2. Монетаризацию экономики и хозяйства, формирование виртуальных финансовых инструментов, которые особенно ярко нарушают причинно-следственные связи в «промежуточных состояниях экономики». Такую монетаризацию я бы назвал виртуальной монетаризацией. Ее развитие сопровождается компьютеризацией. А. П. Потемкин называет этот процесс компьютеризацией хозяйства. С определенной условностью можно согласиться с такой характеристикой, так как львиная доля компьютерных расчетов приходится на виртуальную финансовую экономику. Я здесь отмечаю удивительное явление, кажется никем не замеченное: синтез монетарной капиталогенной виртуальности и компьютерной виртуальности, имеющих собственную системогенетику. Появляются виртуальные банки, виртуальные магазины, виртуальные посреднические компании, виртуальные консалтинговые фирмы, виртуальные платежные средства, виртуальные операции с ценными бумагами и валютой. Формируется игровой монетарно-компьютерный (спекулятивный) виртуальный псевдоэкономический мир, ничего общего с реальными экономикой и хозяйством не имеющим, выполняющий функцию перераспределения богатства, вывоз их из национальных экономик в США, в банки мировой финансовой капиталократии.
3. «Неплатежи» как особую форму искажения экономической реальности, обусловленного виртуализацией отечественной экономики, в первую очередь финансового рынка, получившей особый размах благодаря «гайдарономике» и приватизации по схеме Чубайса. Общий объем неплатежей, по А. С. Потемкину, сопоставим в валовым внутренним продуктом. «Неплатежи» стали имманентной формой существования российской экономики. В этом проявилось дезорганизационное действие (причем управляемое со стороны мировой финансовой капиталократии, в частности Международного валютного фонда — МВФ) виртуальной монетаризации банковской системы России и в целом ее экономики. «Монетарный спекулятивный мир» «высасывал» капитал с производства, обрекая его на «монетарное обескровливание» (лишение денег) и «конвертируя» промышленный капитал на финансовый и вывозя его за границу. Один триллион 200миллиардов долларов вывезено капитала из России за границу. «Неплатежи» отражают более широкое явление — особое, превращенное состояние инфляции.
Инфляция приняла монетарно-подпольный характер. Государство стало искусственно сдерживать эмиссию рубля. Количество денег у нас в 4-5 раз меньше необходимого. А это в свою очередь стагнирует экономику страны, «заморозило» полностью научно-техническое обновление технологического базиса. Нехватка рублевой массы усиливает долларизацию российской экономики. Доллар становится главным виртуальным инструментом на денежно-финансовом рынке.
4. Превращение через финансово-виртуальный мир капиталистической экономики в «игровую машину», усиливающую хаосогенность рыночно-капиталистического развития глобальной экономики (геоэкономики).
Виртуально-финансовая сфера капиталократии становится мультипликатором экономического хаоса и соответственно экономического индетерминизма.
А. С. Потемкин, опираясь на рефлексивную теорию финансовых рынков Дж. Сороса, связывает развитие «виртуальной экономики» с «необычно усиливающимся влиянием представления людей, их мыслительного процесса на реальные процессы, происходящие в рыночной экономике». «Мышление людей становится одним из главных ценообразующих факторов, имея в виду, прежде всего курсы валют и котировки ценных бумаг и, в гораздо меньшей степени, товарные цены» (с. 26). Последняя оговорка значима. Рефлексия, мышления людей, их интересы играют большую роль именно в виртуально-монетарной, финансовой сфере, отчужденной от реальной экономики. И «открытие» Потемкина, вслед за «открытием» Сороса, ничего не стоит. Оба исследователя «ломятся в открытую дверь». Виртуальная финансовая псевдоэкономика есть «игра» — «игра» спекулянтов, в которой, конечно, сталкиваются рефлексивно-ценностные «картины мира», идеологемы и стратегии «игроков». Имея именно эту довлеющую виртуально-монетарную, «игровую» реальность, через которую мировая финансовая капиталократия пытается управлять потоками денег и капитала, Фидель Кастро сравнил мировую экономику с «казино». На само влияние «рефлексивной игры» ограничено миром финансовых спекуляций и уже на товарные цены почти не распространяется.
Растущая «игровая хаосогенность» в функционировании финансового капитала и финансовых систем стран мира усиливает общую рыночно-капиталистическую стихию Истории и способствует движение мировой экономики на фоне первой фазы Глобальной Экологической Катастрофы к «взрыву глобальной капиталистической системы».
С этих позиций, я прогнозирую, что все экстрополяционные прогнозы на XXI век, отдающие приоритет США и Западной Европе в экономическом доминировании в мире при сохранении капитализма (какими бы маскировочными ярлыками его не прятали: постмодернизм, постиндустриализм, постэкономизм, информационное общество), будут «опрокинуты» реальной логикой Истории. И «слово Истории России» в этой «логике» будет не последним.
А. П. Потемкин апологетирует виртуальную экономику, хотя и высказывает критические замечания. Он не заметил, что виртуальная экономика есть не «позитив» современного развития, а его «негатив», «раковая опухоль» общества капитала, которая его и убьет.
Виртуальный рынок есть виртуальное отрицание рынка. Рынок ценных бумаг уже не совсем рынок. Он управляется «игроками» типа Сороса. Они задают и меняют правила игры. Но этот путь растущего экономического паразитизма, своеобразного глобального «рантьеризма» есть растущий Тупик капиталистической Истории. Он будет сметен «волной» Глобальной Социалистической Цивилизационной Революции.
Поклонник Сороса, его рефлексивной теории управления финансовыми рынками, А.П. Потемкин в конечном итоге оказывается таким же «пигмеем» Разума, как и Сорос, потому что жизнь посвятили культу Капитала-Бога.
Но в критике монетаризма наши позиции во многом совпадают. Вот одно из свидетельств криминогенной деятельности Центробанка и в целом структуры власти Б. Н. Ельцина. «Одна из крупнейших афер начала 90-х годов, потрясших всю страну, была история с проходившими через Центробанк фальшивыми авизо. Начало ее могло бы послужить сюжетом для детективного романа. В самый разгар обострения отношений федерального правительства с правительством Д. Дудаева, когда в Чечню были перекрыты финансовые, транспортные, товарные (прежде всего военного характера) потоки, на счетах чеченских банков внезапно появились многие миллиарды рублей. Откуда они взялись? Кто взял деньги? Произошло невиданное в истории мошенничество — многомиллиардная кража. Причем интересно, что похитители и не думали скрываться, а похищенные деньги не исчезли. Они открыто лежали на банковских счетах. Подобное развитие событий не приходило в голову даже крупнейшим мастерам детективного жанра А. Конан-Дойлю, Ж. Сименону, А. Кристи и другим» (с. 53).
Такова финансовая история криминогенной России в 90-х годах ее реформ.
3. Критические замечания по книге А. Зиновьева «Глобальное сверхобщество и Россия».
- *** -
Александр Зиновьев выпустил новую свою работу «Глобальное сверхобщество и Россия» (Минск: Харвест; Москва: АСТ, 2000, 128с.). Сложное у меня отношение к этому мыслителю. Несомненно, его творчество — явление советской и русской культуры второй половины ХХ века. В свое время он внес свой идеологический вклад в разрушение СССР.
Но когда наступила «эпоха Ельцина» он изменил полярно свое отношение к советскому времени, к «советскому коммунизму». А. Зиновьев стал писать о советской эпохе как об упущенной альтернативе в развитии человечества и занял пессимистическую позицию по отношению к будущему России. От его работ не веет мобилизующей силой, как, например, от работ Кара-Мурзы, Зюганова, Панарина. Он оплакивает будущую гибель России почти как свершившийся факт. Иногда, у меня закладывается подозрение, не «работает» ли он таким, парадоксальным способом на тот же Запад, по отношению к которому он саркастически-критично относится? И, однако, он несомненно, очень интересный социолог и социальный философ, прокладывающий свою «борозду» в обществоведении.
Теоретическая логика новой работы А. Зиновьева, которая представляет собой краткое теоретическое резюме предыдущих его работ и которая написана по стенограммам его выступлений в Минске 29-30 ноября 1999 года, состоит в следующей «цепи» утверждений:
1. После второй мировой войны начался величайший перелом в социальной эволюции человечества, который (по своему масштабу) не знала история человечества и который закончился в основных чертах к концу ХХ века. Этот «перелом» произошел на Западе и на остальное человечество распространяется как «мировая активность Запада» (с.11). Его основными характеристиками являются:
1) появление «глобального человейника» с его атрибутами «сверхобщества», «сверхгосударства», с признанием мировой иерархии, власти управления;
2) глобальная западнизация мира или глобальная его американизация, которая предстает как победа Запада над СССР, советской-коммунистической альтернативой глобализации (построения глобального человейника на коммунистической основе, с. 31);
3) установление мирового порядка под эгидой западного мира, который предстает как «сверхобщество западнистского типа»;
4) «убеждение, что будущее человечества — не коммунизм, а западнизм (причем в американском варианте как американизм), стало центральной идеей западнистской идеологии» (с.31);
5) появление «сверхэкономики» как основание появления «сверхобщества»;
6) революция «внутри» эволюции западноевропейской цивилизации, приведшая к появлению «современного Запада», который есть «сложная организация, не сводящаяся к совокупности западных «национальных государств», а представленная бесчисленными наднациональными организациями и предприятиями, тотальной американизацией.
2. Как отмечает Зиновьев, «есть много препятствий на пути познания сущности перелома, о котором идет речь. Это не так-то просто сделать даже при самых благоприятных условиях. Для этого нужно время. Нужны усилия многих профессионально подготовленных исследователей. А главное препятствие — всеобщее состояние умов людей, вовлеченных в происходящий эволюционный процесс, привычные социальные концепции, бесчисленные предрассудки и мощнейший поток дезинформации, обрушивающийся на сознание людей из современных средств массовой информации и культуры. К тому же сам перелом вступил в противоречие с достижениями западноевропейской цивилизации, которые считались и до сих пор еще признаются величайшими достижениями прогресса человечества, так что познание сущности перелома становится одним из сильнейших табу современности» (с. 10).
С этим, пожалуй, можно согласиться. Либерализм, глобальный либерализм не хочет, чтобы люди увидели, что либерализма не стало, что на его место становится глобальный технотронный фашизм с электронно-информационным досье на каждого человека. Это уже моя оценка.
А. Зиновьев обращает внимание на появление западного тотального капитализма, в котором все становятся или акционерами, или вкладчиками, или должниками, или кредиторами, т.е. участвуют в движении капитала. Здесь он приближается к моей концепции капиталократии, но все ж таки на этот уровень рефлексии не выходит, и поэтому, в моей оценке, остается в рамках феноменологии буржуазной экономической науки. В этом я вижу слабость его социальной логики.
«В основе западнистской экономики лежат принципы эквивалентного обмена. Использование преимуществ положения и конкретной ситуации с целью приобретения прибыли есть нарушение этих принципов. Это не эквивалентный обмен, подобно тому, как таковым не является «обмен» сена на молоко в отношениях к коровам, «обмен» виски на Манхеттен в отношениях с индейцами, «обмен» финансовых подачек на разорение страны в отношениях с Россией. Не являются экономическими и операции, называемые словами «экономическая помощь» в отношении стран Запада с незападными народами, находящимися в тяжелом положении. Экономические гиганты внутри западных стран организуются как своего рода автономные общества со своей социальной структурой, подобной структуре коммунистической страны. А, выйдя за пределы «национальных государств» на мировую арену, они стали вести себя во многом не как подданные своего государства, а как равные ему партнеры. Еще дальше в этом направлении пошли наднациональные экономические гиганты. Они вообще ведут себя как суверенные человейники, если они кому-то и в какой-то мере подчиняются, так это глобальному денежному механизму. Наднациональные и глобальные экономические империи и организации приобрели такую силу, что теперь от них решающим образом зависит судьба экономики национальных государств Запада, не говоря уж о прочем мире. В их деятельности все большую роль играют политическое давление и вооруженные силы Запада» (с. 49,50).
В этом теоретическом построении Зиновьева для меня ничего нет нового. Более того, выбранный им категориальный аппарат: «человейник», «экономические гиганты» или «экономические империи» и др. маскируют капиталистические механизмы, глобальную революцию в системе мирового капитализма. Сущность «общества Капитала» не исчезла после его трансформации в глобальное «сверхобщество Капитала». Мировая финансовая капиталократия как форма власти над глобальной системой свободного перемещения капитала является более адекватной моей оценкой, чем оценка Зиновьева.
Вслед за западными мыслителями он намекает, что западное общество не совсем капиталистическое, а в чем-то, в каких-то своих сферах даже почти коммунистическое. Сорос в работе «Кризис мирового капитализма» (1999) более последователен в раскрытии сущности мирового капитализма, чем Зиновьев. Он продолжает очерчивать границы экономики там, где действует рынок и меновые отношения. Денежный механизм, он считает, по мере роста его тоталитаризма, вышел за пределы экономики и стал частью сверхгосударственности, противостоящей экономике. На мой взгляд, это ложный тезис. Произошла монетарная революция в системе Бытия Капитала. Появились «деньги над деньгами», «капитал над капиталом». Усилились процессы роста власти отчужденного, фиктивного финансового капитала, управляющего денежными потоками. Капиталистическая экономика всегда была неэквивалентной экономикой, но от этого она не перестала оставаться экономикой. Сформировалась мировая финансовая капиталократия, которой подчинены и «сверхгосударство», и «сверхэкономика», и глобальный денежный механизм, и национальные государства, и Вооруженные Силы США и НАТО. Рост фетишности Капитала сопровождается ростом фетишной экономики, паразитирующей с помощью спекуляций на теле «товарной экономики». К сожалению, А. Зиновьев этого не понимает и поэтому продолжает находиться в ловушке феноменологической логики «превращенных форм».
Но есть и прозрения, приближающиеся к признанию мировой финансовой капиталократии, анализ которой я дал в «Капиталократии» (2000). «Денежный механизм в его высшей функции власти над экономикой и над человейником вообще определяет судьбы социальных феноменов огромного масштаба: экономических империй, отраслей экономики, слоев населения, народов и даже целых регионов планеты. Он определяет социальную стратегию большого исторического масштаба. Очевидно, например, планирование и руководство в истории операций Запада, именуемой «холодная война», и финансирование (т.е. траты на нее) было делом рук денежного механизма Запада. Теперь он стал явлением глобального масштаба» (с. 54). Осталось только добавить, что это «планирование» и «руководство» является делом «центра» в системе мировой финансовой капиталократии, иногда именуемого «тайным мировым правительством».
Следует согласиться с А. Зиновьевым, здесь наши точки зрения совпадают, что «на деле западнизация» под прикрытием лозунгов о свободе и демократии имеет «реальной целью довести намеченные жертвы до такого состояния, чтобы они потеряли способность к самостоятельному существованию и развитию, включить их в сферу влияния и эксплуатации западных стран, присоединить их к западному миру не в роли равноправных и равномощных партнеров, а в роли зоны колонизации. Западнизация не исключает добровольность со стороны западнизируемой страны и даже страстное желание пойти этим путем. Запад именно к этому и стремится, чтобы намеченная жертва сама полезла ему в пасть да еще при этом испытывала бы благодарность. Для этого и существует мощная система соблазнов и идеологическая обработка» (с. 73).
Россия в этой логике становится жертвой глобальной западнизации. При этом, в условиях стратегии либеральных реформ, идеологии либерализма, который стал называться «просвещенным либерализмом», Россия-жертва сама лезет в «пасть» Западу «да еще при этом испытывает благодарность». Зиновьев правильно оценивает «историческую вину русских», которую им приписывает Запад для своего оправдания по стратегии уничтожения русских, провозглашенной Алленом Даллесом еще 50 лет назад. «В чем заключается вина России и русского народа и перед кем, разумеется, — вина, с точки зрения судьи русской трагедии? Она заключается в той роли, какую Россия и русский народ сыграли в истории человечества в результате Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года… Хотя эту роль сыграл Советский Союз и множество населявших его народов, весь мир ассоциировал ее именно с Россией и русскими, поскольку Россия была основной частью Советского Союза, а русские — основной частью советского населения. Именно благодаря им социалистическая (коммунистическая) революция оказалась успешной, а социалистической (коммунистический) строй продержался 70 лет» (с. 90).
Запад осознал для себя опасность со стороны СССР и мирового социализма; развязал против СССР «холодную войну», создал идеологию преступности коммунизма (вообще и русского коммунизма в первую очередь) и необходимости его разрушения во имя спасения западного мира и западных ценностей. Именно в рамках этой идеологии и появился «антирусский проект».
По Зиновьеву в «антирусском проекте» можно выделить 3 этапа:
1-й — «низвести русских на уровень народов третьестепенных, отсталых, неспособных на самостоятельное существование в качестве суверенного народа»;
2-й — направить русский народ на путь биологической деградации и вымирания вплоть до исчезновения его в качестве этнически значительного явления; планируется его сокращение до пятидесяти и даже тридцати миллионов, а затем — и того менее; для этого разработан богатый арсенал средств: недоедание, разрушение даже примитивной системы гигиены и медицинского обслуживания; сокращение рождаемости, стимулирование детских заболеваний, алкоголизма, наркомании, проституции, гомосексуализма, сектантства, преступности; «планируется «сжатие» русских в сравнительно небольшом пространстве европейской России» (с. 93), «возможно даже введение закона пропорционального распределения территорий в зависимости от числа людей», «тогда на «законных» основаниях русских просто сгонят в резервации, как индейцев в Северной Америке» (с. 93);
3-й этап — фальсификация истории человечества, «полное вычеркивание русских как особо великого народа из истории», «вся история человечества будет сфальсифицирована так, чтобы от нее и следа не осталось», и этот процесс уже начался. Зиновьев приходит к выводу: «Увы, наиболее вероятный вариант — нас, русских, вообще вычеркнут из истории», «будет так, как будто нас вообще не было» (с. 100).
Зиновьев раскрывает логику русской, советской контрреволюции. Присоединяюсь к его проницательной оценке труда Солженицына «Как обустроить Россию». Дадим слово Александру Зиновьеву. «В начале контрреволюции была опубликована статья Солженицына «Как обустроить Россию». Она произвела много шума. Потом Солженицын возмущался, что в России вместо рая, который он думал учредить своей программой, получился ад. Тут имеем еще одно подтверждение тому, что дорога в ад вымощена благими намерениями. Проблема, как обустроить Россию после разгрома коммунизма, была задолго до бредовой статьи Солженицына решена в учреждениях и организациях США, занятых в «холодной войне». Оставим этот эпизод российской трагедии. Обратимся к сути проблемы. Проблема не в том, как нужно или желательно «обустроить» Россию. На этот счет можно выдумать самые различные проекты. Тем более тут неизбежен субъективизм. Интересы различных категорий людей различны, порою, противоположны. Желательно — для кого? Нужно — кому?…» (с. 122).
Зиновьев показывает, что реформаторы «полностью игнорировали азбучную (банальную) истину социологии, что западные образцы формировались веками, в конкретных условиях западного мира, в ожесточенной социальной борьбе, в опустошительных войнах, путем огромных усилий, ценой жертв и потерь. Они не являются универсальными, пригодными в одинаковой мере для всех эпох и народов… Такой бездумный перенос неизбежно ведет к разрушительным, порою катастрофическим последствиям в западнизируемых странах. Примеров тому история дает в изобилии. Не случайно западнизация стран незападного мира стала мощнейшим орудием Запада в борьбе за мировое господство» (с. 123).
Заканчивает свою книгу А. А. Зиновьев словами: «Советская контрреволюция завершилась успешно, определив судьбу России и русского народа на многие поколения вперед. Теперь о ней стараются не вспоминать как о чем-то давно минувшем и утратившем актуальность. Повседневная суета сует посткоммунистической (постконтрреволюционной) России овладела умами и чувствами россиян. Много говорится и пишется о спасении и возрождении России. Но при этом почти полностью игнорируется или фальсифицируется главная причина того, почему и как Россия оказалась в положении, в котором встает проблема ее спасения и возрождения. А без объективно беспощадного понимания сущности советской контрреволюции, ни о каком спасении и возрождении России и речи быть не может» (с. 125). С этим выводом я согласен.
Но вот, что нужно делать, Зиновьев не пишет. Более того, он ограничивается своим беспощадным приговором русскому народу и России, которые обречены Западом на исчезновение по его программе.
В схеме Зиновьева есть ряд интересных идеологических моментов:
1) он избегает противопоставления «капитализм — социализм (коммунизм)» и подменяет его противопоставлением «западнизм — коммунизм», более того, склонен считать, что капитализм «исчезает», принимая «лицо» новой формации, которая называется метафорой «Запад»;
2) он избегает слова «либерализм» и избегает критики либерализма;
3) он избегает в своей футурологии оценок будущего по отношению к социалистическому Китаю и Индии, обладающими наибольшими массами населения в мире;
4) он рассматривает тенденцию капиталократической глобализации мира по американскому (или англо-американскому) образцу как уже состоявшуюся победу, повторяя в этом пункте концепцию Финала истории в версии Ф. Фукуямы, и игнорируя растущую мощь Китая и продолжающееся противостояние социализма капитализму;
5) он исповедует европоцентризм Истории и «осевое время», проходящее через историю Европы, Ясперса, игнорируя построения цивилизационного взгляда на мир Данилевского, Шпенглера, Тойнби и т.п.; его европоцентрическая, а вернее «западно-американо-центричная», модель во взгляде на будущее человечества отразилась и в том, что он посчитал «коммунизм», как альтернативу, рожденную Западом, а не Востоком.
Само понятие «перелома» социальной эволюции, как он трактуется А. А. Зиновьевым, методологическим спорно с позиций системогенетики.
А. А. Зиновьев рассуждает о социальной эволюции вне контекста «закона разнообразия» как важнейшего системогенетического закона прогрессивной эволюции. Он его игнорирует. Поэтому он и игнорирует разнообразие «локальных цивилизаций» как основу цивилизационной истории человечества. В парадигме зиновьевских социологических построений все «человейники» одинаковы, одинаково «серы». Этнической, конфессинальной детерминации для него не существует. И в этом «сером мире» зиновьевских «человейников» перелом эволюции есть перелом эволюции человейников, в котором побеждает западнистский, а вернее англо-американский, человейник, ассимилируя остальных. Мне кажется, что Зиновьев потому избегает обсуждения либеральной модели общества, что он сам рефлектирует мир и социологию, находясь «внутри» этой модели, исповедуя социальный атомизм. И социальная эволюция человечества в зиновьевской модели предстает как однолинейная, «серая», в которой «перелом» предстает как победа капиталистическо-западнистской модели бытия над коммунистическо-западнистской моделью бытия. В этом контексте нет разговора о России, как самостоятельной евразийской цивилизации, о ее роли в истории человечества, о том, что «советская цивилизация» возникла не в «западнистской логике», а в логике развития самой России, т.е. в общинной евразийской логике истории России. Антизападнист Зиновьев является западнистом, только российским. Он критикует Запад, и одновременно преклоняется перед его Победой. Он рассуждает в логике западной ментальности — в логике успеха. А логика русской ментальности, будучи «логикой духа», исповедует логику действия вопреки обстоятельствам. Это прекрасно подметили А. С. Панарин и В. П. Казначеев. В этом и состоит уязвимость всего социологического теоретизирования Зиновьева и его концепции «эволюционного переворота».
Фактически критика Зиновьевым «Запада» и того, что произошло в России, — это критика со стороны побежденного, признавшего победу Запада, и который, будучи сильным «задним умом», перешел к беспощадной оценке капиталистической контрреволюции в России.
Эта критика предстает как некая формула «самооправдания» в том деле разрушения СССР, в котором принимал участие своей борьбой против СССР и советского коммунизма, сам «критик», то бишь, Зиновьев. А Зиновьев — трагическая фигура на социально-философском небосклоне современной России. Он философствует на «поминках» России и русского народа. Он, как Демон Лермонтова, который способен к критике Бога, но уже не способен к созиданию и любви, утверждается в беспощадной критике происшедшего и то — односторонней социологически и социально-философски, но уже не способен к выдвижению конструктивной программы в борьбе за будущее России. Он в него не верит.
Беда Зиновьева состоит в том, что он не смог встать на позицию онтологической критики глобальной капиталистической системы, которая готовит гибель не только России, но и всему человечеству в XXI веке. Он не заметил, что на арену истории в качестве экологического критика капитализма выступила Биосфера как суперорганизм, причем языком этой «критики» выступают «экологические катастрофы», в том числе уже состоявшаяся первая фаза Глобальной Экологической Катастрофы. Будущее — за альтернативой ноосферно-социалистической глобализации человечества, за ноосферизмом и у России есть потенциал и интеллектуальный, и духовный, в борьбе за это будущее.
4. Экономический мондиализм и лукавство его апологетов.
- *** -
В. Л. Иноземцев — противоположная фигура Зиновьеву. В ней нет трагического, искреннего напряжения мысли, нет страсти, нет переживания за Россию, за русский народ, за ее будущее. Это «фигура» холодно-расчетливая, по западному рациональная, не знающая сомнений. В. Л. Иноземцев не критикует «Запада», а стоит на его защите. Он рупор мондиализма внутри российского обществоведения. В. Л. Иноземцев не замечает проповедей в масс-медиа американской исключительности, не замечает движения НАТО «на Восток», не хочет замечать западнизации мира, о которой с тревогой пишет Зиновьев, он не хочет видеть глобализации мира по-американски с установлением Президентом и Конгрессом США «американских интересов» по всему миру, в том числе на территории бывшего СССР, ныне стран СНГ, но зато предупреждает Россию, ее мыслителей, чтобы они не противостояли этому.
Штудирую книгу «Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. Под ред. В. Л. Иноземцева» (М., Academia, 1999, 640с.). В предисловии «Перспективы постиндустриальной теории в меняющемся мире» Иноземцев предупреждает Россию и ее патриотическую интеллигенцию: «Между тем сегодня, в условиях нарастающего экономического кризиса, проповедь исключительности и мессианства весьма опасна. Полагать, что Россия, бесспорно, являющаяся важным членом мирового сообщества, но все же одним из многих таких же равноправных членов, способна идти своим путем, минуя многие этапы, и указывать правильный путь в будущее (мое замечание: а Запад может указывать правильный путь человечеству в будущее, С.А.), — значит оценивать свой народ не как «не хуже» другого, что вполне естественно для каждого, обладающего чувством собственного достоинства человека, а преподносить его в качестве «лучшего» среди прочих, но это означает перейти ту тончайшую грань, которая лежит между демократическим гуманизмом и фашистской идеологией исключительности» (с.9).
Кстати говоря, русский народ никогда не исповедовал чувство своей исключительности. Его не было ни в одной идеологии русского народа. Принцип богоизбранности народа для господства над другими народами и, таким образом, принцип исключительности, характерны для американского евангелизма, масонства, немецкой идеологии гитлеризма, немецкого протестантизма, папизма и т.д. Намек В. Л. Иноземцева близок к обвинению некоторых «российских демократов» по отношению к коммунистическому движению и в целом к русскому народу, в том, что они — «краснокоричневые», что они питательная почва для «русского фашизма». Конечно, все это — наветы, ложь, клевета. Они необходимы для того, чтобы русские забыли, что именно они спасли весь мир от фашизма, что СССР являлся главной силой Победы над гитлеровской Германией.
Антология построена из 4-х частей.
Часть первая — «Методологические проблемы».
Она представлена 6-ю работами: Питер Дракер «Посткапиталистическое общество», Энтони Гидденс «Последствия модернити», Фрэнсис Фукуяма «Доверие. Социальные добродетели и созидание благоденствия», Чарльз Хэнди «Алчущий дух. За гранью капитализма: поиск цели в современном мире», Лестер Туроу «Будущее капитализма. Как экономика сегодняшнего дня формирует мир завтрашний», Джон К. Гэлбрейт «Справедливое общество. Гуманистический идеал».
Часть вторая — «Проблема личности в постиндустриальном обществе». В ней представлены: Рональд Инглегарт «Культурный сдвиг в зрелом индустриальном обществе», «Модернизация и постмодернизация», Мануэль Кастельс «Могущество самобытности», Амитви Этциони «Новое золотое правило. Сообщество и нравственность в демократическом обществе».
Третья часть посвящена «переосмыслению проблем стоимости и богатства». Главный ее тезис — становление «экономики знания» меняет механизм функционирования капиталистического общества. В ней представлены работы: Тайичи Сакайя «Стоимость, создаваемая знанием, или история будущего», Томас Стюарт «Интеллектуальный капитал. Новый источник богатства организации», Пол Пильцер «Безграничное богатство. Теория и практика «экономической алхимии», Лейф Эдвинссон, Майкл Мэлоун «Интеллектуальный капитал. Определение истинной стоимости компании», Олвин Тоффлер «Адаптивная корпорация».
Четвертая часть — «Постиндустриальные тенденции и современный мир». В ней представлены работы: Аллен Турен «Способны ли мы жить вместе? Равные и различные», Мануэль Кастельс «Становление общества сетевых структур», Роберт Райх «Труд наций. Готовясь к капитализму XXI века», Самуэль Хантингтон «Столкновение цивилизаций и преобразование мирового порядка», Альберт Гор «Земля на чаше весов. В поисках новой общей цели», Донелла Медоуз, Денис Медоуз, Йорген Рандерс «За пределами допустимого: глобальная катастрофа или стабильное будущее?», Эрнст фон Вейцзеккер, Эймори Б. Ловинс, П. Хантер Ловинс «Фактор четыре». В два раза больше богатства из половины ресурсов».
Остановлюсь на ряде интересных моментов «антологии», наиболее важных для теоретической системы философии экономики и экономической науки, т.е. экономического разума.
У Самюэля Хантингтона имеется ряд признаний, саморазоблачающих империализм Запада по отношению к «не-Западу»:
1) «Запад пытается (и впредь будет пытаться) сохранить свое ведущее положение и отстоять собственные интересы, определив их как интересы «мирового сообщества». Эта фраза превратилась в нечто вроде коллективного эвфемизма (заменив собой выражение «свободный мир»), задачей которого является обеспечить глобальную легитимность той деятельности, которая служит достижению интересов Соединенных Штатов и других западных держав. Запад, например, стремится интегрировать экономику незападных обществ в глобальную экономическую систему, в которой он сам занимает ведущее место» (с. 536);
2) «… главная проблема взаимоотношений между Западом и остальным миром заключается в том, что его усилия (и в особенности США) по продвижению универсальной западной культуры (мое замечание: так витиевато Хантингтон называется империализм капитализма США и Западной Европы, осуществляющий новое наступление на весь мир в форме мондиализма, С.А.) предпринмаются на фоне объективно сокращающихся возможностей в этой области» (с. 536). Хантингтон продолжает: «Это несоответствие устремлений Запада его возможностям еще более усугубил крах коммунизма (мое замечание: Запад выдает желаемое за действительное. Краха коммунизма нет, было временное отступление. В моей оценке закончилась «первая волна» Глобальной Социалистической Цивилизационной Революции и мы находимся на пороге подъема новой ее «волны». Подробнее это положение я раскрыл в первом томе «Ноосферизма»), укрепивший мнение о том, что идеология демократического либерализма восторжествовала повсеместно и, следовательно, она обладает универсальной ценностью (мое замечание: интересная логика у слуги западной капиталократии Хантингтона: мы победили, мы прививаем либерализм народам мира повсеместно, поэтому либерализм универсален. Иными словами, система ценностей захватчика всегда универсальна, поскольку он заставил побежденный народ их придерживаться. Пример империалистической и одновременно расисткой логики). Запад, и в особенности Соединенные Штаты Америки, которые всегда брали на себя миссионерскую роль (мое замечание: вот кого надо учить «псевдофилософу от экономики» В. Л. Иноземцеву, но это опасно для него, грозит отлучением от «кормушки», поэтому он предупреждает Россию, свою, захваченную Западом, родину, чтобы она не брала на себя в дальнейшем миссионерскую функцию и «отдалась» бы полностью миссионерской функции Запада), верит в то, что незападные народы сами должны примкнуть к ценностям демократии, свободного рынка, ограниченной власти правительства, прав человека, индивидуализма, верховенства закона, воплотив эти ценности в своих институтах. Действительно, определенные (составляющие меньшинство (мое замечание: в это «меньшинство» в России и входит В. Л. Иноземцев)) представители других цивилизаций принимают и продвигают эти ценности, однако отношение к ним в незападных культурах лежит где-то в диапазоне, простирающемся от широкого скептицизма до яростного неприятия. То, что Западу кажется универсализмом, другие воспринимают как империализм» (с. 586);
3) империализм США и Западной Европы в моей оценке, — мировой финансовой капиталократии (в США), в культурно-идеологическом своем «прикрытии» построен на фарисействе, лжи, двойной морали и двойных стандартах, реализуемых политикой Запада. Хантингтон признает: «Живущим за пределами Запада очевиден также тот разрыв, который существует между провозглашаемым принципами Запада и его действиями. Лицемерие, двойная мораль, игра в «да и нет» — вот цена его претензий на универсализм. Да, демократию следует развивать, но нет, не следует, если это приводит к власти исламских фундаменталистов; да, нераспространение ядерного оружия очень правильная вещь, если речь идет об Иране и Ираке, но нет, когда дело доходит до Израиля; да, свободная торговля является эликсиром экономического роста, но нет, дело обстоит не так, если говорить о сельском хозяйстве; вопрос прав человека касается Китая, но не Саудовской Аравии; агрессия против богатых нефтью кувейтцов встречает массовый отпор, но совсем иное дело, если речь идет об агрессии против боснийцев, нефтью, увы, не владеющих. Двойная мораль стала на практике неизбежной ценой универсальных норм и принципов» (с. 567);
4) МВФ является инструментом экономической неоколонизации мира Западом, т.е. инструментом экономической захватнической войны Запада против незападных стран и цивилизаций. «Запад, например, стремится интегрировать экономику незападных обществ, — отмечает С. Хантингтон, — в глобальную экономическую систему (мое примечание: в «западную экономическую систему», которая свой империализм прикрывает понятием «глобальной экономической системы»), в которой он сам занимает ведущее место. Посредством вмешательства МВФ и других международных экономических институтов он продвигает свои хозяйственные интересы и навязывает другим нациям ту экономическую политику, которую считает нужной. Однако, если в незападных странах провести опрос общественного мнения, МВФ, вне всякого сомнения, получит поддержку со стороны министров финансов и еще нескольких человек, однако в глазах подавляющего большинства населения его рейтинг окажется крайне низким. Это большинство, таким образом, выразит точку зрения Георгия Арбатова, охарактеризовавшего представителей МВФ как «необольшевиков, которым нравятся экспроприировать чужие деньги, навязывать недемократические и чуждые правила хозяйственной и политической деятельности и тем самым душить экономическую свободу» (с. 586, 587). Хантингтон говорит только полуправду. Джон Колеман в «Комитете 300″ ближе к истине, показав, что МВФ часть структуры такой власти «мирового правительства». В конечном итоге и Хантингтон, и Колеман подтверждают мой онтологический диагноз, что МВФ — инструмент мировой финансовой капиталократии, стремящейся установить свое господство над всем человечеством.
Хантингтон сам лукавит. Он в этом смысле — яркий представитель капиталократического обществоведения, находящегося на службе у мировой капиталократии со «столицей» в США. Признавая в конечном итоге, что универсализм Запада предстает маской его империализма, он тут же начинает говорить об угрозе Западу со стороны других незападных цивилизаций. Это все равно, что гитлеровские фашисты, начав войну против СССР и оккупировав его значительные территории, стали говорить, что сопротивление Вооруженных Сил СССР и всего населения, ведущего отечественную войну, угрожает существованию самого агрессора — гитлеровской Германии. Но именно такой «смысловой кульбит» совершает Хантингтон. Он пишет об угрозах Западу со стороны Китая, ислама, возможно Индии, и т.д., как цивилизаций, сопротивляющихся экономическому наступлению Запада и наступлению американской масс-культуры, системы ценностей Запада, которым Запад приписывает свойство универсализма.
- *** -
Альбер Гор написал книгу «Земля на чаше весов» в 1992 году, когда он возглавлял комиссию Сената США по проблемам экологии и защиты окружающей среды. И Альбер Гор, и Хантингтон — яркие представители экспансионистской формы западного мышления, мышления людей, привыкших к колониальному диктату. Хантингтон рассуждает в категориях борьбы, войны, экспансии западных ценностей, но ему и в голову не приходит мысль поставить вопрос не о «столкновении цивилизаций», а об их диалоге, ему и в голову не приходит поставить под сомнение систему западных ценностей, например, индивидуализм, и заговорить о ценности любви («возлюби ближнего как самого себя»), вытекающей из принципа соборности. Аналогично ведет себя и Альбер Гор. Он с чувством победителя провозглашает: «Свободная рыночная капиталистическая экономика — самое мощное из известных орудий цивилизации… Ее законы универсальны… (мое замечание: но их «универсальность» оказывается не универсальной, поскольку противоречит законам Природы, подвергающим эту «универсальность» беспощадной экологической критике). Соперничающие с капитализмом системы, в первую очередь коммунизм, оказались неконкурентоспособными на рынке идей (мое замечание: во-первых, не совсем, поскольку не рухнул социализм в Китае, Вьетнаме, Северной Корее, Кубе и т.д., во-вторых, сам тип артикуляции Гора — пример рыночной философии, даже дискуссия между альтернативами взглядов на жизнеустроение человека представлено понятием «рынка идей»). Хотя коммунизм потерпел поражение во многом потому, что душил политические свободы (мое замечание: а разве «западная демократия» не душила политический выбор сербского народа, развязав против него войну в 1998 году), именно насилие над свободой экономической обнаружило полную несостоятельность… утвердилось мнение о превосходстве капитализма над коммунизмом — как в теории, так и на практике — поскольку классическая экономическая теория нашла удачное воплощение в капиталистической системе (мое замечание: и здесь идет подмена понятий. Не классическая экономическая теория нашла воплощение в классической капиталистической системе, а наоборот, капиталистическая система, организованная в капиталократию, породила «классическую экономическую теорию», призванную ее защищать и апологетировать)» (с. 560). Альбер Гор затем ставит вопрос об экологических недостатках капиталистической экономики и об их преодолении с помощью капиталистических механизмов. Многие оценки справедливы. Но переход от этих оценок к конструктивным стратегиям «повисает в воздухе».