение субсидий мексиканским фермерам и обрекало их на проигрыш в конкуренции между их продукцией и экспортируемыми из США товарами. Кроме начального периода вооруженных столкновений, сапатисты в основном предпочитали ненасильственные методы борьбы, широко используя современные сетевые информационные технологии, связывающие их с людьми сходных взглядов по всему миру. «Мы — сеть, — объявляют сапатисты, — все те, кто сопротивляется» (Networks, 2003). Принятая EZNL 28 июня2005 г. «Шестая декларация Лакандонских джунглей» сосредоточивает внимание на правах «всех эксплуатируемых и лишённых собственности в Мексике» и за её пределами, выражает симпатии международному сетевому движению альтер-глобализации, предлагает помощь движениям протеста на Кубе, в Боливии, Эквадоре и других странах. В свою очередь сапатисты (отражая уже отмеченную нами тенденцию многих сетей к слиянию) получают активную поддержку антиглобалистов, включая и известные рэп-группы, например Rage Against the Machine.

В сетевом движении сапатистов выделяются важные лидеры, в том числе легендарный субкоманданте Маркос. Однако, сетевые принципы, в частности, демократия участия, коллективное принятие решений, приводят к тому, что подобные лидеры воспринимаются как частичные творческие дидеры в сетевой структуре типа хирамы. Маркос подчёркивает, что он «руководит повинуясь», а «истинным команданте является народ» и потому напоминает духовного частичного лидера («гуру») в хираме; таким «гуру», несомненно, является и ещё более легендарный герой Мексики Эмилиано Сапата, живший в начале прошлого века.

В контексте данной работы интересно, что сапатисты и другие антиглобалитские сетевые политические движения сравнивают себя с нейронными сетями и, еще в большей мере, с сетями, формируемыеми насекомыми, такими как муравьи.  Кроме характерной для муравьев эусоциальной парадигмы (см. выше), антиглобалисты используют и прочие биологические парадигмы сетевой организации. «Муравьи учат нас, что работая локально и постоянно делясь наши локальными результатами в глобальном масштабе, связывая всё в мире между собой и создавая множество обратных связей, мы не нуждаемся в том, чтобы „организовывать“ глобальную сеть — да мы этого и не можем делать — сеть будет регулировать себя сама, как рой, как сама жизнь, в ней разовьются необходимые структуры и условия» (Ibid). Конкретные «уроки муравьёв» фактически, однако, вовлекают не только эусоциальную, но и другие парадигмы сетевой организации. Эти «уроки» сводятся к следующим пунктам.

1.         Как сетевые структуры в биосистемах должны включать достаточное число элементов для проявления кооперативных эффектов (например, реализации ф-манёвра стаей рыб, см. 2.2 выше), так сети в социуме должны привлекать достаточно много участников. «Увеличьте число членов и свяжите их между собой и вы получите нечто, что ведёт себя совсем по-новому — вы добьетесь системного изменения — т. е. социального движения, которое может сорвать целую конференцию /имеется в виду, например, срыв заседания Международного валютного фонда/» (Ibid.).

2.         Как и многие из описанных выше сетей в биосистемах, сетевые структуры в социуме имеют тенденцию сегментироваться: состоять из малых рабочих групп. Чрезмерное увеличение числа индивидов в каждой из групп-сегментов в сетевой структуре ведёт к тому, что «коммуникация нарушается и возникают иерархии. Мы должны делиться наподобие клеток раньше, чем это произойдёт»[11] (Ibid.).

3.         Необходимо поощрять спонтанность, хаотичность взаимодействия участников сетей. И в муравейнике, и в стае рыб, и в кормусе кишечнополостных, и в колонии миксобактерий наблюдается стохастичность поведения особей. Так, некоторые из них движутся не в том направлении или не в том ритме, что большинство. В применении к людским сетевым структурам подчёркивается, что случайные встречи участников играют ключевую роль в формировании сетей: креативность связана именно с ними.

4.         В своём поведении следует обращать внимание на соседей. Здесь мы напоминаем, что, например, в стае рыб можно добиться формирования сложных структур при простых правилах поведения, основанных на «ближнем порядке» — поведении по отношению к ближайших соседям. Впрочем, в сетевых структурах и в биосистемах, и в человеческом обществе есть и «дальний порядок» — охватывающее всю систему поле сигналов, например, активирующих феромонов матки в муравьином социуме.

Различие человека и животных состоит в том, что человек способен комбинировать и модифицировать различные сценарии сетевой организации, добавляя к ним свои уникально человеческие элементы. Пример представляет характерный для многих неправительственных сетевых организаций, в том числе экологической направленности сценарий: «плотное» (часто иерархизированное) ядро и размытая сетевая периферия, переходящая в среду (Давыдова и др., 2008). Причём, такие структуры допускают различные организационные варианты, в зависимости от относительной важности «плотного ядра» и «размытой периферии», как-то:

• иерархическое ядро (включающее, скажем центральный комитет во главе с президентом) явно доминирует над сетевой периферией — перед нами жёсткая централизованная бюрократическая организация, а безвластная и покорная центру сетевая периферия лишь прикрывает её истинное лицо;
• ядро менее иерархизировано (имеет элементы децентрализации власти), а периферия не менее влиятельна чем ядро; такое «подвижное равновесие» центра и периферии присуще целому ряду международных организаций, в том числе Биополитической интернациональной организации и Эко-этическому союзу;
• сеть явно преобладает над центром, который сам выступает лишь как «вывеска» сети, её юридическое прикрытие. Подобный сценарий описан в книге Барда и Зодерквиста (2004) «Нетократия…».

Хотя эти сетевые сценарии не сводятся к вариантам организации биосистем (глава вторая), в них можно усмотреть модифицированные элементы некоторых «биологических» парадигм, К ним приближается, например, нейронная парадигма — а именно в ситуации, когда мозговая нейронная сеть или её аналог включает наиболее активный структурный участок (доминанту), но решаемые ею задачи подкрепляются усилиями менее активной или более размытой «периферии» сети. Это замечание будет дополнено примерами в дальнейшем тексте главы, где демонстрируется организационное сходство некоторых сетевых структур социума с нейронными сетями.

От внимательного читателя не ускользнёт и сходство рассмотренных сценариев с вариантом «пула генералистов на фоне сравнительно немногих специализированных функциональных групп с лидерами», реализующимся, например, в эусоциальных системах общественных насекомых

Современные информационные технологии способствуют развитию как консервативных, так и субверсивных сетевых структур. Виртуальные онлайн-сети участвовали в реализации недавних «цветных революций». В этих случаях организуются децентравлизованные сетевые структуры из небольших команд (опять аналог «муравьиной» парадигмы), причем централизацию сознательно избегают, поскольку это облегчило бы подавление субверсивных структур. Упор во время подготовки и реализации «цветной» революции часто делается на ненасильственные методы борьбы. Пример представляет «роение» (swarming, Networks, 2003): «метод развёртывания… связанной средствами цифровой связи молодёжи во внезапные и короткие акты протеста, подобно поведению роя пчёл» (Энгдаль, 2010).

3.2. Сетевые структуры государственного уровня.  

Данные сети непосредственно взаимодействуют с государственным аппаратом.  Иллюстрациями могут служить сетевые организации политического консалтинга, включая «кухонные кабинеты», фабрики мысли и имеющие более официальный статус центры публичной политики. Сетевые структуры могут быть организационно связанными с политической системой  и выполнять функцию коллективных референтов при политических структурах. Сети могут быть и независимыми от госаппарата структурами. Такие социальные сети с консультативно-экспертными функциями, часто вовлекающие специалистов разных профилей и «куски» разнообразных научных, коммерческих, культурных и др. учреждений, уже функционируют в мире, включая и нашу страну. Так, в регионах России достаточно активно действуют как мелкие, так и крупные сетевые организации по экологическому мониторингу. В последние десятилетия в США в основном сетевые организации типа Rand Corporation или Hudson Institute неоднократно демонстрировали свою эффективность в области политического планирования.

Социальные сети могут выступать как генераторы и распространители новых идейных ориентиров и ценностей — фабрики мысли — в социуме. Фабрики мысли (think tanks) представляют собой «независимые, не основанные на интересах каких-либо групп влияния, неприбыльные политические организации, которые осуществляют экспертизу и вырабатывают положения», влияющие на политику (Rich, 1999). Фабрики мысли могут объединять интеллектуалов-экспертов и выполнять следующие функции: образовательную (просветительскую), экспертно-аналитическую, креативную (например, поиск альтернативных решений политических проблем), коммуникативную, а также в известной мере внедренческую (Римский, Сунгуров, 2002). В нашей стране подобные функции длительное время исполняет, например, во многом сетевая (по орг.принципам) фабрика мысли Центр «Стратегия» (Санкт-Петербург). Её основная задача состоит в следующем (сформулирована в 1999 году, дополнена в 2006 году): «Содействие становлению гражданского общества, правового государства и публичной политике в России, путем реализации проектов и программ, направленных на развитие общественного участия, социального партнерства, ответственности власти и центров публичной политики» (Сунгуров, 2006).

Сходный с фабриками мысли характер имеют также Центры общественной (публичной) политики (ЦОП; английское название Centers of Public Policy). ЦОП также включают интеллектуалов и экспертов и посвящает себя аналитической деятельности в рамках разработки стратегий, прогнозов, доктрин и др. Однако, ЦОП имеют в своём составе специалистов, способных внедрять созданные ими разработки. ЦОП задуманы как посредники между общественными и государственными структурами, между гражданским обществом и правительственным аппаратом, т. е. несут медиаторную функцию, необходимую для конструктивного диалога иерархий и сетей.

Сторонники сетевого общества и сетевой революции, приводящей к установлению ретикулярной формации (включая автора данной книги), исходят из того, что и сам госаппарат допускает сетевую перестройку – на базе полицентрической системы Острома, кратко обсужденной нами выше. Необходимо вновь подчеркнуть, что «полицентричность.. предполагает наличие многих центров принятия решения, которые формально независимы друг от друга» (V. Ostrom et al., 1961, P. 831). Кроме централизованной иерархии, такая система включает горизонтальные кооперативные и даже конкурентные (квазирыночные) отношения между автономными единицами.

В приложении к госаппарату все сказанное означает, что политические решения принимаются на уравнительной основе как представителями центрального правительства, так местными органами управления. В литературе работу такой полицентричной системы рассматривали на примере охраны морских ресурсов на острове Пало на Западе Тихого Океана. Разноуровневые политические органы – от локального самоуправления до инстанций национального и международного уровня (включая природоохранные глобальные неправительственные организации) – буквально садятся за один стол с целью решения данной проблемы. Такой подход позволяет сочетать глобальные и местные усилия (Gruby & Basurto, 2014).

Нельзя не отметить и потенциальные недостатки полицентричной системы, включая «несогласованную политику» на разных уровнях; многоуровневость, усложняя режим управления, может способствовать растратам средств и коррупции. Многое зависит от неформальных отношений, складывающихся между участниками сети, включающей формально разделенных по рангу чиновников разных уровней. Необходимо «доверять друг другу и идти на согласованные действия, которые ведут к затратам в кравткосрочной перспективе, поскольку <участники сети> видят догосрочную пользу для себя и других и верят, что и остальные <участники> прикладывают свои усилия» (Ostrom, 2010. P.551).

3.3. Внутригосударственные политические сетевые структуры и их роль в гражданском обществе   

Такие структуры охватывают как отдельные населённые пункты или регионы, так и всю территорию данной страны (но всё равно не имеют властных полномочий административных органов и потому имеют статус внутригосударственных или, можно было бы сказать, «подгосударственных» структур). Речь идёт о независимой от «вертикали власти» системе сетевых структур, имеющих «организационную форму неправительственных, негосударственных объединений, союзов, ассоциаций, функционирующих по принципам самоорганизации, самоуправления и, как правило, самофинансирования» (Межуев, 2008, С. 6). Они возникают на добровольной основе и «охватывают церковные, культурные объединения, академии, дискуссионные инициативы» и многое другое (Habermas, 1990, P. 46).  Взятые в целом, эти сетевые структуры формируют основу гражданского общества как  «агрегат неправительственных организаций и институтов, которые выражают интересы и волю граждан» (Dictionary.com, 2014), который образует «сферу жизнедеятельности между семьёй и государством» и способен в интересах простых граждан осуществлять демократический «контроль… за функционированием органов государства, т. е. действий чиновников» (Мотрошилова, 2009, С. 16).

Несмотря на возможный вклад также и иерархических структур в функционирование гражданского общества (это могут быть неправительственные бюрократические организации любого профиля деятельности – если только они политически актуальны и преследуют позитивные цели), костяк гражданского общества как противовеса властной иерархии – президентской вертикали – могут составлять именно децентрализованные, распределенные сетевые структуры, имеющие, как в схеме хирамы (рисунок выше) частичных творческих лидеров, но не единого всевластного босса.

Сетевые структуры в рамках гражданского обшества могут включать в себя пулы экспертов, способных проводить анализ широкого спектра злободневных вопросов с выработкой стратегических решений и программ их реализации. Сетевые децентрализованные структуры (организации, объединения, ассоциации и др.) в составе гражданского общества могут посвящать себя различным политически значимым проблемам современности (защита прав человека, охрана конституционного правопорядка, защита окружающей среды, здравоохранение и  многие другие), вырабатывая стратегии их решения и используя своё влияние на этапе реализации этих стратегий.

Примером политически значимого межрегионального сетевого движения, которое в первую очередь имеет в виду экологические задачи, является Межрегиональный общественный фонд Сибирского центра поддержки общественных инициатив (МОФ СЦПОИ). Это — «сетевая организация в России, осуществляющая техническую, программную и финансовую поддержку некоммерческого сектора в 11 субъектах РФ» (Белая книга Байкальского региона, 2004, С. 100). Характерная для сетевых структур вообще широта горизонтов и интегральное видение целевых задач позволяет МОФ СЦПОИ держать в поле зрения многие аспекты некоммерческого сектора, включая экологические организации и движения, а также экологически ориентированный бизнес. Под эгидой данной сетевой организации работает, в частности, Региональная общественная организация «Клуб Фирн», выступающая как представитель Бурятии в рамках МОФ СЦПОИ. Вступив в партнерские сетевые отношения с Байкальским информационным центрам «Грань», «Клуб Фирн» участвует в ряде важных экологических проектов.

Независимо от своих специфических задач и целей, сети осуществляют важную политическую миссию потому, что они  культивируют атмосферу доверия и лояльности – социальный капитал,  без которого нельзя представить себе развитое гражданское общество (Putnam et al., 1993). Если социальный капитал укрепляется на микроуровне (в пределах каждой из сетевых структур), то это не может не оказать позитивного влияние на обстановку на макроуровне (на уровне целого государства с его политической системой).

Сетевые структуры могут составить костяк развитого гражданского общества, которое в демократическом мире постоянно взаимодействует с иерархическими властными структурами, помогая им в решении многообразных социальных и политических задач, в том числе экологического и гуманитарного характера (призрение бездомных, сирот и др., благотворительные фонды, гуманитарная помощь беженцам, пострадавшим от катастроф людям, регионам, странам). В то же время сетевое по преобладающей структуре гражданское общество способно и к эффективному противоборству с властными структурами, если они принимают социально неадекватные, антидемократические решения.

Если гражданское общество достигает достаточной степени развития, отдельные сети в его рамках сосуществуют и сложным образом взаимодействуют, соревнуясь и в то же время кооперируя между собой, вплоть до объединения в сети второго, третьего и ещё более высоких порядков.

Несмотря на свойственную сетям как организационной форме тенденцию к интегральному охвату всякой решаемой проблемы/задачи, многие из сетей гражданского общества, как ожидается, будут специализироваться по отдельным проблемным областям, скажем, проблемам диетологии и рационального питания или рециркуляции муниципальных отходов, особенно если такие сетевые структуры включают высококвалифицированных специалистов.

В конечном счёте все сетевые разработки, несмотря на специфику каждой сетевой структуры, могут конвергировать в фокальной точке — определение траектории будущего развития страны в составе глобальной цивилизации современности — планетарного «тела человечества» (в терминах А. Влавианос-Арванитис, Vlavianos-Arvanitis, 1985, 2003).

3.4. Сетевая меритократия 

Гражданское общество как независимый от государственных властных структур выразитель интересов и воли граждан оказывает в демократическом государстве достаточно мощное влияние на политическую систему. Входящие в его состав сетевые неправительственные организации (движения. ассоциации и др.) имеют в своих рядах авторитетных специалистов и экспертов, которые могут тем самым приобретать значительную долю политической власти, хотя никто не назначал и не избирал этих представителей сетевых структур гражданского общества на ответственные посты (Zaleski, 2006). Цитируемый автор сомневается, что власть сетевых структур совместима в принципами демократии.

Однако, несмотря на отсутствие формальных процедур избрания или же назначения на ответственный пост, сети и их влиятельные члены (называемые хабами в сетевой науке) являются политически активными именно потому, что они получают достаточную поддержку от своих граждан, от всего гражданского общества, благодаря своей надёжной положительной репутации и доверию и лояльности граждан к ним (благодаря социальному капиталу, Putnam, 2000). Помимо честности, чувства ответственности, организационных способностей и других социально значимых качеств, репутация базируется напрофессиональной квалификации и компетентности членов сетей – в плане социально/политически важных научных знаний и ноу-хау. Профессионализм и компетентность выходят на первый план, если политически влиятельные сети содержат научных работников или экспертов, чьи политически релевантные решения опираются на их социально признанные научные знания.

Сетевые структуры в социуме, в том числе те, которые входят в состав независимого от политической системы гражданского общества, несомненно, укрепляют своей деятельностью социальное и политическое влияние высококвалифицированных профессионалов – учёных, педагогов, экспертов. Таким путём формируются предпосылки для развития меритократии в современном социуме.

Сама идея, что профессионалы с социально признанными заслугами и авторитетом должны иметь высокий политический статус, восходит к учениям Конфуция и Платона; она была оживлена и детально рассмотрена, например, в работах Даниела Белла (Bell, 1973) и реализована в ряде стран мира (например, в Сингапуре она стала государственной политикой, как только он приобрёл независимость в 1965 г., см. Bell, Chanyang, 2013). Однако, в отличие от предлагавшейся ими и другими мыслителями прошлого системы, политический статус при сетевой меритократии присваивается не решением собрания верховных жрецов или назначенной правительством комиссии. Сами сети и всё гражданское общество принимают это решение; именно их доверие и поддержка позволяют социально признанным экспертам  высказываться от имени сетей при рассмотрении политических, экономических, социальных, культурных, гуманитарных или экологических проблем и вопросов.

В наши дни потенциальное политическое значение хотя бы на уровне сплачивающей людей идеологии приобретают и сугубо академические или просветительские организации, например, Московское общество испытателей природы (МОИП), которое работает во взаимодействии с Московским государственным университетам и ныне имеет ответвления в нескольких регионах России и разрабатывает онлайн-контакты с заинтересованной русскоязычной аудиторией за рубежом.  Основная цель МОИП – «изучение природы страны, содействие в развитии науки и образования, популяризация знаний, объединение ученых и любителей природы» (МОИП, Московское общество испытателей природы, 2015). Одной из секций МОИП является Клуб «Биополитика», сосредоточенный на биологических и вто же время политических аспектах охраны природы, здравоохранения и биотехнологии, а также на нескольких других проектах (Клуб построен по шаблону хирамы, и его структура представлена на рисунке в начале статьи).

Конечно, не только внутригосударственные сети гражданского общества, но и межгосударственные и глобальные сетевые структуры обнаруживают ныне тенденцию к приёму в свои ряды квалифицированных профессионалов (научных работников, экспертов, педагогов). Еще раз отметим, что важные узлы (хабы) соответствующих сетей часто расположены в традиционных университетских городах (van der Wusten, 2004), что придаёт этим сетевым структурам академический имидж.

Обратимся к биологической аналогии. Организм многоклеточного животного имеет две контролирующих системы — быстродействующую нервную и более медленную гормональную (эндокринную). Гормональная система, в отличие от нервной системы, не отдает распоряжения к немедленному исполнению, а задает общую ориентацию организма, уровень его активности, готовность справиться с тем или иным стрессом. Политическая система функционирует подобно нервной системе животного организма, причём государственный аппарат уподобляется центральной нервной системе (мозгу), а местные органы власти — периферическим нервным узлам. Что касается аналога гормональной системы, то в демократическом государстве эту функцию несёт совокупность независимых от центральных органов власти социальных объединений, организаций, структур (развитое гражданское общество).

Аналогами гормонов в человеческом обществе служат социальные, политические и культурные идеи и ценности. Овладевая массами людей, они так или иначе ориентируют социум, обусловливая его готовность или, напротив, нежелание принимать те или иные директивы со стороны правительства. «Гормональная система» социума вырабатывает идеологию, понимаемую в самом широком смысле. Она даёт варианты ответов на волнующие людей «вечные вопросы» о смысле человеческой жизни, о государственном устройстве, о светлом будущем (есть ли оно? Как его себе представлять?), об исторической миссии всего человечества (зачем мы существуем на этой планете?) и каждой его части (нации, народности, группы, класса и др.), о принципах межчеловеческих отношений, об отношении к живому, природе в целом… — и на многие другие вопросы.

В «Пояснительной записке» сетевого Клуба инновационного развития (КИР) при Институте философии РАН мы читаем: «Для перевода России на инновационный путь развития мы располагаем крайне ограниченным ресурсом времени, поэтому актуальна проблема разработки методологии и методов рекрутирования и формирования ответственной инновационной элиты на основе представителей высокообразованной современной молодежи, на что и ориентирован предлагаемый проект создания „Клуба инновационного развития“» (КИР, 2015).

Функционирование сетевых структур гражданского общества, также как и политически независимых или же связанных с политической системой фабрик мысли, базируется на постоянном обучении/тренировке всех коллективов этих сетей, восприятию и переработке колоссальных объёмов информации их «коллективным мозгом». Все эти черты сетевых структур в человеческом социуме напоминают нам о функционировании нейронных сетей, которые, как уже отмечалось, осуществляют аналогичные процессы. Сетевые структуры, реализующие меритократические принципы в политической сфере, могут руководствоваться не только нейронной, но и, конечно, иными рассмотренными выше биологическими парадигмами сетевой организации. Политически влиятельные сети из небольшого числа важных деятелей (академиков, ведущих бизнесменов и др.) могут разрабатывать инновативные политические проекты (скажем, по муниципальной политике); при этом в сети будет подчеркиваться индивидуальность каждого ее участника, его свободное право войти в данную сетевую структуру и выйти из нее, вступив в еще какую-либо сеть. Мы имеем перед собой политический аналог эгалитарной сетевой парадигмы, рассмотренной в краткой форме на примересоединяющихся-распадающихся групп шимпанзе выше.

Необходимо отметить, что сетевые структуры, в том числе и входящие в состав гражданского общества, могут защищать специфические интересы определённых групп населения. В частности, это касается самих научных работников как непреложного компонента сетевой меритократии и в то же время слабо защищённой социальной группы. Большинство научно-исследовательских учреждений во всём мире, включая национальные академии наук, носят жёсткий иерархический характер.  Маститые учёные, в том числе действительные члены академий наук, находятся на верхней ступени иерархической лестницы.

В этой ситуации сетевые структуры могут защищать права и давать право высказывать своё мнение низовым ступеням иерархии _- «рабочим  лошадкам» совремнной науки типа студентов, аспирантов, соискателей, лаборантов, ассистентов и др. Знания и компетентность, а также потенциально инновационные идеи некоторых из них могут быть не менее ценными, чем то, что могут дать науке академики. Горизонтальные сетевые структуры, где академические звания и должности хотя и признаются, но не обусловливают монопольного доминирования, могут защитить интересы всех тех, на ком лежит основное бремя научных исследований, а также стимулировать их научную карьеру. Такие сети могли бы дать «низовым работникам» науки возможность выражать своё мнение по социально или политически значимым проблемам.