Рисунок 24. Оценка динамики сводного индикатора уровня развития нанотехнологий РФ на период 2005-2015 гг.

Представленные выше результаты измерений распространений нанотехнологии свидетельствуют о существенном отставании России практически по всем направлениям их применения. Это отставание колеблется от 2-3 до 1000 –кратных величин. При этом за исключением отдельных сегментов рынка, отставание не сокращается. Во многом это является следствием как недостаточности финансирования разработок нанотехнологии, так и неразвитостью среды их применения. Необходима государственная стратегия, включающая систему мер по многократному наращиванию инновационной активности и увеличению объемов научных исследований нанотехнологии, формированию рынков сбыта нанопродукции, созданию инфраструктуры использования нанотехнологии. Сделанный по данным реальных динамических рядов показателей до 2008 г прогноз распространения нанотехнологий в России (а также США, ЕЭС, Японии, Китая и для мира в целом) характеризуется высокими темпами: к 2015 г. ожидается рост масштабов их применения более чем в сто раз. Это потребует удвоения вложений финансовых средств и производства нанопродукции каждые 2-3 года. При этом, несмотря на заметное отставание России от ряда ведущих стран по многим показателям развития нанотехнологий, отечественные достижения в области нанотехнологий могут стать мощным инструментом интеграции технологического комплекса России в международный рынок высоких технологий, надежного обеспечения конкурентоспособности отечественной продукции.

Раздел 3. Проблемы и перспективы социально-экономического развития

России 3.1. Возможности опережающего развития российской экономики

Результаты проведенного анализа позволяют обосновать рекомендации по разработке стратегии развития нового технологического уклада в России и обеспечивающие ее реализацию меры государственной политики. Хотя его расширение еще сдерживается как незначительным масштабом и неотработанностью соответствующих технологий, так и неготовностью социально-экономической среды к их широкому применению, основные технологические траектории его роста сформировались. Вдоль них нарастает концентрация ресурсов, определяющих конкурентные преимущества различных стран на 20-30 летнюю перспективу нового длинноволнового подъема.

Именно сейчас, когда траектории нового технологического уклада еще не сформировались, и идет конкуренция альтернативных технологий, есть шанс захватить лидерство на перспективных направлениях применения нанотехнологии и тем самым «оседлать» соответствующие восходящие потоки новой длинной волны экономического роста. Только опережающее, до крупномасштабной структурной перестройки мировой экономики, освоение Россией нанотехнологий и других производств ядра нового технологического уклада позволит обеспечить высокие и устойчивые темпы экономического роста в долгосрочной перспективе.

Для реализации стратегии опережающего развития необходимо понимать закономерности технико-экономического развития на современном этапе. Значительные потери нашей страной научно-технического потенциала на фоне его быстрого наращивания лидерами мировой научной сферы (США и ЕС) порождают сомнения в возможности сконцентрировать усилия и вырваться вперед на каком-то «прорывном» направлении. Для этого В.Е.Дементьев предлагает использовать стратегию опережающей коммерциализации фундаментальных открытий [финансовый аспект коммерциализации принципиальных научно-технических достижений в контексте длинноволновой динамики представлен в 47].

Среди предпосылок, имеющихся в России для реализации этой стратегии, следует отметить:

• существование научных кадров, способных перейти в коммерческий сектор для эксплуатации фундаментальных открытий;
• участие российских ученых в международном научно-техническом сотрудничестве, повышающее доступность для них результатов передовых исследований;
• появление компаний со значительным финансовым потенциалом, заинтересованных в диверсификации своей деятельности и завоевании монополии на глобальных рынках новых товаров и услуг;
• наличие устойчивых коллективов, имеющих систематический опыт разработки инженерно сложных изделий и доведения их до необходимого уровня качества.

Существенно повлиять на реализацию этих предпосылок способна активная научно-техническая и структурная политика государства. Она может поддерживать собственную фундаментальную науку, пусть даже по более узкому фронту исследований, чем располагающие большими ресурсами страны-лидеры. Наличие такой науки важно для восприятия чужих открытий, накапливания собственных заделов в соответствующих областях знаний, создания кадрового потенциала для прикладных НИОКР.

Привлекательным качеством стратегии опережающей коммерциализации научных открытий является гибкое отношение к иностранным конкурентам. Наличие собственных результатов в сфере НИОКР открывает перспективу реальной технологической кооперации с зарубежными компаниями, вплоть до совместной коммерциализации принадлежащих разным сторонам, но взаимодополняющих открытий. Представленная стратегия — наиболее надежный путь приобщения к перспективным технологическим разработкам стран-лидеров.

Исходя из общих закономерностей долгосрочного экономического роста, оптимальная стратегия развития и распространения нового технологического уклада в российской экономике должна сочетать: стратегию лидерства в тех направлениях, где российский научно-промышленный комплекс имеет технологическое превосходство, стратегию догоняющего развития в направлениях со значительным отставанием и стратегию опережающей коммерциализации в остальных направлениях.

Концепцией долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации предусмотрено создание междисциплинарных «центров превосходства» по прорывным направлениям технологического развития путем создания 5-7 национальных исследовательских центров («национальных лабораторий») и поддержки формирования 10-15 исследовательских университетов. Однако сами прорывные направления не конкретизируются. Расплывчатость ориентиров прорыва ставит под сомнение его успех.

Необходимо, чтобы при формировании приоритетов в научных разработках речь шла не просто о перечислении примерных видов деятельности в различных областях развития, но о выделении тесно взаимосвязанных направлений поисковых исследований. В качестве приоритетных должны выделяться проблемные технологии, самостоятельная разработка которых оправдана невозможностью или нецелесообразностью их заимствования.

Поскольку нанотехнологии – ключевой фактор зарождающегося шестого технологического уклада, ведущие позиции в соответствующей этому укладу инновационной конкуренции будет занимать тот, кто будет лидером в производстве приборостроительной базы для наноиндустрии. В России существует производство необходимого в сфере наноиндустрии уникального оборудования, включая сверхвысоковакуумные комплексы, зондовые нанолаборатории, сканирующие зондовые микроскопы. Эта продукция поставляется в 40 стран. Важно закрепление России на ведущих позициях с учетом перспективных требований к наносистемной технике и действий конкурентов.

Особого внимания заслуживает приборостроение для нанометрологии [o современном состоянии метрологического обеспечения нанотехнологий, включая приборостроение для нанометрологии, см. в 61]. Следует иметь в виду, что освоение каждого нового технологического уровня в микро- и наноэлектронике требует соответствующих изменений в метрологическом обеспечении производства. Утеря собственного спецтехнологического машиностроения вызывает необходимость приобретения всего комплекта технологического и контрольного оборудования за рубежом.

В условиях инновационного соперничества большую роль играют тесные связи между производителями оборудования для новейших технологий и его потребителями, своего рода кластеризация подотраслей. Такое сотрудничество благоприятствует доведению оборудования до высоких кондиций. Ускоряется обновление оборудования в соответствии с меняющимися запросами потребителей. Как показал опыт Японии, фактическое запараллеливание проектирования новой конечной продукции и необходимого для ее производства оборудования – мощный фактор усиления конкурентных позиций в условиях инновационного соперничества. В частности, производство нанопродукции, имеющей массовый спрос в гражданском секторе экономики, — средство удешевления поставок этой продукции и в оборонный сектор экономики. При этом важную роль в генерировании такого спроса должны сыграть заказы госкорпораций. РЖД, Газпром, Роснефть, Ростехнологии, региональные и муниципальные хозяйственные организация должны стать приобретателями передовой продукции нового технологического уклада. Определенные стимулы могут быть созданы и для массовых потребителей, включая запрет на приобретение устаревших, энергозатратных и экологоемких продуктов (к примеру, введенный в ряде развитых стран запрет на приобретение ламп накаливания).

Если на этапе фундаментальных исследований новых технологий ключевая роль сохраняется за государством, то на этапе коммерциализации этих технологий на первый план выходит частно-государственное партнерство. Дополнение перечня критических технологий, более четким списком использующих их подотраслей, инновационные предприятия которых вправе рассчитывать на поддержку государства, способно существенно снизить риск частных инвестиций в новейшие производства.

Неразрешимой проблемой, препятствующей распространению нового технологического уклада, является критическая нехватка длинных финансовых инструментов для модернизации промышленности. Как известно, быстрое послевоенное развитие Японии и Германии происходило при относительно высокой доле заемных средств, в структуре капитала нефинансовых корпораций. Способность промышленных компаний резко наращивать свои инвестиции за счет заемного капитала особенно актуальна в условиях становления в экономике нового технологического уклада и сопровождающего этот процесс финансового кризиса. Скорость технологического обновления производства, темпы наращивания выпуска конкурентоспособной продукции во многом зависят от того, насколько инвестиционные возможности корпорации выходят за рамки самофинансирования. Зарубежный опыт свидетельствует о том, что за счет выпуска акций финансируется относительно небольшая доля капиталовложений. Значение облигаций в этом плане гораздо выше, но весьма отличается по странам. Опыт Японии, Республики Корея показывает, что банковские кредиты способны значительно перекрывать вклад облигаций и дополнительных эмиссий акций в финансировании корпоративного развития. Ведущую роль в эти периоды играет кредитное обеспечение технологического обновления производства.

Важным фактором ускоренного распространения нанотехнологии должен стать механизм целевого предоставления кредитов, выделяемых государством для поддержки долгосрочных инвестиций. Меры по преодолению финансового кризиса должны быть увязаны со стратегическими целями долгосрочного социально-экономического развития страны, определенными соответствующей Концепцией и предусматривающие широкое применение нанотехнологии в модернизации и развитии российской экономики.

3.2. Ограниченность макроэкономической политики и возможности ее преодоления

Формально неплохие макроэкономические показатели развития российской экономики за последние годы скрывают упущенную возможность использовать благоприятную внешнеэкономическую конъюнктуру для вывода России на траекторию быстрого и устойчивого социально-экономического развития. Природная рента, формирующаяся за счет экспорта энергоносителей и сырьевых товаров в объеме около 60 млрд. долларов в год, не была использована для структурной перестройки экономики на новой технологической основе, уйдя на погашение внешнего долга, накопление Стабилизационного фонда и другие формы вывоза капитала за рубеж. При этом российская экономика осталась недомонетизированной, объем инвестиций застыл на уровне 1/3 от минимально необходимого для обеспечения простого воспроизводства, социальные обязательства государства недофинансируются вдвое, а расходы на науку и стимулирование НТП остаются на порядок ниже дореформенного уровня.

Парадоксы проводившейся до последнего времени в России денежно-кредитной политики войдут в историю как самые нелепые курьезы. Как, к примеру, объяснить сложившуюся в российской экономике ситуацию, при которой чем больше валютные поступления от экспорта нефти, тем меньше денежных ресурсов оставалось в распоряжении российских предприятий. Чем больше приток иностранных инвестиций, тем меньше были возможности внутренних накоплений. Профицит бюджета сопровождался ростом государственного внутреннего долга.

Эти парадоксы денежной политики заключены в самой технологии планирования денежного предложения, навязанной МВФ с 1992г. и продолжавшейся вплоть до последнего времени. Суть этой технологии сводится к ежегодному планированию прироста денежной массы, исходя из целевых установок по ограничению инфляции, экзогенно задаваемого прироста ВВП и предположения о неизменной скорости обращения денег. Формально она исходит из хорошо известного тождества монетарной теории, согласно которому произведение количества денег на скорость их обращения эквивалентно произведению объема обращающихся на рынке товаров на их цены.

Хотя никаких сколько-нибудь обоснованных моделей, позволяющих рассчитать зависимость между приростом денежной массы и уровнем инфляции, ни Центральный банк, ни правительство не представляли, фактически они исходили из линейной зависимости между темпом прироста цен (инфляцией) и темпом прироста денежной массы, [10] считая скорость их обращения и объем товарной массы неизменными. Отсюда вытекает и логика проводившейся ими политики количественного ограничения денежной массы в целях сдерживания инфляции. Эта крайне упрощенная и далекая от экономической реальности с ее нелинейными и сложными обратными связями и неопределенностями логика, бездоказательно предполагала фиксацию заниженного уровня монетизации российской экономики.

В [12] показана теоретическая несостоятельность количественной теории денег. Многочисленные эмпирические исследования по данным разных стран доказали отсутствие статистически значимой зависимости между инфляцией и уровнем монетизации экономики, так же как и приростом денежной массы [36]. Более того, в последние годы отчетливо наблюдается отрицательная корреляция между приростом денежной массы и инфляцией. С ремонетизацией российской экономики происходит нормализация денежного обращения (вытеснение суррогатов, дедолларизация, повышение доверия к рублю) снижается его скорость и, соответственно, уменьшается инфляция. Сведение всех факторов, генерирующих инфляцию, к приросту денежной массы – грубейшее упрощение, приводящее к хронической недомонетизации российской экономики, следствием которой становится искусственное снижение инвестиционных возможностей и сдерживание экономического роста. Норма накопления (отношение объема инвестиций к ВВП), упав более чем вдвое в начале реформ, остается на крайне низком уровне около 20% [46, 57, 4]. Международный опыт свидетельствует о том, что страны, которым пришлось осуществлять модернизацию и структурную перестройку своей экономики, чтобы сделать ее конкурентоспособной, в течение долгих периодов демонстрировали очень высокий уровень инвестиций. В послевоенной Европе норма накопления вплоть до 70-х годов составляла 25%. В Японии в тот же период она достигала 30%, а в Южной Корее была еще выше [46, с. 18]. В период индустриализации в СССР, а также в проводящем модернизацию экономики современном Китае норма накопления превышала 1/3, достигая 40% ВВП.

Использование профицита бюджета в инвестиционных целях повысило бы норму накопления до 25-28%, что соответствовало бы нормальному уровню динамично развивающихся стран. Согласно расчетам В.Е. Дементьева по модели догоняющего развития «достаточно увеличения нормы накопления с 22,3% до 26%, чтобы с консервирующей отставание траектории развития перейти на траекторию его преодоления. Увеличение рассматриваемой нормы до 28% позволяет сделать это относительно быстро». [15, с. 31]. По другим оценкам, чтобы исправить положение с обновлением основных фондов и серьезно заняться реструктуризацией промышленности с учетом допущенного отставания в 1992-2004 гг., необходим уровень накоплений не менее 40% ВВП [52, с.64]. Из этого следует беспочвенность рассуждений руководителей денежных властей об избыточности денежной массы – в действительности использование ее стерилизуемой части в инвестиционных целях лишь приблизило бы норму накопления к необходимому уровню.

Вместо того, чтобы подавлять инфляцию проведением жесткой антимонопольной политики, государство ограничивало прирост денег в экономике, сокращая конечный спрос и сужая возможности роста производства. В результате закрепилось депрессивное положение и деградация отраслей, ориентированных на внутренний рынок, десятки миллионов людей потеряли возможности увеличения доходов, стала хронической массовая бедность. Процветали лишь высокомонополизированные производства товаров и услуг первой необходимости и экспортно-ориентированные предприятия.

Ошибочность постулата о некотором предельном, с точки зрения инфляционной безопасности, уровне монетизации российской экономики опровергается, как многочисленными исследованиями, доказавшими отсутствие статистически значимой зависимости между инфляцией и уровнем монетизации экономики [38], так и курьезными последствиями необоснованной политики количественного ограничения прироста денежной массы. В той мере, в которой правительство изымало деньги налогоплательщиков из российской экономики и вывозило их за рубеж, они направлялись туда же, чтобы занять недостающие им денежные средства (Рис. 25). При этом правительство ссужало деньги российских налогоплательщиков зарубежным заемщикам под 4-5%, а они вынуждены были там же занимать изъятые у них денежные ресурсы под 8–15% годовых. Чистый ущерб от такой политики составлял около 5 млрд. долларов в год.

Рисунок 25

Следуя догмам псевдонаучной количественной теории денег, Центральный банк жестко ограничивал денежное предложение и не занимался созданием должной системы рефинансирования коммерческих банков. Рост последних, был жестко ограничен общим пределом роста денежной массы, устанавливаемым денежными властями. В результате коммерческие банки не могли удовлетворить растущий спрос на кредиты. Их наиболее благополучные клиенты, достигая уровня международной конкурентоспособности, переходят на кредитование за рубежом. И без того небольшой объем операций отечественного банковского сектора сужался. Как отмечает М.Ершов, накануне мирового финансового кризиса около 60% российской денежной базы было сформировано под иностранные кредиты [17]. Аналогичный процесс наблюдался и на финансовом рынке – объем еврооблигаций российских эмитентов (1617 млрд. руб. на конец 2006г.) вдвое превышал объем внутреннего рынка корпоративных облигаций (823 млрд. руб.) [62]

Таким образом, чем больше были валютные доходы российской экономики, тем меньше возможностей оставалось для развития отечественной банковской системы и финансового рынка. Это означает, что российская экономика развивалась, не исходя из национальных интересов, а следовала предпочтениям иностранных инвесторов.

Депрессивное влияние денежной политики могло бы быть частично компенсировано бюджетной политикой государства, на которое в условиях современного НТП ложится значительная часть расходов на развитие научно-технического и интеллектуального потенциала.

Более чем четырехкратное увеличение уровня государственных расходов в течение последнего столетия (с 10% ВВП в конце XIX века до 40–50% ВВП в конце XX века и в настоящее время) объясняется резко возросшей ролью НТП в генерировании экономического роста. Это потребовало резкого наращивания расходов на воспроизводство человеческого капитала, доля которого в структуре совокупного капитала развитых стран за последние сто лет выросла с 1\3 до 2\3 [48]. И в настоящее время ежегодный прирост инвестиций в образование составляет 3,4%, что в 1,5 раза больше в сравнении с инвестициями в основные фонды [29,с. 15].

В силу специфической открытости науки и образования для общего пользования и невозможности приватизации знаний, государство вынуждено финансировать около половины совокупных расходов на НИОКР и подавляющую часть расходов на образование. Так, анализ эффективности накопления человеческого капитала в зависимости от соотношения государственного и частного финансирования [31] эмпирически подтвердил оптимальность полного государственного финансирования среднего образования и 75%-ного – высшего. Растущая ценность человеческого капитала предопределила и рост государственных расходов на здравоохранение. Именно за счет этих составляющих произошло многократное увеличение расходов государства, которое в условиях современного НТП вынуждено стать государством развития, приняв на себя обязательства по финансированию расходов на воспроизводство интеллектуально-человеческого потенциала и генерирование новых знаний.

Согласно введенному С. М. Роговым [40], разделению функций государства на традиционные (оборона и правопорядок) и современные (развитие интеллектуально-человеческого потенциала — расходы на образование, здравоохранение, науку и экономическое развитие), можно видеть, что сегодня в мире через государственные бюджеты тратится, в среднем, на современные функции 17,8% ВВП, а на традиционные – только 5,3%. Соотношение между этими статьями расходов – 3,4:1. В развитых странах эти показатели составляют 25,0% и 3,9% (соотношение – 6,4:1), в странах с переходной экономикой – 22,1 % и 3,8% (соотношение – 5,8:1).

В противовес мировой закономерности увеличения государственных расходов на выполнение современных функций государства, в России б о льшая часть государственных расходов идет на выполнение традиционных функций. В текущем году на эти цели из федерального бюджета будет потрачено 7,4% ВВП, что почти на 25% превышает среднемировой показатель. При этом наше государство тратит на современные функции в три раза меньше (4,7% ВВП). То есть у нас соотношение расходов на традиционные и современные функции составляет 2:1, подобно государству образца XVIII—XIX веков.

Как следует из вышеизложенного, уровень расходов государства на социально-экономическое развитие в России является одним из самых низких в мире, он не соответствует ни требованиям социального государства, ни потребностям развития человеческого потенциала. Чтобы достичь среднемирового уровня социальных расходов, российскому государству их надо увеличить на 4,9% ВВП. Эта величина соответствует профициту в федеральном бюджете, который планировался на прошлый год (рис. 26).

Таким образом, профицит российского федерального бюджета равен — объему недофинансирования расходов на социально-экономическое развитие, по сравнению со среднемировым уровнем. Эта оценка подтверждается в результате расчета недофинансирования социальной сферы по отношению к необходимому уровню его воспроизводства [3, с.23]. Иными словами, профицит федерального бюджета образовывался не потому, что российское государство получает доходов больше, чем ему требуется для выполнения своих функций, а вследствие недофинансирования социальной сферы и расходов на развитие.

Рисунок 26

Диспропорции российской бюджетной системы могли бы быть легко исправимы, путем приведения структуры бюджетных расходов в соответствие с общепринятыми в мире стандартами и целями социально-экономического развития страны. Это потребовало бы удвоения расходов на образование и здравоохранение, и утроения расходов на науку и стимулирование НТП. Темп экономического развития был бы почти вдвое выше, если бы правительство не замораживало пятую часть бюджетных доходов в Стабилизационном фонде, размещаемом за рубежом.