В.И. Аршинов — доктор философских наук, профессор, зав. сектором философских проблем междисциплинарных исследований

Ю.А. Данилов в статье «Что такое синергетика?», написанной им совместно с Б.Б. Кадомцевым почти зо лет назад предложил именовать синергетику Х-наукой. Этим имелось ввиду подчеркнуть «становящейся» характер синергетики, ее специфическую «постнеклассическую» междисциплинарность, в особенности тот факт, что «в отличие от большинства новых наук, возникавших, как правило, на стыке двух ранее существовавших и характеризуемых проникновением метода одной науки в другой, Х-наука возникает, опираясь не на граничные, а на внутренние точки различных наук, с которыми она имеет ненулевые пересечения….». И сегодня, спустя почти 30 лет с того времени как были написаны эти слова, синергетика для меня по-прежнему остается «становящейся Х-наукой», открытой к новым междисциплинарным встречам, в перечне которых встреча со сложностью имеет ключевое значение.

В принципе, мне всегда казалось интуитивно ясным, что понятие «сложность» естественным образом присуще синергетике. И что сложностное мыщление ее основной атрибут. В своей статье, датированной 2002 годом, Юлий писал: «Сложность—одно из тех интуитивно ясных, но упорно не поддающихся формализации понятий, которые играют важную роль в концептуальном аппарате синергетики». Но если так, тогда в каком же смысле «синергетика встречается со сложностью»? Попытке ответа на это вопрос и посвящена настоящая статья.

Для начала я совершу краткий экскурс в недавнюю историю становления синергетики в том ее виде, как она реализовывалась в исследовательских программах Г Хакена и И.Пригожина. Они сходны в своих исходных предпосылках. В обоих случаях за основу берутся представления об открытых, далеких от равновесия системах, обладающих свойствами эмерджентного (инновационного) поведения. Различие однако в том, что исследовательская программа Г.Хакена делает акцент на «пространственном» измерении синергетики как коммуникации посредством формирования в хаотической структуре некоего гештальта-параметра порядка, циклически подчиняющего себе все другие компоненты ее поведения. Что же касается И Пригожина, то его программа делает упор на сюжетах «переоткрытия времени», «нового диалога человека с природой», а также диалога с такими философами «времени и процесса» как А.Бергсон, А.Уайтхед, М.Хайдеггер .

При этом понятие сложности присутствует и у Г.Хакена, и у И. Пригожина, но присутствуют скорее в качестве открытой проблемы, открытой сети возникающих вопросов. Для Хакена синергетика имеет дело со сложностью, конкретно встречаясь с проблемой познания мозга. Говоря в заключении своей книги «Принципы работы головного мозга» о «некоторых открытых проблемах», он пишет: «Мозг—необычайно сложная система и, как я упомянул в начале, эта система многогранна». И далее: «Проблема, которую я совсем не обсуждаю –рост и развитие мозга». И наконец, еще одна «проблема, которую я умышленно обошел молчанием –сознание» .

И. Пригожин уделяет проблеме сложности как таковой больше внимания. Предисловие к английскому изданию широко известной книге «Порядок из хаоса» (написанной совместно с И.Стенгерс) начинается словами: «Наше видение природы претерпевает радикальные изменения в сторону множественности, темпоральности и сложности. Долгое время в западной науке доминировала механистическая картина мироздания,Ныне мы сознаем, что живем в плюралистическом мире» .

Некоторые указания на то, как именно И..Пригожин понимал взаимосвязь множественности и сложности, явноимеются в написанной им совместно с Г.Николисом книге «Познание сложного. Введение ( Exploring Complexity ) Первый параграф первой главы так и называется «Что такое сложность?» Читаем: «В чем состоит различие между маятником и сокращающимся сердцем, между кристаллом воды и снежинкой? Является ли мир физических и химических явлений, где все наблюдаемым фактам можно дать адекватную интерпретацию на основе небольшого числа фундаментальных взаимодействий, простым и предсказуемым миром?». И предварительный ответ, предлагаемый И.Пригожиным и Г.Николисом состоит в том, что различие «между простым и сложным поведением не столь резко, как нам это интуитивно представляется. Отсюда, в свою очередь вытекаетплюралистический взгляд на физический мир, где бок о бок сосуществуют различные типы явлений при изменении наложенных на систему условий» .

Итак, «… одна и та же система в разных условиях может выглядеть совершенно по-разному, что поочередно вызывает у нас впечатление «простоты» и «сложности». Как видим, понятия простоты и сложности релятивизируются в плюрализме языков описания. Но релятивизация, апелляция к множественности описаний сама по себе не делает проблему сложности более понятной и отчетливой. Она всего лишь сдвигает ее с уровня междисциплинарной проблемы на уровень проблемы трансдисциплинарной. Что, конечно, существенно. Но как тогда быть с проблемой несоизмеримости языков в смысле Т.Куна и П.Фейерабенда? Я не уверен, что от нее можно просто так отмахнуться. Даже на трансдисциплинарном уровне. Но я уверен, что существенным шагом в в нашем продвижении к пониманию сложности явилось бы обращение к темпоральности (в смысле И.Пригожина), а так же сознанию и самосознанию как сущностных характеристик субъективного опыта (в смысле Гуссерля). Этот сюжет у Пригожина, (как и у Хакена) отсутствует.

Что бы завершить эти вводные замечания отмечу так же, что в дискурсе парадигмы «порядок из хаоса» И.Пригожина топос «обитания» сложных систем находится на границе между порядком и хаосом, в зоне обитания странных аттракторов, контингентности, причудливой смеси случайности и детерминизма, Но опять- таки, подчеркну важное для меня обстоятельство. Именно, указание места обитания сложности не есть указание некоего, пусть даже трансдисциплинарного, объекта познания синергетики как Х-науки. В конце концов, мы сами «внутри» этой сложности находимся. Нам нужно реконструировать субъекта сложностного познания как субъекта спонтанно осознающего нередуцируемую сложность самой природы и человека как органической составной части «внутри» эволюционирующего целого. Такой взгляд созвучен идеям Э.Морена, но я не имею здесь возможности подробно на них останавливаться. Замечу лишь, что в отличие от таких философов неопределенности ( uncertainty ) и сложности как Деррида, Левинас или Делез, Морен в одиночку предпринял попытку развить метод, который бы связывал философию и науку ( science ) посредством сложности ( complexity )

Я же попытаюсь подойти к субъекту сложностного познания в его спонтанности, опираясь на некоторые идеи В.В.Налимова, развивавшего концепцию вероятностно ориентированной философии . Эти идеи суммарно представлены в его итоговых книгах «Спонтанность сознания» и «В поисках иных смыслов». Операционально его идеи уложены в компактную формулу «распаковки» смыслового континуума посредством бейесовского силлогизма. Итак, предоставим слово В.В.Налимову. Отталкиваясь от понимания априорности у Канта, Налимов говорит: «В нашей модели представление об априорности изменяется: ею становится не какая-то безусловная данность, а спонтанное и глубоко личностное ее становление, отвечающее некоторой новой ситуации. Точнее — в бейесовском силлогизме мы имеем дело с двумя новыми видами априорности. Первый из них находит свое проявление в исходной функции распределения р(х). Это априорная система взвешенности смыслов; владея ею, человек оказывается лицом к лицу с новой ситуацией У.

Это система смыслов задается всем прошлым личности, ее воспитанием, степенью принадлежности к культуре и пр., Здесь мы имеем дело с априорностью в статистическом (бейесовском), а не кантовском смысле –она предшествует тому новому опыту, который может возникнуть в ситуации У, но не свободна от опыта прошлого. Другое, более серьезное проявление априорности—это спонтанное появление фильтра переоценки ценностей р(у/х).Новая ситуация провоцирует появление нового фильтра, но не порождает его неким необходимым образом. Фильтр в нашей трактовке бейесовской логики не создается новым опытом, а привносится личностью—участником новой ситуации. Здесь априорность приобретает иное, но опять-таки не кантовское звучание — она определяет возможность забегания вперед (курсив мой-В.А.) в осмысливании нового опыта, преломленного через новую систему спонтанно возникших ценностных представлений. Спонтанность исходит из глубин сознания (курсив мой – В.А.) Условием, необходимым для спонтанного возникновения фильтра, остаются процессы, происходящие в подвалах сознания…..В целом наш подход, наверное, можно расценить как дальнейшее развитие трансцендентальной логики. Мы пытаемся ответить на вопрос, который может быть сформулирован так: как возможно нетривиальное мышление, связанное со спонтанной переоценкой смыслов? И это нетривиальное, то-есть, по сути инновационное или креативное мышление, по Налимову, оказывается возможным «потому что человек способен порождать фильтры, открывающие возможность новой распаковки семантического континуума» .

И это же мышление для нас и есть мышление в сложности ( thinking in complexity ). Но не только. Остается темпоральность, темпоральное измерение сложности. Здесь необходимы допонительные пояснения. Дело в том, что идея распаковки смыслового континуума есть по сути герменевтическая метафора и, как таковая, она позволяет на некотором транцендентальном уровне конструктивно подойти к проблеме плюрализма описаний сложности, к ситуации сложного многообразия языков..«Разные языки потому и имеют право на существование, что безусловный перевод с одного из них на дру­гой невозможен» .

Но при этом возможно конструирование ситуации, в которой спонтанно запускается рекурсивный процесс их взаимной распаковки. Виртуозное искусство такого рода конструирования и демонстрирует нам В.В.Налимов в своей «вероятностно ориентированной философии». За повсеместным использованием «бейесовского силлогизма» скрывается конструктивная методология рекурсивно-циклического мышления близкого исследовательским программам И.Пригожина, Г.Хакена и Э.Морена. Тем не менее, подход Налимова, по самой своей сути будучи спонтанно открытым к восприятию сложности, делает упор на пространственное ее осмысление, а потому выглядит по-видимому, менее продуктивно в отношении темпорального измерения сложности. Я пишу осторожное «по-видимому», поскольку в последних работах Налимова можно найти очень глубокие размышления о личностном, «собственном времени как мере изменчивости» .

Но эти рассуждения все же по большей части касаются биологического времени, времени эволюции, оставляя в тени глубинную связь времени сложности и сознания. Хотя по поводу сложности и сознания в его текстах можно найти и такие провидческие высказывания: «Сложность — в широком философском понимании…может трактоваться как сознание или хотя бы как слабая форма его проявления, которая может быть названа квазисознанием… . Сознание-это наиболее знакомая нам самоорганизующаяся система. Эта система служит для нас образцом , задающим образ самоорганизации». Но по В.В. Нали­мову, «интуиция времени у нас развита несравненно слабее, чем интуиция пространства» .

И далее: «…сами смыслы все же вневре­менны. Силлогизм Бейеса никак не соотносится с течением времени. Действие силлогизма интерпретируется как мультипликативное взаимодействие прошлого и буду­ще­го в настоя­щем, что уже само по себе выходит за пределы привычного для нас по­нимания того, что есть время. Вневременна, как об этом мы уже говорили, и сама природа спонтанности. Иллюстрацией нашего представ­ле­ния о вневременности мира смыслов мо­жет служить и отчетливо наметившееся в нашем веке стремление к оживлению далекого прошлого» .

Но посмотрим, что получится, если мы все-таки обратимся к интуиции времени сложности. Или – к лич­но­стному переживанию сложности времени. Показательно, что у того же Налимова мы находим: «Теперь вернемся к человеку. Время для человека двояко. Одно из них – равномерное (нью­то­ново время, оно дается механическими – внешними для нас – часами. Другое – внутреннее, психологически переживаемое, не­равномерное время. Оно задается нашими внутренними часами. Ход этих часов определяется нашей открытостью миру – возмож­но­стью действовать в этом мире» .

В этом отрывке по сути «упакована» программа, как мы сейчас бы сказали, междисциплинарных (или трансдисциплинарных) исследований времени, как синергийно самоорганизующегося процесса. И,что важно: естественным образом включающего в себя процессы сознания и самосознавания. Но Налимов эту программу «не распаковал».Он лишь отметил, что «физики явно избегают двумерного вре­ме­ни», не раскрывая смысла этой двумерности. Не удивительно поэтому, что он не оценил должным образом идеи И.Р.Пригожина. (Я могу сослаться также и на мой разговор с В.В.Налимовым, который интересовался моим мнением о работах И.Р.Пригожина.)

Попробуем однако всмотреться в программу И.Пригожина внимательнее.

В предисловии к английскому изданию своей книги “Логика научного открытия” (1959) [121] Поппер писал: “Существует по крайней мере одна философская проблема, в которой заинтересовано все мыслящее человечество. Это проблема космологии, проблема понимания мира, включая и нас самих, и нашего знания как части мира”. Цитируя это высказывание Поппера, И.Пригожин высказывает солидарность с его позицией [127]. По ходу дела необходимо заметить, что с именем Поппера связано вхождение в современную философию науки понятия «метафизическая исследовательская программа». «Название «метафизические исследовательские программы» использовались мною для обозначения некоторых исследовательских программ в науке, а именно — для тех из них, которые экспериментально непроверяемы.

Спустя более десяти лет некоторые из моих сотрудников (имеется ввиду И.Лакатос — В,А.)изменили это название, введя термин «научно-исследовательские программы». Разумеется наука пронизана этими исследовательским программами, и они играют решающе важную роль в ее развитии, Но обычно они все же не имеют характера проверяемых научных теорий. Они могутстать научными теориями, но тогда у нас больше нет больше повода называть их исследовательскими программами….В тех редких случаях, когда метафизическая программа в самом деле становится осознанной (или даже намеренно вводится как моя (Поппера-В.А.) космология предрасположенностей) ее следует рекомендовать лишь с условием последовательно критического отношения к ней и поиска возможных альтернатив» .

Рассмотрение «осознанной» метафизической программы самого Поппера в данном случае в мою задачу не входит. Ее суть кратко сформулирована в вышеприведенном высказывании Поппера о «космологическом понимании мира», с которым солидаризировался И.Р.Пригожин. В то же время, сама концепция «метафизической(исследовательской)программы представляется мне заслуживающей всяческого внимания. Во всяком случае, мне представляется плодотворным общий взгляд на подходы Налимова, Пригожина, Морена именно как на метафизические исследовательские программы. Такой взгляд позволяет так же рассматривать названные программы с точки зрения их возможной синергийной конвергенции в рамках общей трансдисциплинарной концепции сложности.

При этом, метафизическим «ядром» программы Поппера является идея «пропенситивной, индетерминистской Вселенной». Метафизическим ядром программы В.В.Налимова является идея самоорганизующегося в своей спонтанности сознания. У Морена — это познание познания через сложность. В случае Пригожина, метафизическим ядром его исследовательской программы самого Пригожина является идея переоткрытия времени, идея возвращения Времени в естествознание, когда-то потерянное им на путях “объективного познания истины”. Имеется в виду, конечно, время в контексте его собственных креативных качеств, таких как необратимость, множественность, направленность, сложность. Пользуясь другим языком, можно сказать, что в основе метафизической программы Пригожина лежит установка на темпорализацию картины мира, включающую в себя и человека

Сам Пригожин неоднократно предпринимал попытки конкретно реализовать эту метафизическую идею средствами формализма аппарата теоретической физики, вводя в рассмотрение оператор времени, идею нарушения временной симметрии на уровне фундаментальных законов природы. Я не имею здесь возможности входить в технические подробности, мне важно лишь обратить внимание на личностно-биографический момент вопроса, а именно: метафизика времени, установка на “переоткрытие” времени укоренена в особенностях его личностного опыта, в его специфической ориентации на переживание как чистой темпоральности, длительности. И в этом Пригожин внутренне близок Бергсону, на которого он часто ссылается. Именно отсюда проистекает его стремление к преодолению разрыва между личностным, “внутренним” переживанием времени и его внешним, “объективным” представлением, сведенным классической наукой Нового времени к пространственному образу еще одной добавочной пространственной координаты.

Бергсон – здесь фигура, конечно, во всех отношениях ключевая. И не только потому, что он — философ темпоральности. Но и потому, что он как философ времени и становления в науке долгое время противостоял в качестве авторитетного оппонента экспансии физики, претендовавшей в первой половине нашего века на монопольное право выступать носителем парадигмы наиболее развитой научной дисциплины, носителем идеалов и норм всего научного познания в целом [25].

Само “переоткрытие Бергсона”, с моей точки зрения, есть необходимый момент становления синергетики как мышления в сложности и ее трансдисциплинарного диалога с другими сферами воплощенного бытия человеческого творчества. Здесь уместно дать слово самому А.Бергсону, комментирущего одну из своих первых работ “Опыт непосредственных данных сознанию” (1889). Этот комментарий содержится в его интервью Шарлю Дю Бо, записавшему его в феврале 1922 года. “Мне потребовались годы, чтобы осознать, а затем признать, что не все способны с той же легкостью, что и я, жить, вновь и вновь погружаясь в чистую длительность. Когда эта идея длительности осенила меня в первый раз, я был убежден, что достаточно сообщить о ней, чтобы пелена спала, и я полагал, что человек нуждается лишь в том, чтобы его об этом уведомили. С той поры я убедился в том, что все происходит иначе…” [25].

Итак, восстановить связанность (в некотором топологическом смысле) темпорального опыта, представленного в его фундаментальных разделенностях и противопоставлениях дискретности и непрерывности, случайности и необходимости, внешнего и внутреннего, субъективного и объективного, сконструированного и открытого и т.д., переоткрыть время, осмыслить заново стрелу времени как паттерн различения событий, “которые были”, которые “имеют место здесь и теперь”, в настоящем, и которые могут быть в будущем, осознать этот паттерн как единство, как своего рода процессуальный гештальт – таков метафизический контекст оставшейся незавершенной исследовательской программы Пригожина, в моем истолковании, естественно.

Повторюсь, в фокусе метафизической компоненты исследовательской программы Пригожина –идея переоткрытия времени.Что это означает?

И.Р. Пригожин пы­тался включить человека в его «новый диалог с природой» в контексте философской по сути идеи «от бытия к становлению». Для запуска этого диалога требовался и новый наблюдатель – актор-участник этого диалога. Для этого же ему и потребовалось преодолеть разрыв двух времен: внутреннего(субъективного) времени А.Бергсона и внешнего (объективного) времени И.Ньютона. Он писал: «Мы начинаем с наблюдателя-живого организма, проводящего различие между прошлым и будущим, и заканчиваем диссипативными структурами, которые…содержат «историческое измерений»,Тем самым мы рассматриваем себя как высокоразвитую разновидность диссипативных структур и «объективно» обосновываем различие между прошлым и будущим, введенное в самом начале».

Эта схема выглядела для Пригожина самосогласованной: человек и природа являются открытыми, неравновесными диссипативными структурами. Им есть о чем поговорить вместе. В диалог вместе познанием включается и мудрость, и сложность. Но есть одно «но». А именно для человека переживающего время ключевое значение имеет настоящее, теперь. И если мы ставим своей целью включить временное измерение в новый диалог человека с природой, мы должны как-тоопределиться с этим «теперь». Оставить его «внутри» субъективного опыта, или выйти за его границы..? Проблема в этой связи возникающая во всех отношениях является фундаментальной. Именно перед ней собственно говоря и остановился И.Пригожин в своих попытках придать «объективный» смысл понятию «Теперь – Now ». Ведь вся жизнь чело­века – это длящееся «теперь».

Еще раз отметим, что Пригожин полностью осознавал принципиальное значение задачи осмысления «теперь», как ключевой в проблеме в преодолении дуализма «внутреннего», субъективного, и «внешнего», объективного, в понима­нии времени. А также драматичес­кого раскола между атемпоральным естествознанием и философией времени. Между А.Бер­г­соном и А.Эйнштейном. Можно привести тому много свидетельств. Но для краткости я ограничусь лишь одной (но емкой, с моей точки зрения) цитатой из книги «Порядок из хаоса», где И.Р. Пригожин цитирует Р.Карнапа, ссылающегося, свою очередь, на А.Эйн­штейна. Итак, вот что пишет Карнап, цитируемый Пригожиным: «Эйнштейн как-то заметил, что его серьезно беспокоит проблема “теперь”. Он пояснил, что ощущение настоящего, «теперь», означает, для человека нечто существенно отличное от прошлого и будущего, но это важное отличие не возникает и не может возникнуть в физике. Признание в том, что наука бессильна познать это ощущение, было для Эйнштейна болезненным, но неизбежным. Я (Карнап) заметил, что все происходящее объективно может быть описано наукой.

С одной стороны, описанием временных последовательностей занимается физика, а с другой стороны, особенности восприятия человеком времени, в том числе различное отношение человека к прошлому, настоящему и будущему, может быть описано и (в принципе) объяснено психологией. Но Эйнштейн, по-видимому, считал, что эти научные объяснения не могут удовлетворить человеческие потребности и что с «теперь» связано нечто существенное, лежащее за пределами науки» .

Зафиксируем «здесь и теперь» эту развилку. Отмечу еще раз, что проблема времени была для Пригожина во всех отношениях центральной. «Это книга о времени. На мой взгляд, ей вполне подошло бы название “Время – забытое измерение” , хотя некоторым читателям такой заго­ловок показался бы странным» . Такими словами И.Р.Пригожин начинает свою книгу «От существующего к возникающему». Тем самым он неявно полемизирует с Эйнштейном, для которого ключевая проблема времени «теперь» по сути лежит за пределами науки. Для Пригожина эта проблема находилась за преде­лами классической и даже неклассической науки, но уже на передовой линии стано­вления новой науки о сложности, темпоральности. На границе научной рациональности и тем, что наукой полагать не принято. А что находится «вне науки»? Вне науки (за скоб­ками) находится, «очевидно», религия, культура, в общем все человеческие переживания. Но это ответ традиционного научного рацио, «естественника», борющегося за право «разговаривать с сами собой». Стоит ли говорить о том, что эта позиция «суверен­ного разума» ведет в конечном счете в тупик иллюзий гиперрационализма.. Уже потому, что она механически отделяет науку от культуры, частью которой она так или иначе является. Тем самым она сама по себе исключает из научного познания процесс творчества, интуицию времени, как поиска красоты, в пользу по сути позитивистского понимания науки как полезного инструмента «экономии мышления». Что же касается метафизики программы Пригожина, повторим еще раз, что вместе со временем (находясь как бы между А.Эйнштейном, А.Бергсоном, А.Уайтхедом, М.Хайдеггером, между физикой открытых неравновесных систем и философией времени) он (вместе с И.Стенгерс) инициирует сюжет «нового диалога человека с природой». Но для этого необходимо трансформировать сам образ природы в глазах ученого, человека. Природу и человека надо каким-то образом сблизить, «приравнять», «уподобить». И первым шагом в этом направлении должно быть погружение (возврат) человека в природу, отказ от пози­ции абсолютного внешнего наблюдателя в пользу активного наблюдателя-участника, осознающего себя соавтором космической эволюции в целом. Но достаточно ли для этого представлений дссипативных структур? Пригожин очевидно осознавал масштаб пробле­мы. «Мир не является ни автоматом, ни хаосом. Наш мир – мир неопределенности, но деятельность индивидуума в нем не обязательно обречена на малозначимость. Мир не поддается описанию одной истиной. Мысль о том, что наука может помочь навести мосты и примирить противоположности, не отрицая их, доставляет мне глубокое удовлетворение» .

И все же попытка пересечь границы современной ему науки в поисках «теперь», «остановить прекрасное мгновенье» ему, видимо, не удалась, хотя направление путей поиска «нового диалога человека с природой» через диалог с культурой, историей самой науки, а также, что важно, через диалог с такими великими философами, как А.Бергсон, А.Уайтхед, М.Хайдеггер, им намечено (пусть пунктирно), я уверен, правильно… Хотя естественно спросить, (вместе с Эйнштей­ном): а достижима ли вообще эта цель? И вместе с Эйнштейном (и Лессингом) ответить «Стремление к истине дороже обладания ею»

Что же все-таки не удалось сделать Пригожину в рамках его программы познания времени как диалога в нашем сложном, балансирующем на грани порядка и хаоса, мире? Наше предшествующее рассмотрение подсказывает, что он остановился перед проблемой включения в развиваемый им темпоральный дискурс образа «теперь- Now »,. И, соответственно, сознания и самосознания как ключевой загадки человеческого бытия.А также загадки человеческого «Я». «Погружение» человека в Мир, Вселенную, отказ от услуг внешнего вневременного наблюдателя с необходимостью влечет за собой признание необходимости включения сознания в то, что называют «научной кар­тиной мира», пере­ход к самосознаю­щей Вселенной . Именно в этом переходе заключается пафос «спонтанности сознания» в метафизической программе В.В.Налимова. И здесь я не могу удержаться от искушения и не процитировать Э.Морена: «Идея себя, или Я, является важнейшей. Она определяет исходную и фундаментальную закрытость открытой системы, находится в самом ядре идеи автономии существ-машин (неискусственных). С пониманием Я мы стоим у истоков того, что станет авто-, или само-, присущего живому существу (самоорганизации, самореорганизации; или даже самоэкореорганизации) того понятия, которое будет необходимо поместить в центр всякой экзистенциальной индивидуальности .И, двигаясь от петли к петле, мы придем к рекурсивной петле, которая в высшей степени замкнута и в высшей степени открыта,- к сознанию человека (выделено мной-В.А.)» .

Следуя этой стратегии рекурсивности, я попытаюсь сделать еще один шаг на пути к осмыслению того, что я называю синергетикой сложности. Сейчас необходим постнеклассический междисциплинарный (или даже трансдисциплинарный) подход по всему фронту исследований многоуровенвой проблемы «сознание-мозг-материя». Этот подход уже успешно становится , и есть все основания полагать, что он будет в самые ближайшие годы активно востребован и стимулирован исследованиями и разработками в области так называемых конвергирующих технологий. Я имею ввиду синергийную конвергенцию нанотехнологий, биотехнологий, информационных технологий, когнитивных и социо-гуманитарных наук… Новая нано-наука в буквальном смысле потребует интуитивно-рационального понимания времени, Это будет новое нановремя.

Но вернемся к встрече синергетики с темпоральной сложностью.И здесь оказывается уже совершенно необходимо ввести в наши рассуждения понятие интерфейса Я использую это понятие, апеллируя к интуитивно ухватываемому его смыслу в тех случаях, когда мы говорим, например, об интерфейсе «человек-машина». Имплицитно понятие интерфэйса используется В.В.Налимовым, когда он говорит о «взаимодействии исходной смысловой установки (системы предпочтения) Р(х) с корректирующим фильтром P ( y / x ), отвечающим данной конкретной ситуации у».

В последние годы в связи с проблемой сложности Хельга Новотны — философ и социолог науки — ввела в обиход понятие эмерджентного интерфейса. Она приводит множество примеров такого рода интерфейсов.В изначальном физическом смысле интерфейс – это поверхность раздела двух фаз вещества, которое может быть твердым,жидким,газообразным. Или — границей раздела живого и неживого и т.д. При этом существенно, что интерфейс порождает качественно новые свойства или эффекты, отличные от свойств ассоциированных с ним поверхностей. Кстати говоря, в этой эмерджентности интерфейсов кроется один из источников инновационного потенциала конвергентного нанотехнологического развития. Новотны распространяет идею интерфейса на ситуацию пересечения или конфронтации разных форм и\или областей знания. Эмерджентность говорит о незапланированности, неожиданности возникновения свойств ,феноменов, или объектов, которые ведут себя как «граничные объекты», не имеющие однако отчетливо распознаваемой границы, а потому не поддающиеся категоризации и классификации. Поэтому вместо того, что бы играть роль коммуникативных медиаторов и порождать возможность консенсуса, они ведут к размежеванию и конфликту.

Тем самым, они порождают рост сложности , вследствие трудностей интерпретации, поскольку они находятся между двумя взаимно несоизмеримых, взаимно непрозрачных, непонимаемых языков.И тем не менее , отмечает Новотны, эти же «граничные», гибридные объекты могут быть провозвестниками грядущих коммуникативных прорывов,снижающих уровень сложность, оптимизирующих ее, снижающих его временно, но не окончательно. Х.Новотны апеллирует к Н.Луману, для которого коммуникация в социальных системах- это и редукция сложности. Уместно так же здесь упомянуть о его же концепции «двойной контингентности», исходной взаимной коммуникативной непрозрачности, неопределенности вошедших в «соприкосновение» автопоэтических систем. Итак, общим «контекстом» для ситуации возникновения эмерджентного интерфейса является ситуация «неожиданной встречи» разных областей знания. Она порождает рост сложности. Для редукции сложности в этой ситуации нужна коммуникация, причем такая коммуникация, при которой ситуация двойной контингентности сохраняется,как нечто «полупрозрачное», поскольку любая попытка ее элиминации, хотя и упрощает ситуацию, но таким образом, что блокирует ее дальнейшее креативное продолжение.

О какой же коммуникации идет речь? Здесь я , следуя Х.фон Ферстеру, исхожу из его ключевого тезиса его кибернетики второго порядка : «Коммуникация-это рекурсия» . При этом я рассматриваю понятие рекурсия как синергийно сопряженное с такими понятиями как рекуррентность, самоотнесенность, « действенный цикл, становйся рефлексивным и генерирующим сложное мышление ».(Эдгар Морен). Такой взгляд для меня в высшей степени конструктивен, поскольку позволяетнередукционистски соединить сложность в познании общества и те концепции сложности, которые возникли в последние годы в естественных науках. Это, конечно, синергетика Г.Хакена, теория диссипативных структур И.Пригожина, кибернетика второго порядка фон Ферстера, теория автопоэзиса Варелы и Матураны…)

Особое место в этом перечне принадлежит открытию так называемых странных аттракторов, которые чаще всего ассоциируются с понятием детерминированного хаоса, но в меньшей степени с динамически рекурсивным (фрактальным) процессом. А потому и процессом коммуникативным, лежащем в основе порождения новых смыслов, или «распаковывания» смыслового континуума по В.В.Налимову. И здесь я выдвину предположение, что вышеупомянутые «граничные объекты» в эмерджентных интерфейсах Х.Новотны есть по сути нечто иное, как фрактальные странные аттракторы. Однако для того, что бы превратиться из объектов с «нераспознанными границами» они должны быть не только идентифицированы в качестве объектов исследования, «имеющих фрактальные границы», но и реинтерпретированы в качестве символических средств коммуникативного объединения индивидуальных сознаний в сознание человечества.

Концепция интерфейса подводит нас, таким образом, непосредственно к ключевому философскому вопросу всего сюжета «встречи синергетики со сложностью».

Это вопрос о субъекте-наблюдателе сложности, который сам по себе должен быть сложен, приравнен тому, что он «наблюдает» и с чем он «имеет дело». Процесс погружения наблюдателя в природу как констелляцию сложно-переплетающихся процессов должен быть продолжен. Это естественное продолжение метафизической исследовательской программы Пригожина «нового диалога человека с природой», о которой уже говорилось выше. Именно, для нового диалога человека с природой, согласно И.Пригожину, требуется трансформация самого наблюдателя-субъекта таким образом, что бы он был наделен способностью различать между будущим и настоящим. А для этого субъект – наблюдатель должен быть открытой, неравновеской, нелокализируемой диссипативной структурой, включенной в созидающую Вселенную. Но не только.

В контексте «встречи со сложностью», нам требуется не только расширение концептуального пространства диалога, но и качественная его трансформация. Переход к новой синергийно-коммуникативной парадигме Нам необходим заново войти в контекст «диалог человека с природой». По аналогией с кибернетикой второго порядка, я бы назвал его диалогом «второго порядка».Или диалогом двух наблюдателей. Внутреннего (эндо-наблюдателя) и внешнего (экзо-наблюдателя). И тогда интерфейсом становится пространство коммуникативно осмысленных событий-встреч«внешнего и внутреннего», субъективно-объективного и объективно-субъективного в общем контексте «самоорганизующейся Вселенной».

Подходящей метафорой-образом здесь мог бы быть образ листа Мебиуса—поверхности, в которой различение внешней и внутренней сторон не имеет абсолютного значения. В то же время аналогии с кибернетикой 2 недостаточно. Как недостаточно и общих рассуждений о синергетике2, о которой я в свое время хотел ввести в обиход синергетической философии. Что бы продвинуться дальше в осмыслении нового субъект-объектного статуса сложности как синергийной темпоральности, нам надо расширить (или углубить, если угодно) наш темпоральный дискурс, включив в него образ «теперь- Now », а вместе с ним и сознание и самосознание в общую картину мира как самосознающей Вселенной. . Насколько я знаю, наиболее интересно и последовательно идею введения образа «теперь» как развития нового диалога с природой проводит С.Ф.Тимашев: «Именно введение образа “теперь- Now ” в разрешении обсуждаемых вопросов о введении необратимости в представлении эволюции реальных систем.

Принципиальный шаг в этом направлении был сделан Вайцзеккером в его «Триест-теории». Согласно Вайцзеккеру, сам факт актуализации явления ( если это даже смена идей в нашем сознании – Выделено мной В.А. ) происходит вследствие необратимых переходов в новое состояние системы. Тем самым само представление эволюции по Вайцзеккеру, должно включать в себя реализующиеся дискретные последовательности необратимых «шагов-событий» или интервалов “теперь- Now ”….Ключевым понятием в таком образе эволюции является интервал времени, ограниченный двумя «событиями-мигами», а не моменты времени на непрерывной временной оси , как это имеет место в традиционной науке. Очевидно, что вводимые интервалы не должны быть «пустыми», но содержать внутри себя интервалы меньших масштабов, всю иерархию возможных временных интервалов».

Итак, «пустота» заполняется иерархией временных интервалов. Эта идея важна для не только для углубления диалога с природой, но и построения диалогового интерфейса с философией времени, не только в смысле Анри Бергсона, но и феноменологии внутреннего сознания времени Э.Гуссерля . Возможным шагом в этом направлении может служить концепция фрактального времени Сузи Фробель( Susie Vrobel ), ди­ректора Института фрактальных исследований в Касселе (Германия) у которой, кстати говоря, есть большая совместная с С.Ф.Тимешевым публикация, размещенная в ИНТЕРНЕТе .

Концепция фрактального времени Вробель онтологически созвучна идее Байесовской распаковки смыслового континуума по Налимову.У Вробель же речь идет о фрактальной распаковке временного континуума, со ссылкой на Гуссерля. Согласно Вробель, именно Гуссерль был первым, кто представил наблюдателя «теперь- Now » в виде «гнездящейся структуры», иерархии вложенных друг в друга и и одновременно сцепленных между собой ( временных перспектив. Я не могу здесь подробно останавливаться на философии сознания- времени Гуссерля, отсылая к предисловию В.И.Молчанова –переводчика трудов Гуссерля на русский язык. Мне важно на примере работ С.Ф.Тимашева и Вробель (сюда же можно добавить работы Терри Маркс-Тэрлоу ( Terry Marks — Tarlow ) по фрактальной динамике повторного (рекурсивного) вхождения наблюдателя в наблюдаемое) показать отчетливо наметившуюся за последние годы тенденцию к пониманию сложности как нового интерфейса в диалоге человека с природой ; интерфейса воплощенного в сборке нового субъекта-наблюдателя «теперь», погруженного в мир темпоральной сложности природы как сетевой иерархии процессов становления, необратисых переходов потециального в актуальное.

Некоторые авторы в этой связи говорят о «следующей революции в физике», о становлении новой парадигмы в науке. И эта парадигма уже как двадцать лет имеет свое название. А именно « эндофизика » .Буквально этот термин означает «физика изнутри». Эндофизика помещает наблюдателя внутрь Вселенной. В противоположность экзофизики , исходящей из перспективы возможности адекватного познания системы, наблюдаемой извне .

Термин «эндофизика» был предложен физиком –теоретиком Дэвидом Финкельстайном в письме к основоположнику этого направления Отто Ресслеру, сделавшему (наряду с Эдвардом Лоренцом) фундаментальный вклад в создание теории динамического хаоса. (Аттрактор Ресслера). Согласно Ресслеру, принятие исследовательской программы эндофизики (а так же —эндопсихологии, эндокибернетики, эндотехнологии как нанотехнологии) предполагает, что «наблюдатель должен быть включен в описание мира, таким образом, что наблюдатель должен иметь модель себя. Эндофизика…фокусируется на модели наблюдателя, В этом ее сущностное отличие от экзофизики.