Василькова В.В. — профессор кафедры социологии культуры и коммуникации С-ПГУ

словосочетание «космос коммуникаций», вынесенное в заголовок нашей статьи, является, на наш взгляд, достаточно емкой метафорой. И не только потому, что позволяет объединить и структурировать общее в разных теориях, существующих ранее и вспыхивающих вновь на научном небосклоне, и тем самым угадывать новые созвездия — новые конфигурации идей и концепций. И не только потому, что свет древнейших идей, подобно свету угасших звезд, до сих пор пронзает мироощущение современников таинственной мудростью столетий. Но еще и потому, что сам феномен коммуникаций для его исследователей сопоставим с феноменом космоса — он так привычен и обычен для каждого человека, глядящего в небо, и также непостижимо загадочен и далек…

Проблематика социальных коммуникаций, вошедшая в научную моду совсем недавно, в середине 80-х годов, первоначально была рефлексией по поводу влияния на социальные отношения тотальной информатизации и экспансии средств массовой коммуникации. Первоначально структура коммуникативного взаимодействия мыслилась «по образу и подобию» существующей в тот период классической социологической матрицы межсубъектного взаимодействия: субъект — источник информации, субъект — реципиент, сигнал (код, канал, шум) и обратная связь (отклик). Однако очень скоро стало понятно, что массовые коммуникации меняют саму онтологию современного общества и вслед за этим возникла эпистемологическая интенция переосмыслить с позиций коммуникативных отношений картину социального мира. Эта тенденция обнаружилась в философии, культурологии, психологии и наиболее ярко — в социологии, в которой отсутствие всеобъемлющей и общепринятой теории угрожает потерей предметной самоидентичности этой науки и поэтому задача поиска подобной теории стоит особенно остро.

Одна из наиболее радикальных версий такого рода теории принадлежит немецкому социологу Н.Луману. Его коммуникативная модель общества холистична и базируется на современном понимании теории систем и кибернетики второго порядка (идеи И.Матураны). Но составляющая социальных систем — это не социальное действие и не взаимодействия отдельных субъектов (индивидов, государств),как это мыслилось в классической, в том числе, парсоновской социологии, но совокупность коммуникативных систем. Каждая такая система является, во-первых, операционально замкнутой (не в том смысле, что она не взаимодействует с окружающей средой, а в том смысле, что она сама четко определяет свои собственные границы в окружающей среде), во-вторых, аутопойетической, т.е. созидающей и описывающей самое себя, являющейся хозяйкой своего положения. Коммуникация «не имеет пространственного места», т.е. не привязана к региональным обществам, она сама определяет значение социального пространства и ограничивает его.

При таком ракурсе рассмотрения возникает вопрос о структурировании коммуникативных систем и в более широком контексте — о новом подходе к параметрам социального порядка в информационно-коммуникативном обществе. У Н.Лумана эта проблема обретает формулировку следующего вопроса: «как могла бы строиться система, которая превращает невозможное в возможное, невероятное в вероятное?» [ 1. С.44]

В работах Лумана можно найти самые общие подходы к этой проблеме. Так сама социальная система выстраивается подобно сети: любая коммуникация возможна лишь в рекурсивной сети предшествующей и последующей коммуникации. Такая сеть может сама себя тематизировать, может информировать себя о собственных коммуникациях, может принимать или не принимать информацию, нормировать ее.

Внутреннее устройство коммуникативной системы описывается у Лумана посредством понятия структурного соединения, заимствованного им у Матураны. Речь идет о том, что коммуникативная система может определить себя только через собственные структуры — через структуры, которые можно построить и изменить посредством собственных операций. Такими операциями являются «включение» и «исключение» определенных «источников возбуждения», вокруг которых выстраивается коммуникация. При этом структурные соединения осуществляют определенную селекцию, накапливая одни возбуждения и исключая другие. Тем самым обеспечивается эволюционная упорядоченность, порождая тенденции в развитии самодетерминированных структур [2]. Благодаря этим процессам «в мире не происходит все, что угодно», а выстраивается порядок коммуникации.

Еще одним важным понятием, отражающим структурирование и упорядочение коммуникативных систем, является у Лумана понятие символически генерализированных посредников (заимствовано у Парсонса) — это язык, письмо, деньги, власть, влияние, ценностные ориентации, истина, любовь. Через них реализуется цель коммуникации, они обеспечивают понимание коммуникаций на надындивидуальном уровне [1.С.47]. Добавим от себя, что символически генерализированные посредники фокусируют, организуют вокруг себя коммуникации и определяют саму суть коммуникации (от лат. «делать общим»), т.е. создают постоянную или ситуативную социальную общность.

Новый лумановский образ общества как «всеобъемлющей системы всех коммуникаций», производящих себя аутопойетически в рекурсивной сети коммуникаций [2.С.34] вырастает из современной модели нелинейного мира и бесспорно методологически коррелирует с синергетическим образом самоорганизации нелинейной среды. Такая среда есть совокупность разнотемпоральных (развивающихся с разной скоростью и интенсивностью) структур, имеющих четкие локальные границы. Жизнь и динамика таких структур имеет свою память о прошлом развитии и продолжена в будущее, подобно рекурсивной сети предшествующих и последующих коммуникаций. Каждая локальная структура формируется вокруг структурообразующего центра — негэнтропийного источника, придающего системе динамику (в теории коммуникаций такую функцию осуществляют символически генерализированные посредники). Лумановский коммуникативный порядок сопоставим с синергетическим пониманием порядка как синтеза хаоса на микроуровне и порядка на макроуровне , поскольку символические посредники не просто придают обобщающие смыслы коммуникации, но и осуществляют селекцию понимания -непонимания, восприятия — отклонения, отсекая ненужное, невписывающееся в смысловой круг коммуникации, подобно тому, как поступает хаос в ходе диссипативного процесса, описанного синергетикой.

Самореферентность и аутопойезис коммуникативных систем Лумана являются теми механизмами, которые обеспечивают необратимость развития этих систем (в синергетической литературе — «стрела времени»). В коммуникации, по Луману, принципиально невозможна устойчивая равновесность, выраженная в утопических поисках так-называемого консенсуса. Полное понимание означает «безмолвие» и остановку коммуникации, точнее, ее уничтожение (здесь можно вспомнить одно из парадоксальных определений коммуникации: диалог — это разговор двух людей, не понимающих друг друга). Описывая коммуникацию, Луман использует синергетические термины, наиболее адекватные в данном контексте. Так, например, он говорит о том, что коммуникация «провоцирует сама себя», создавая на каждом шагу бифуркацию восприятия и отклонения: » Каждое коммуникативное событие закрывает и открывает систему. И только вследствие этой бифуркации может иметь место история, ход которой зависит от того, какое направление будет избрано: «да» или «нет» [2.С.30].

Понятие самореферентности коммуникативных систем способно, в частности, объяснить современный феномен ускорения информационных и социальных процессов в связи с появлением средств массовой коммуникации, которые изменяют темпоральную структуру тех социальных видов деятельности, которые «попадают в их сети» (в прямом и переносном смысле этого слова): темп развития ускоряется благодаря саморефлексии, поскольку возникает необходимость реагировать на сообщения о своих действиях. Подобные процессы получили в кибернетике наименование каскада положительных обратных связей, а в синергетике — режима с обострением.

Таким образом, подводя некоторые промежуточные итоги, можно сказать, что новая теория социальных коммуникаций (которая претендует стать одной из центральных в современной социологии), будучи сама своего рода самореферентной коммуникативной системой, активно вырабатывает свой язык для самоописания. Для этого инкорпорируются и отчасти содержательно трансформируются понятия не только из социологии, но и из научных направлений междисциплинарного характера — общей теории систем, кибернетики, теории эволюции, теории информации. Как было нами показано, синергетический понятийный дискурстакже может быть весьма органично вписан в выстраивание когнитивных основ новой теории. Эта тенденция, конечно же, не случайна. За ней стоят непрекращающиеся в последние десятилетия поиски универсалистских объяснительных схем и когнитивных матриц, способных зафиксировать общие для разных уровней и сфер бытия законов развития и организации. Как нам кажется, здесь мы имеем дело со своего рода «ответом на натурфилософский вызов» конца 20 — начала 21 веков.

На наш взгляд, возрождение натурфилософских интенций не только стимулирует появление методологических новаций междисциплинарного характера и интегративных тенденций в современном научном знании, но и позволяет заново переоценить значимость тех способов миропостижения, которые были свойственны (и весьма продуктивны) для холистического натурфилософского восприятия мира (образ, символ, аналогия).Научное понятие, выраженное рационалистически и вербально, есть определенная редукция таких целостных способов мировосприятия. Но с другой стороны, именно они порождают синтетические по своей природе когнитивные матрицы, паттерны целостности, из которых подобно фрактальной развертке вырастают научные теории и концепции.

Одним из таких натурфилософских символических образов, способных эвристически обогатить современное научное мировидение, является образ мифологического Космоса, который представляет собой архетипический ментальный паттерн мирового порядка, а точнее — процесса упорядочения и структурообразования через самоорганизацию и саморазвитие.

В наших предыдущих публикациях мы неоднократно касались темы структурной идентичности синергетических идей об универсальном мироупорядочении и натурфилософских космогонических представлений [См., например: 3]. В рамках данной статьи остановимся на анализе тех атрибутивных характеристик мифологического Космоса, которые, на наш взгляд, могут являться аналогами описания самореферентных аутопойетических коммуникативных систем как самоорганизующихся структур порядка. Такая логическая процедура позволит связать новейшие понятийные разработки теории коммуникаций с древнейшим архетипическим смысловым пространством, в котором мыслились коммуникативные акты в традиционных культурах (здесь можно заметить, что до сих пор социология «делит» коммуникативную проблематику с антропологией и этнографией).

В разных культурах мира мифологический образ Космоса имеет сходные черты и поэтому может выступать универсальным кросскультурным архетипическим образом гармонии и порядка. Космос являет себя только в соотношении с мировым Хаосом, это есть форма упорядочения Хаоса, порождаемая «миротворящей» и самосозидающей силой, потенциально содержащейся в Хаосе. Причем Хаос выполняет двойственную роль по отношению к структурам порядка — порождающую и уничтожающую одновременно.Смешение Хаоса уступает место дифференциации, дифференциация — соединению элементов мироздания в гармоничный Космос.

Созданный Космос должен быть целостным и совершенным, что в пространственных очертаниях соответствует сфере, в которой все точки поверхности равноудалены от центра. Именно такую форму, согласно Платону, Демиург придал Вселенной, путем вращения округлив Космос. Сфера как результат круговращения — важнейший принцип древнегреческой теокосмогонии. У Ксенофана божество имеет форму шара, у Демокрита Бог есть «ум в шарообразном огне», шарообразны богоустроенная Земля у Анаксимандра и Космос пифагорейцев. Космогонические представления Гераклита включают суждения о вихре и круговращении. Эмпедокл, рисуя циклический ход мирового процесса упорядочения, говорит о природе любви и согласия, когда все элементы смешаны самым совершенным образом в Сфэросе — огромном однородном шаре, пребывающем в покое.

У древних китайцев Символ Великого Предела обозначался кругом с симметричным соотношением светлого и темного полей, гармонии противоположностей Ян и Инь, мужского и женского, активного и воспринимающего.

Модель мира как замкнутого кругового иерархически структурированного целого представлена в образе Мирового Яйца как первоформы мирообразования, рождения мира (Космоса) из Хаоса. Подобные сюжеты содержат космогонические мифы Египта, Месопотамии, Индии, Греции, Китая, Полинезии, славянских народов.

При этом «шарообразный Космос», согласно Платону, благодаря своему совершенству, способен «пребывать в общении с самим собою», не нуждается «ни в ком другом» и довольствуется «познанием самого себя и содружеством с самим собой» [4.С.437].

Особую сакральную роль в структуре мифологического Космоса играет центр — место пребывания Мировой Души, Бога, Вселенского Разума, откуда он распространяет свое гармонизирующее структурообразующее воздействие. Именно так рисует устройство Космоса Платон в «Тимее». Этому образу соответствует такая фигура мирового порядка как круг с точкой или отверстием посередине, которую мы встречаем, в частности, у Пифагора или в древнеиндийской мифологии (Золотое Яйцо, из которого появился Брахма). Сакральный центр «тела» Космоса — не просто место пребывания Бога, это пространство, где мироорганизующие процессы разворачиваются в другом темпоритме, это путь вертикального восхождения к Абсолюту (путь Богов), зона источника силы, придающей всей структуре Космоса динамическое, развивающее начало.

Таким образом, интегральный образ Космоса представляет собой соединение земной круговой горизонтали и божественной вертикали. Инвариантом такого образа в различных мифологических традициях выступает образ Мирового Древа, в котором представлена целостная иерархизированная система горизонтально-вертикальных связей мирового порядка: членение по горизонтали атрибутирует «земной мир» и его статику, а членение по вертикали — мир Абсолютных смыслов и динамику восхождения к нему.

И наконец очень важно отметить, что космологизация Хаоса не может быть завершена раз и навсегда. Это вечный и бесконечный процесс, в котором Космос должен пересотворяться снова и снова, черпая новые силы из неуничтожимого Хаоса и порождая новые структуры, которые каждый раз обретают относительную устойчивость в гармоничных сочетаниях космопорядка.

Перейдем теперь к «космологическим аналогиям» в интерпретации современной теории коммуникаций.
Устойчивые коммуникативные структуры возникают из хаотической разноголосицы простейших коммуникативных процедур, из которых (в соот-ветствии с принципом космологической дифференциации и соединения) отбираются, селекционируются лишь те, которые осуществляются по поводу объединяющего их основания.

Восприятие и отклонение можно рассматривать в данном случае как проявление двойственной роли хаоса: он уничтожает лишние коммуникативные контакты (информационные шумы) или соединяет их по принципу «понимания». Подобно Мировому Хаосу информационный хаос не уничтожим, а случайные шумы и отклоненные варианты «непонимания» всегда могут послужить материалом для порождения новых устойчивых коммуникативных структур и новых коммуникативных сетей (цепочек).

Коммуникативная система по своему устройству и характеристикам также «космоподобна». Она пространственно замкнута, локализована «кругом общения», порождает свой дискурс (самореференцию) как способ своего существования и сохранения.

Словосочетание «круг общения» — это не случайная метафора, а скорее отражение коммуникативной онтологии. Подобных словосочетаний множество применительно к разным аспектам коммуникации: «круг друзей», «люди нашего круга», «круглый стол», «кружки по интересам», «семейный круг», «круговая порука» и др. В психологии общения давно известно, что именно круговая рассадка коммуникаторов является оптимальной формой общения, где все его участники равны («равноудалены от центра») и объединены «пониманием» («структурное соединение» у Лумана), что соответствует таким мифологическим характеристикам Космоса как целостность и гармония, «содружество самим с собой».
Архетипом такой пространственной структуры коммуникации являются, конечно же, ритуальные хороводы, отражающие, с одной стороны, единение участников в ритуальном обряде поклонения сакральному объекту, во-вторых, профаническое равенство перед могуществом Священного.

Сакральным центром больших и малых «космосов коммуникации» являются незримые источники их объединения, позволяющие поднять (возвысить) коммуникацию до макроуровня социальной организации. Это «символически генерализированные посредники» — те смыслы и вечные ценности, по поводу которых осуществляется коммуникация и благодаря которым структурируются коммуникативные системы.

Можно утверждать, что сакрализация смысловых центров «космоса коммуникации» объясняется тем, что именно в них воплощено «осевое время», обеспечивается связь существующих в «горизонтали настоящего» участников коммуникации с «исторической вертикалью» предшествующих и последующих коммуникаций, т.е. связь с Абсолютными, вечными смыслами.

Причем применительно к социальным коммуникациям речь идет о конфигурациях подобных структур не только в ментальном плане, но и о вполне привычных для нас материальных воплощениях — об организации социального пространства семьи, города, публичной аудитории и т.д.

В частности, архитектурный канон современного европейского города, сформировавшийся еще в эпоху средневековья, имеет в своем центре правильной формы площадь в форме круга (мандалы) и сакральную вертикаль, ранее воплощенную центральным храмом (ратушей), а теперь — главным административным зданием города, представляющем государственную (высшую) власть. Таким образом проявляется бессознательное стремление к преобразованию города в упорядоченный космос, священное место, связанное через свой центр с высшим миром.

В подобном контексте можно рассматривать и организацию пространства наиболее древних жилищ кочующих народов (северные чумы, степные юрты, индейские вигвам и др.), представляющие собой конусообразную структуру, которая создана пересечением сакральных горизонтали (круга) и вертикали (осевой связи мирского и Божественного).

Пространство публичной коммуникации в речевом взаимодействии также сохраняет традицию космологизированной онтологии. У различных народов мира залы парламентов, студенческие аудитории, театральные залы имеют форму амфитеатров — правильных сегментированных полусфер, в центре которых на особом возвышении (трибуне, кафедре, сцене) находится место лидера коммуникации (оратора, проповедника, лектора, актера), который в данном случае выступает посредником между миром людей и миром высших смыслов и истин (генерализирующих символов).

В современной международной практике политических переговоров широко используются круглые столы (часто с полой серединой), в центре которых располагаются цветы, как правило, поставленные на возвышение (стеллу, пъедестал). Здесь помимо всего прочего используется архетипическая символика растения как знака развития, роста, восхождения от земного к небесному.

Современные информационные технологии и маркетинговые коммуникации также широко используют архетипический образ космоса как коммуникативную матрицу, позволяющую придать особую достоверность поступающей информации за счет ее божественной санкции, имманентно присутствующей в подобных сюжетах [См. об этом: 5].

Нетрадиционное осмысление традиционных коммуникативных процессов, на наш взгляд, станет в ближайшее время одной из основных «точек роста» в современном гуманитарном знании. При возможном разнообразии подобных теорий наиболее интересным было бы отыскание общих каркасных характеристик коммуникативной онтологии. В рамках данной статьи мы обозначили наиболее явные пересечения лумановской теории коммуникативных систем и синергетической трактовки нелинейной коммуникативной среды, соединившей новейшие общенаучные понятия и архетипические образные аналогии. В завершающем фрагмента нашего текста обратив внимание еще на одну новейшую концепцию — концепцию интеллектуальных коммуникативных сетей, принадлежащую американскому социологу Р.Коллинзу.

Книга Коллинза «Социология философий: Глобальная теория интеллектуального изменения» вышла в США в 1998 году, но уже успела заметно возбудить американскую научную общественность. Для нас идеи Коллинза интересны в первую очередь тем, что они заметно коррелируют с лумановской и синергетической трактовками коммуникативной сетевой социальной организации, а также тем, что они позволяют дать нетривиальную интерпретацию интеллектуальному творчеству.

Отправной точкой анализа социальных коммуникаций для Коллинза является не отдельный субъект и даже не взаимодействие субъектов (как и для Лумана), а «локальная ситуация», которая, по его словам, проникает сквозь индивидуальное и последствия которой распространяются вовне через социальные сети к макроуровню социума.Локальные ситуации вписаны в коммуникативные сети и порождают их; они окружают друг друга во времени и пространстве, они обращены вовнутрь и вовне (рекурсивность у Лумана).

Соотношение микро- и макроуровней социальной коммуникации у Коллинза близко по описанию синергетическому пониманию: «Макроуровень общества должен быть понят не как слой, расположенный вертикально над микро-, как если бы он находился в другом месте, но как развертывание спирали микроситуаций. Микроситуации встроены в макропаттерны, являющиеся как раз теми способами, которые связывают ситуации друг с другом; причинность — если угодно, деятельность — проистекает извне вовнутрь также, как изнутри вовне. Мы можем понимать макроструктуры…, рассматривая макро- как динамику сетей, объединение цепочек локальных столкновений, которые я называю цепочками интерактивных ритуалов» [6.C.67].

Интерактивные ритуалы, как их понимает и описывает Коллинз, являются своего рода иллюстрацией лумановских понятий операциональной замкнутости и самореферентности коммуникативных систем. Во-первых, именно интерактивные ритуалы обозначают границы локальной коммуникативной ситуации (формальные жесты приветствия и прощания, малые знаки уважения, которые идеализируют личности участников и сами случаи встречи, создают эффект солидарности). Во-вторых, операциональная замкнутость коммуникативных систем обеспечивается их способностью к самоописанию и самопорождению. Именно ритуалы создают и воспроизводят символы, действующие как линзы, через которые члены сообщества видят мир, а также становящиеся своего рода безусловными кодами общения. Эти символы не только осуществляют смысловую и организационную фильтрацию на «свое» и «чужое» (у Лумана «восприятие и отклонение»), они позволяют участникам фокусировать внимание на одном и том же объекте или действии. Причем каждый осознает, что другой удерживает этот фокус внимания.

Эффект социальной солидарности, возникающий при соблюдении коммуникативных ритуалов, Коллинз описывает так: «Усиливаются и накапливаются взаимный фокус внимания и общее настроение. Телодвижения, речевые акты и голосовые микрочастоты согласуются в едином ритме, общем для всех участников. По мере того, как микрокоординация усиливается, участники временно объединяются в общей для них реальности и ощущают границу, или мембрану, между этой ситуацией и кем бы то ни было вне ее» [6.С.69]. Человек, знакомый с синергетической литературой, легко угадает в этом описании эффект синергизма — когерентности (согласованности поведения) микрочастиц, необходимой для создания самоорганизующейся структур на макроуровне.

Подобная коммуникативная структура отвечает еще одному синергетическому условию самоорганизации — она формируется вокруг негэнтропийного источника, питающего своей энергией процесс формообразования. У Коллинза эта особенность характеризуется аналогичным образом: интенсивность интерактивных ритуалов порождает особую «моральную силу» (Э.Дюркгейм) или эмоциональную энергию, которая заряжает индивидов «подобно электрическим батареям» и обеспечивает высокий уровень энтузиазма по отношению к ритуально созданным символам.

Из каждой локальной коммуникативной ситуации (интерактивных ритуальных «столкновений») люди выходят с запасом эмоционально заряженных символов (Коллинз называет это культурным капиталом) и эмоциональной энергией, которые в случае ее угасания требуют новой подпитки путем нового «ритуального участия». В итоге рождается новый образ общества: «Жизни индивидов суть цепочки интерактивных ритуалов; соединение этих цепочек конституирует все, что является социальной структурой во всех ее мириадах форм» [6.С.71].

Космологизация коммуникативного пространства наиболее ярко прослеживается у Коллинза, когда он приступает к описанию интеллектуальных интерактивных ритуалов, архетипических и сакрализованных по своей сути. По его мнению, интеллектуалы отличаются от других сетей социальной жизни тем, что их непосредственное обращение друг к другу, их интерактивные ритуалы (дискуссии, лекции, конференции, семинары) необходимы не для социализации и не имеют практического характера, но существуют во имя сакрализации истины (истина — один из символических генерализированных посредников коммуникации). Традиционные встречи интеллектуалов являются церемониальными собраниями для поклонения этому сакральному объекту, без чего он не может быть ни создан, ни сохранен.

Очертания мифологического Космоса мы можем обнаружить в структуре интеллектуального общения. Горизонтальное измерение коммуникации описывается как «круговое общение»: интеллектуальная полемика (споры, взаимные вопросы и опровержения) происходит в круговой структуре, которая напоминает «кольцо кула, потлач или вендетту». Фокусом интеллектуального общения , взаимообмена информацией является не конкретное содержание обсуждения (лекции далеко не всегда убеждают слушателей, а конференции и семинары редко приводят к единодушию), а осознание непрерывности самой группы как активности дискурса, т.е. значимость подобной деятельности как таковой. При различиях в содержании теоретических позиций все участники научного коммуникативного «круга» равны в безусловном принятии ценности «общения во имя истины».

Сакральная вертикаль (эпицентр мифологического Космоса) обеспечивается самим характером интеллектуальной деятельности — чтением и написанием текстов. Эти тесты, даже когда они не опубликованы, всегда обращены к предшественникам и последователям — невидимым, но значимым аудиториям. Таким образом, коммуникативная деятельность интеллектуалов простирается назад и вперед во времени, выводит авторов из царства частного в царство публичного и вечного. Именно выход в надындивидуальное освящает интеллектуальные коммуникативные ритуалы, а особый сакральный объект (истина, мудрость, поисковая исследовательская деятельность) являются одновременно «и вечными, и воплощенными в потоке времени».

При этом, как справедливо замечает Коллинз, сакрализуются далеко не все точки (темы) обсуждения, а только те, которые попадают «в фокус внимания как можно ближе к центру». Эти темы должны обладать следующими характеристиками: «мои идеи новые» или «мои идеи важные». Ведущими интеллектуальными лидерами оказываются те, кому удалось угадать эти фокусы внимания и обосновать новизну или важность своих идей. Переводя это замечание в дискурс лумановской теории коммуникаций, можно сказать, что такие ученые и их труды становятся своего рода «источниками возбуждения» в коммуникативной среде, благодаря наличию которых может осуществляться селекция значимых идей: могут накапливаться одни возбуждения и исключаться другие. Именно так, на наш взгляд, и формируется проблемное поле каждой науки (отрасли знания) в тот или иной период времени. Пространство интеллектуальных идей организует себя по синергетическим законам развития нелинейной среды, где одни структуры «пожирают» другие и где выживают структуры, наиболее жизнеспособные и перспективные с точки зрения энергетического потенциала.

Завершая наш текст, считаем важным заметить следующее: словосочетание «космос коммуникаций», вынесенное в заголовок нашей статьи, является, на наш взгляд, достаточно емкой метафорой. И не только потому, что позволяет объединить и структурировать общее в разных теориях, существующих ранее и вспыхивающих вновь на научном небосклоне, и тем самым угадывать новые созвездия — новые конфигурации идей и концепций. И не только потому, что свет древнейших идей, подобно свету угасших звезд, до сих пор пронзает мироощущение современников таинственной мудростью столетий. Но еще и потому, что сам феномен коммуникаций для его исследователей сопоставим с феноменом космоса — он так привычен и обычен для каждого человека, глядящего в небо, и также непостижимо загадочен и далек…

Литература:

1. Луман Н. Невероятность коммуникации // Проблемы теоретической социологии. Вып.3. СПб., 2000.
2. Луман Н. Понятие общества // Проблемы теоретической социологии. СПб., 1994.
3. Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем. СПб., 1999.
4. Платон. Собр. Соч. в 4 т. Т.3. М., 1994.
5. Василькова В.В. Мифологический образ космоса и пространство социальной коммуникации: поиск архетипических аналогий // Рабочие тетради по компаративистике. Вып.3. Сравнительные исследования в гуманитарных и психологических науках. СПб., 2001.
6. Коллинз Р. Социология философий: Глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск, 2002.