Аннотация. Синергетические процессы в физической среде можно рассматривать как установление, отбор актуальных и устойчивых сущностей и связей. Отличие их от самоорганизации в среде с акторами, как основное, состоит в том, что акторы, которые способны воспроизводимо реагировать на внутренние и внешние возмущения, могут делать выбор, и меньше, в принципе, допускать «ошибочных отклонений», благодаря памяти о «событиях случившихся» и тестированию «событий неизвестных». Основное отличие самоорганизации в такой среде с акторами, как социум, от самоорганизации клеток или животных, состоит в том, что человек, кроме присущего клеткам-животным оперирования «моделями мира, которые лежат на поверхности», может еще оперировать и фундаментальными знаниями о мире. Сегодня наши и западные эксперты уже шестой год ищут «правильные» модели экономики, и пока — безуспешно. Они «находят» модели либо фундаментальные, но узко специальные. Либо многосторонние, т.н. междисциплинарные, но тогда в основном поверхностные. И те, и другие все адекватные, но не дают даже надежды на уверенную положительную перспективу в экономике. Такой длительный период «не нахождения» действенных моделей, видимо, уже есть основание для того, чтобы не продолжать упорно искать новые формальные модели экономики, а вникнуть более фундаментально в проблему её современной сложности. И что искать нужно не только «правильные» модели, а и правильный подход к прогнозированию, управлению, познанию современных наиболее сложных социальных систем, каковой сегодня и является мировая экономика.

Общее в экспертном сообществе, во власти и «в жизни». Есть требование роста экономики для эффективности свободного рынка, и почти все страны в мире стремятся к достижению этого роста, как основного показателя восстановления и развития. Вопрос только – действительно ли это требование базовое? Например, если все, условно, захотят диеты, то будет спад в экономике, но будет ли от этого обязательное крушение свободного рынка? Торможение экономики конечно же будет и тогда, когда расширяющийся рынок охватит, условно, всех возможных потребителей, но и это не обязательно должно приводить к краху экономики. Тем более, что спрос определяется не только количеством потребителей, а и, например, ассортиментом продукции (то есть рынок это не только «геометрическое» пространство, но и «фазовое»). Сегодня при рецессии стараются включать не столько логичные для неё экономию и инновации, — в бизнесе и хозяйствах, — сколько стараются удержать любыми способами доходы и уровень жизни, особенно это характерно для крупного капитала (не только по привычке, но и потому что, чем больше «хозяйство», тем больше в нем политики и возможностей). Если не будет экономии, то такое старание удержать благосостояние любыми способами и средствами, действительно, потребует роста экономики. Но будет ли такая реакция общества, эта его самоорганизация лучшим вариантом, даже для свободного рынка? Кроме того, для улучшения регулирования (или управления) любой социальной системой, на уровне руководителя, или даже на всех уровнях, от руководителей до экспертов, пытаются предугадать развитие. Проектируют государство или бизнес, адаптивно и комплексно, например, от добычи и производства до продаж и конечного потребления (как у Шедровицкого, или Форда); или строят «управляющие» т.н. функциональные системы, учитывающие максимально тенденции самоорганизации социальных систем (как у Анохина); или самовоспроизводящий механизм, в том числе «невидимую руку рынка», т.н. аутопоэзис, как «предначертание для состояния и развития сложной системы» (как у Матурана, Варела); или аттракторы и квазиаттракторы, определяющие направления и варианты «самопритягивающегося формирования системы» с учетом многовариантности (бифуркации); или разрабатывают и внедряют в социальную систему интегральные IT, например, «ERP, PLM, DSS-технологии учета и мониторинга» и т.д. Пытаются смоделировать многосторонние проекты оптимального, устойчивого и, в то же время, самого актуального развития системы, с возможностью оптимального выбора. Используются, при этом, обычно, те модели системы и её составляющих, которые более практичные, реально это поверхностные модели, реже — с привлечением фундаментальных знаний об «этом мире» (о системе). На какое моделирование и исследование систем в современном сложном кризисе нужно делать упор – на привычное для практики поверхностное, с построение «функциональных систем», «аттракторов» и ERP, или на более фундаментальное, с пониманием возможностей и ограничений самоорганизации и даже познания? И достаточно ли вообще сегодня сложившегося такого поиска правильных формальных моделей социальных систем и окружающего мира для адекватного и действенного Проекта в экономике? Если да, то нужно смириться с накопившимся, негативными для экономики, механизмами и факторами, с т.н. системным кризисом, и дальше строить сложные модели всего этого и как-то их просчитывать и улучшать, например, тем же поиском новых моделей. А можно «углубиться» в практические знания о возможностях и ограничениях этого «построения, улучшения и поиска».

«Эволюционно» сложилось так, что при познании в социуме и у его индивидов, при управлении любой «физической» или социальной (как и просто «живой») системой или при прогнозировании её поведения, идет поиск формальных моделей предметной области (например, системы и её окружения). И далее — оперирование моделями и системой. При этом предполагается адекватно прогнозировать, строить новые концепции, модели организации деятельности социальных систем, на глобальном и на локальном уровнях, как и создавать новые инструменты (или меры), или адекватно корректировать старые. В экономике такой подход не дает действенных результатов уже шесть лет с 2007-2008 года. Управление формальными моделями (инструментами) тут не работает эффективно. И всё равно все пытаются упорно искать «правильные модели, закономерности или правила» (Майнцер: «I am an optimist. I believe that we’ll find right laws and right rules», Кругман: «Должен появиться человек, который сможет соединить биогенетику с экономикой и построить правильную модель рынка»; про наших многочисленных «оптимистов» и про их «поиски и находки» правильных моделей экономики можно писать много).

Тем не менее, находятся адекватные видения ситуации, и подбираются те же модели, даются более или менее адекватные варианты экономических преобразований и предложений по усовершенствованию рынка, несмотря на большие противоречия экспертных сообществ с разными базовыми концепциями экономики. То есть, что-то адекватное делается (эмиссия валют, надзоры над банками, борьба с коррупцией, государственное участие по инвестициям, снижение банковских ставок, увеличение или структурирование налогов, даже властное управление «крупных» экономических операций…), но больше получается так, что все эти шаги, для современных наиболее сложных социальных систем, как мировая экономика, не убедительны в действенности, в перспективе, в прогнозируемости и в управляемости. То есть уже шесть лет управление формальными инструментами неэффективно, или они — полумеры. Недостаточно как этих новых моделей, так и их упорного поиска.

Недостаточно для действенного адекватного прогнозирования экономики; для адекватной организации экономики Запада и большинства развивающихся стран; для устойчивых адекватных инструментов; для борьбы с коррупцией и с другими накопившимися «издержками» экономики, для решения иных кризисных проблем.

Кризисные проблемы, наиболее актуальные – безработица; высокие долги бюджетов, хозяйств и бизнеса реального сектора; барьеры развития: затратные, кредитные, даже административные, особенно для малого и среднего бизнеса; перекачивание ресурса в крупный капитал (особенно в годы кризиса шел уверенный рост миллиардеров и миллионеров, причем не на доли процентов, а на «8,7%», на десятки, даже до «37%», в год), отчего и высокое растущее расслоение. Про качественно падающее прогнозирование – и так понятно, и всеми на него делается акцент. Про применение политических инструментов (и коррупционных, и криминальных, национальных и других «неэкономических») в экономике – то же самое.

Регуляторы экономики упали или «уже не справляются»? Качественно снизилась эффективность невидимой руки рынка? Или накопилось много негатива, окрепли разрушающие экономику механизмы, по образцу — старая модель свободного рынка исчерпала, изжила себя? Проясним, что такое регуляторы свободного рынка – это самоорганизация операторов и самоорганизация общества (или его слоев). Первый регулятор относительно очевиден. Второй – это нормы и институты регулирования, это и эпизодическое управление государства (власти, как, например, кейнсианство и неокейнсианство, или как управление газовыми контрактами Украины и России в первой половине 2014 года, и ранее), это иные институты, включая СМИ, общественные палаты или фонды, это и протестные выступления. Самоорганизация операторов рынка упала? Нет, частные операторы хорошо реагируют, они предприимчивы, особенно в финансовой системе, даже вся финансовая система достаточно хорошо самоорганизуется — банки и операторы финансового рынка, как правило, «никакого кризиса и не наблюдают у себя, только общие проблемы в экономике как-то мешают» им, или «иногда все вокруг достают, ограничить, наказать всё пытаются». Может быть накопились и отладились инструменты негативного для экономики качества, «индивидуалистические издержки общества», интерес криминала или коррупции, крупного капитала или элит, политическое или национальное влияние на экономику? Если это и так, то надолго так не должно быть (то есть это не навсегда), поскольку есть общество, развивающееся, которое способно самоорганизовываться, реагировать, и сегодня уже не до уровня мировой войны. Но уже шесть лет длится этот кризис, а эксперты «чувствуют», что он ещё не меньше продолжится. С другой стороны, самоорганизация социума и операторов в нем определяется прогнозируемостью, пусть даже на т.н. подсознательном уровне, чутье, лучше на знаниях практики или её моделях, но можно и наощупь. Иначе будет хаос, как неопределенное поведение — сплошное «бросание монетки». Долгое протекание такого хаоса в обществе будет разрушительным, необратимым. Наблюдаемая сегодня непрогнозируемость экономики привела, в первую очередь, к падению самоорганизации общества, к падению эффективности таких регуляторов, как институты и нормы (и не только их, причем началось такое падение не шесть лет назад, а приблизительно на полвека раньше). А и так слабо регулируемые технологии рынка, такие, как технологии монопольного бизнеса, финансовых систем или инфраструктурные, в первую очередь и как слабое звено, начали развивать существенное и критичное для экономики выкачивания ресурса из реального сектора рынка — из бизнеса продуктов и услуг широкого спроса, из домохозяйств, из государственных бюджетов. И, на фоне падения регулируемости рынка, его сильные операторы стали более активными в своем негативном качестве «поглощения» (как в среде клеток) — в выкачивании ресурса, в том числе административными инструментами через оплату чиновников и СМИ, даже политическими способами. И активными, на этом же фоне, стали сильные операторы в создании барьеров развития, например, малому и среднему бизнесу: в увеличении их затрат. Вот такие нерыночные механизмы. А нерыночные они по причине того, что падает именно сама эффективность регуляторов рынка, в основном из-за падения прогнозируемости. И совсем не так, что «накопились сложные, многочисленные негативные механизмы, с которыми регуляторы, оставаясь всё такой же могущественной невидимой рукой рынка, просто перестали справляться». Это не так и потому, что «эффективно работающие регуляторы адаптируются к усложнениям». Тут сама невидимая рука рынка ослабла.

Противоречия экспертных институтов и институтов управления. Ученые, эксперты в разных направлениях исследований, оперируют как наиболее фундаментальными, так и достаточно специальными знаниями, то есть, — «узкими фундаментальными» в своей области. Руководитель оперирует не настолько фундаментальными, как его специалисты, или как эксперты и ученые, но более всесторонними знаниями об управляемой им социальной системе («поверхностными», но более междисциплинарными). По этой причине «далеко не всегда первое лицо уверенно и устойчиво пользуется этими самыми, как их там, трехмерными моделями, даже от самых продвинутых экспертов и ученых» (из дискуссии Велихова и Путина). Тем более, что существующие мыслительные ограничения человека в возможности «оперировать системами, состоящими из взаимосвязанных сущностей» не позволяют ему эффективно управлять системой, например, социальной (как и системой из моделей сущностей, то есть частей социальной системы) при большом количестве этих сущностей (условно таких сущностей в системе, которые наиболее важно учитывать в конкретной ситуации, должно быть не больше 6-7, чтобы управление системой в этой ситуации было успешным в принципе; для шимпанзе и бонобо – не более 3-4, для неандертальца, когда-то, – не более 5-6). Поэтому-то на практике в управлении, в рамках существующих подходов к познанию-управлению, предлагают формальные модели либо более всесторонние (междисциплинарные), но с менее фундаментальными (более поверхностными) моделями подсистем (сущностей системы). Либо с более фундаментальными (глубокими), но уже и с более узкими (профессиональными) моделями частей системы, то есть менее междисциплинарными. И поэтому такой инструмент, как «формальная модель для руководителя», — это большая редкость, причем, неустойчивая. Подчеркнем – речь идет именно о максимально адекватных практике моделях («максимально» подразумевает, что «модели мира никогда не будут полностью совпадать с миром реальным», Кант).

Ещё раз про требование роста экономики для устойчивости свободного рынка. На данное требование указывал ещё Адам Смит. Оно, по сути, возникло из-за того, что в рынке есть, кроме механизмов, способных восстанавливать рынок при его отклонениях, ещё и «нерыночные механизмы решения экономических проблем», в том смысле, что они могут и не разрушать конкурентную среду, но подсаживать экономику, или не развивать её. Аналогично тому как это происходит в клеточной или животной среде, например, когда в «конкурентной» биологической среде появляются «сильные раковые клетки». Это механизмы, реализуемые сильными операторами рынка, которые позволяют им критично для экономики выкачивать из неё ресурс, или создавать высокие барьеры развития для остальных операторов. И это механизмы (технологии) выкачивания ресурса (дополнительно к тому выкачиванию, которое реализуют сильные операторы) из реальной экономики. Об этом уже говорилось выше, и влияние этих механизмов мы наблюдаем сегодня на практике. В этом смысле наступает ситуация в свободном рынке, когда его нужно делать более человеческим чисто по экономическим соображениям, то есть не из загадочных пожеланий большей справедливости, а из нужд лучшего, устойчивого развития именно экономики, и рынка. Когда необходимым, кроме регулирования рынка, становится устранение влияние этих негативных для экономики механизмов иными способами (например, управлением, или иными инструментами, но не просто принятым улучшением норм и институтов регулирования). Данные механизмы могут оказаться гораздо критичнее для экономики, чем обычная коррупция, бесхозяйственность, криминал, геополитические интересы власти, поскольку они одновременно и результат (симптом) падения эффективности регуляторов рынка, и двигатель дальнейшего этого падения. И они же могут ещё больше способствовать коррупции и всему остальному, что хорошо регулируется при эффективных регуляторах, при действующей «невидимой руке рынка». А сегодня эта «рука» всё больше бездействует, как показывает практика, и как об этом говорят уже и такие известные эксперты как Сорос, Стиглиц, и косвенно, но об этом — Валлерстайн, Фрайден, даже рьяный либерал Рубини и многие другие.

Примеры на эту тему. Газпром ведет себя многие годы как истинно рыночный оператор, в том понимании, что при падении рынка (цен или объемов его продаж), он пытается увеличить добычу или снизить налоги и таможню, получить от государства инвестиции, чтобы не упали доходы, вместо того, чтобы проводить инновации и экономию издержек. Конечно, тут пришлось бы уменьшить расходы на «салоны маникюра для кошек и собак». Но Газпром от такой услуги не отказывается при спаде экономики. Только этим несокращением количества такого «маникюра» он будет вынужден компенсировать сокращение этих услуг для других, не газпромовских «кошек и собак», которые всё-таки попали под снижение доходов при падении экономики. В этом случае Газпрому нужен рост любыми способами, пусть даже за счет тех же государственных, например, льготных и долгосрочных кредитов. И ещё пример. Ребенок, немного взрослый, в не очень богатой семье может экономить, как и его родители, учиться, трудиться, с тем чтобы постепенно увеличивать своё (хотя бы его, не обязательно сразу родителей) благосостояние. А может сразу начать утаивать, воровать, продолжать пользоваться положением «любимого ребенка». Если ещё и на наркотики решится, то тут крах семьи может наступить очень быстро. И такое его поведение «по-животному», а не по человеческому «включить экономию», может просто не дать всей семье самоорганизоваться, просто не успеют, все вместе – «родители в бомжи, а дети в тюрьму».

Война Китая и США за рынок ЕС понятна, и подобное было всегда. Но критично может стать, если тут нерыночные механизмы заработают. И газовые проблемы – это проблемы монополий. Тут уже не рынок нужен, тут, особенно в современной ситуации кризиса, нужно управлять. То есть тут налицо нерыночные и ситуация, и механизмы, которые под маркой рынка, могут быть критичными. И эти нерыночные механизмы требуют роста экономики, для своего существования. Тут нужно делить рынок на регулируемую и «нерегулируемую» части, чтобы исключать критическое влияние нерыночных механизмов. То есть опять появляется потребность не допускать (точнее избавляться от) «животного негативного» качества в такой социальной системе, как рынок, и тоже из чисто экономических соображений. Это потребность исключения такого критического выкачивания ресурса из слабых экономик, которое, например, произошло в Испании, Португалии, Греции при входе их в зону евро, или в Болгарии, и отчасти даже в Польше, когда кроме оплаты слабых экономик сильным, за их высокие технологии и передовой рынок, применялись финансовые инструменты, даже на глобальном уровне, политические и экономические, которые выкачивали ресурс из этих стран (или «прокачивали» его через них) в крупный капитал, с образованием у них высоких суверенных долгов. Это ещё и то, что очевидной стала потребность исключения критического формирования затратных, ресурсных, кредитных барьеров развития малого и среднего бизнеса сильными операторами рынка, которые (барьеры) имеют место даже в ЕС, а не только в России или в некоторых других развивающихся странах, и даже отчасти в США рост подобных барьеров отмечают в последнее время.

О том, что «экономика ЕС дышит на ладан». Экономика ЕС очень сильная, и маловероятно, что рухнет. И в ней борьба за «лакомый кусок» была всегда, в том числе, и в элитах. И в ЕС же не только большой производящий ресурсный потенциал, но и потенциал разного рода высоких технологий, что позволит самоорганизоваться при всяких возможных «отклонениях»; и пирога ещё много, перераспределят как-то. Это всё видно и из частного общения с европейцами разного уровня: они не замечают на своем благосостоянии кризиса, а американцы, даже не только на уровне пропаганды, но и в реалиях, наблюдают рост нового бизнеса, в том числе в высоких технологиях, космосе и т.п. Больше наши, чем их, экономисты говорят про крах их экономики, что запросы элит выше реальных тенденций экономики (это всегда есть, такое завышение потребностей), что передерутся. Но, как говорит практика, они, скорее всего, самоорганизуются, станут экономнее, ну и «поубивают друг друга немножко» (из западных СМИ — за последние полгода в Европе заметно увеличилось количество убийств банкиров). Западные эксперты говорят про проблемы малого и среднего бизнеса, про кредитные барьеры, про снижение лифтов бизнеса в среде молодых предпринимателей (Кругман: «Не зависть, а раздражение», Стиглиц, Пикетти: «Расслоение, как мина замедленного действия, которая накроет Запад», Рубини: «Проблемы с ненасытными и агрессивными адвокатами, парламентом и судебной системой разрушают экономику США»). Но на Западе эти «страхи» находятся в рамках «допустимого нагнетания истерики». А представления многих наших экспертов о «плохом положении западного благосостояния» напоминают миниатюру Хазанова советских времен в «защиту» бедных Запада: «Говорят, что в Америке негры недоедают. Так вот, пусть всё то, что они не доедают…». Так что и тут, хоть наши эксперты и правы, даже во многом адекватны, и экономика Запада то падает, то нет. Но эти модели, пусть хорошие, но они недостаточные, они не корректируемы достаточно адекватно в силу неэффективности управления этими формальными моделями наиболее сложных современных социальных систем, как экономика Запада. А наши (да и их тоже) эксперты всё ищут правильные модели и тут, в представлении плохих дел экономики Запада.

Как сказано выше — стройте обеспеченные представления, многосторонние и фундаментальные одновременно, а не поверхностные. Или, согласно выражению Резерфорда о том, что «в науке есть или физика, или собирание марок», в наиболее сложных социальных системах, при отсутствии явного единодушия в экспертной среде, при существенной непрогнозируемости, актуальнее будет отбор в пользу фундаментальной «физики», чем поверхностного «коллекционирования марок». Хотя, в подавляющем большинстве случаев в социуме, как и в животной среде, происходит наоборот. Но если сегодня, всё-таки, «фундаментально и всесторонне» анализировать, то таких апокалиптических неадекватных сценариев станет меньше. Конечно, если Запад весь спад экономики будет перекладывать и дальше на менее имущих, на малый и средний бизнес, как это логично на начальной стадии спада, а крупный капитал и коррупция-криминал будут прилагать все свои возможности, в том числе, нерыночные, или даже незаконные, для сохранения своих запросов (как описанный выше логичный рыночный оператор Газпром, в логике конкурентной среды клеток и животных), то расслоение может стать действительно критическим, и прихлопнуть даже Запад. Но более вероятен вариант, когда этому помешает та же самоорганизация Запада на базе ресурсных и технологических высоких возможностей, даже если, например, крупный капитал усилит свои затраты на коррумпирование власти, как, например, власти США будут вынуждать активизировать политические инструменты (нерыночным образом) в удержании ликвидности долларовой финансовой системы или для захвата уже заполненных рынков. Такая самоорганизация, которая с этим всем справится, более правдоподобна в современных возможностях, чем падение экономики Запада в пропасть, с дракой элит или бизнеса за ресурс, с массовым обнищанием западного населения, и с буквально войной.

Все эти «политические и экономические войны» на Украине 2014 года, или борьба за Украину, как за «ресурсный инструмент Запада» (под мнимой или искренней «маркой» установления демократии во всем мире), в том числе, и за более привлекательный рынок России (ведь из России можно будет выкачивать сырьевой ресурс гораздо больший, чем это было со слабыми экономиками ЕС), или упомянутая выше война Китая и США за рынок ЕС, Катара за газовые позиции, нефтяные войны – всё это есть и было. Но всё это в принципе регулируемо, это приемлемо и не критично, если свободный рынок эффективно регулируется его регуляторами. И если эффективность именно регуляторов не упала качественно, то самоорганизация операторов рынка и самоорганизация общества можут отрегулировать, в принципе, как коррупцию, криминал, даже бесхозяйственность в части социальных необеспеченных программ, так и вмешательство геополитических инструментов. По крайней мере, при эффективных регуляторах рынка обществу будет проще со всем этим справляться. И управление власти, например, то же неокейнсианство, будет более продуктивным при более эффективных регуляторах свободного рынка. Для того, чтобы эффективно работали регуляторы в такой современной сложности, как текущий длительный кризис, необходимо разделить рынок на регулируемую и «нерегулируемые» части. Для нерегулируемой части требуется устранение критичного влияния технологий выкачивания ресурса из реальной экономики и влияния критично «негативной активности сильных операторов рынка» и по выкачиванию ресурса, и по созданию барьеров. Для чего необходимо построение обеспеченных представлений происходящего (как уже было сказано — «наиболее многосторонних и наиболее фундаментальных»). А сама процедура разделения рынка и выделения, при этом, нерегулируемой его части, как и процесс построения инструментов для оперирования этой частью, носят не общий формальный, а конкретный характер.

Выводы. В современной сложности необходимо деление рынка на две функциональные и, одновременно, организационные его части. Это выделение той части рынка, которая регулируемая самоорганизацией операторов и общества (которая и остается «классическим свободным рынком» с нормами и институтами регулирования). И выделение второй части, в которой существенны нерегулируемые (слабо регулируемые) технологии, как выкачивания ресурса, так и «активности негативов сильных операторов»). Для такого деления рынка и для создания эффективных инструментов оперирования нерегулируемой его частью необходимо построение «обеспеченных» представлений происходящего в экономике (адекватных междисциплинарных и одновременно максимально фундаментальных). Преодолевая, при этом, понятную когнитивную проблему построения таких представлений и создания на их основе новых инструментов (точнее, подходов познания) для управления наиболее сложными современными социальными системами. Под «когнитивной проблемой» тут имеется в виду «мыслительное ограничение оперирования системами». Под «новым подходом познания» — технологии управления, позволяющие объединять руководителям (или экспертам) их ментальные возможности оперировать системами, для чего необходимо обеспечить устойчивое соответствие формальных представлений управляемой социальной системы пониманию (ментальной модели системы). Обратим внимание на то, что изложенная в этом тексте картина состояния современной экономики, с качественным спадом прогнозирования и связанным с ним падением эффективности регуляторов свободного рынка, с завышенной, негативной для рынка, активностью сильных его операторов и технологий перераспределения ресурса, является как раз таким обеспеченным представлением (пусть даже здесь оно показано не в очень полном и подробном варианте).

Приложение (справки и термины):

Синергетика или самоорганизация, как установление актуального. Сам факт появления в среде акторов с воспроизводимой реакцией на возмущения уже формирует новое качество (относительное, так как реально в акторах идут всего лишь более сложные физические процессы, чем в обычной «физической среде», если не учитывать «высшую силу»). Это качество — появление «памяти», в виде «опробованных» вариантов реакции на возмущения. То есть, с акторами появляется больше относительного «субъективизма» в поведении среды, как системы, но только в том смысле, что имеет место больше такой многовариантности, которая позволяет уже не хаотично (актору) устанавливать актуальное, а делать это предопределенно, с меньшими отклонениями, в этом же смысле имеет место и больше неопределенности поведения всей среды, взятой с акторами. И эта память вариантов реакции («принятия решения») сопровождается возможной, и даже естественной способностью тестировать практику с формированием новых вариантов и их запоминанием. И самоорганизация здесь носит некий индивидуалистичный характер, не в том смысле, что не учитывает присутствие остальных акторов, а в том, что определяется индивидуальными потребностями, устремлениями, предпочтениями выбора, очевидными и из физики поведения в установлении актуального. Появление социума дает два важных качества. Первое, что эта память, как «индивидуальная культура», дополняется ещё и «знанием» о коллективном поведении, о его правилах, не просто как о возможном поведении окружающих, а о том, что «индивидуальная культура» может испытывать проблемы при несоблюдении правил, так что тут имеет место качество уже культуры соблюдения договора и просто сопоставление вариантов в индивидуальных и коллективных культурных основаниях. И, второе, это преобладание в социальной среде «искусственных» технологий. Благодаря которым, кроме поверхностных моделей мира, появляются более фундаментальные модели. Оперирование последними может привести к иной самоорганизации среды акторов, чем оперирование поверхностными моделями мира, которые (поверхностные модели) могут быть и с «более тонкими связями», и которые основные у животных, писателей, социологов, зачастую и у политиков. То есть «культура социума», кроме той, индивидуалистичной памяти многих вариантов реакции на возмущения и поверхностных моделей мира, которые имею место у животных, содержит ещё коллективные правила, договоры (в лозунгах, концепциях, нормах, институтах, коллективных выступлениях, технологиях общения, производства, иного движения ресурса) и их историю, и фундаментальные модели мира (но они мало распространены в реальности).

В качестве маленького резюме: «Что делать» в сложности управления? Нужно строить такие представления происходящего, которые будут и адекватны реальности (знания практики, а не её модели), и взаимосвязанные, и максимально всесторонние (междисциплинарные), максимально использующие фундаментальные знания (насколько можно и насколько нужно, то есть, «максимально просто представляемые, но не проще, чем это можно», Эйнштейн), и, главное, устойчиво соответствующие пониманию. Построение таких представлений сопряжено с когнитивной проблемой – междисциплинарность в части требования учета всех наиболее актуальных составляющих предметной области (системы) сталкивается в сложности управления с ментальными ограничениями оперирования системами. Поэтому учет многих составляющих (сущностей, технологий и т.п.) системы это не просто состыковка и суммирование многих «наук», а построение новой конкретной «науки». И поэтому создаваемые адекватные, даже междисциплинарные в определенном смысле (как у Рубини, Стиглица, Ясина, иногда у Кругмана, Гуриева, у тех же Фамы и Шиллера, и у многих иных известных экспертов экономистов и отчасти политиков), и, понятно, взаимосвязанные, даже часто в последнее время использующие некоторые фундаментальные знания в своей междисциплинарности, формальные модели происходящего, концепции, формальные теории, в том числе, глобальные, организационные и институциональные модели мировой экономики, сегодня недостаточны для эффективного прогнозирования и управления в современных экономических процессах. Хотя такие формальные модели остаются адекватными, правильными в данном смысле, пусть и противоречивыми у разных экспертов, но и эти противоречия только внешние (все такие модели достаточно хорошо согласуются между собой, коррелируют, а противоречия экспертов возникает только тогда, когда они свои формальные модели пытаются обобщать «на все случаи жизни»). Всё это вписывается в то, что в сложности управления само управление системой с помощью оперирования формальными моделями системы (управление формальными инструментами) не работает. Оперирование формальными моделями системы качественно падает в своей эффективности при возникновении сложности управления. Далее — о главном по поводу того самого, «Что делать?». Наличие таких «обеспеченных» представлений (те, что выше обозначены как адекватные, связанные, всесторонние, практические знания, фундаментальные), устойчиво соответствующих пониманию, дает основание для принятия в принципе эффективного адекватного решения теми, кто на это уполномочен. И в многовариантности возможных путей развития экономики (социальной системы) тут есть все принципиальные основания (именно, такое представление) выбрать тот вариант, который будет и приемлем, и впишется в реалии. Другие ответы на вопрос «Что делать» (такие, например, как поиск лучших новых формальных моделей, лучших экспертов или управленцев), которые и правильные, но и недостаточные в современной сложности (из-за неэффективности управления системами и их формальными моделями), ведут, в случае наиболее сложных современных систем, в тупик, что мы и наблюдаем сегодня, «по нарастающей», в мировой экономике. Так что ответ на поставленный вопрос прост – нужно строить обеспеченные представления (но отдавать эту обязанность, скорее, не столько профессиональным ученым и экспертам, сколько управленцам «практикам»), и тогда управление системой с прогнозированием её поведения (не обязательно в точных расчетах прогноза) передавать тем, кто принимает решения. И такое «управление и прогнозирование от управленца», уже в таких современных «наиболее сложных социальных системах», и которых уже не единицы в мире, ляжет ещё и в основу формальных правил, норм, институтов, инструкций, которые неизбежно нужны при организации и функционировании всех служб, в том числе в хозяйственной или подробно планирующей работу деятельности социальной системы, или в законотворчестве.

«Список литературы»:

Приводимые в предложенном выше материале ссылки на литературу и экспертов более подробно приведены в следующих статьях, в которых более подробно излагается об «устойчивом соответствии формальных представлений пониманию»:

1. Пунда Д.И., Юсупов Р.М. АКТУАЛЬНОСТЬ КОГНИТИВНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ УПРАВЛЕНИЯ.  Экономические стратегии. №12. 2011. 72-79 с. http://www.inesnet.ru/magazine/mag_archive/free/2011_12/ES2011-12-punda-yusupov.pdf,  http://spkurdyumov.narod.ru/puuuuuunnnnda.htm

1. Д.И. Пунда. «Легкий» вариант ответа на вопрос «Что делать?». // В Трудах Всероссийской интернет-конференции «Инновационное развитие промышленности и его законодательное обеспечение». 13.10.2013 http://www.park.futurerussia.ru/extranet/conference/forum30/topic436/ и на сайте С.П. Курдюмова https://spkurdyumov.ru/economy/legkij-variant-otveta/
2. Д.И. Пунда «Два качества сложности современного рынка, и создание новых технологий управления», на сайте «Синергетика, управление» С.П. Курдюмова, 08.12.2013 https://spkurdyumov.ru/networks/dva-kachestva-slozhnosti-sovremennogo-rynka/
3. В.Г. Буданов, В.С. Курдюмов, Д.И. Пунда. «Ограниченные возможности сетевых технологий в обеспечении управления современной сложностью». Экономические стратегии, №2, 2014.
4. Д.И. Пунда «Сделать рынок более человеческим. Другие варианты веду в тупик», на сайте «Синергетика, управление» С.П. Курдюмова, 28.04.2014, https://spkurdyumov.ru/economy/sdelat-rynok-bolee-chelovecheskim/