А.В. Олескин, кафедра общей экологии, биологический факультет МГУ; кафедрафилософии, биомедицинской этики и гуманитарных наук МГМСУ; директор Клуба «Биополитика» при МОИП
В.С. Курдюмов, зам. директора Института экономических стратегий; Гендиректор АНО “Центр междисциплинарных исследований” (ЦМИ)
Введение. Сетевые структуры (или просто сети) по-разному понимаются в литературе. Многие из их исследователей интерпретируют сети предельно широко: сеть как любая система из узлов, соединенных связями (рёбрами). В противовес этой интерпретации, авторы поддерживают более узкое истолкование сетей как структур, в которых нет единого центра, а их поведение является результатом кооперативных взаимодействий между элементами (узлами). Примеры таких структур могут быть найдены в технических устройствах (Интернет), живой природе (биопленки микроорганизмов, мицелии грибов, колонии кишечнополостных, безлидерные стаи рыб, семьи муравьев или термитов и др.) и, что особенно важно в контексте данной работы – в человеческом социуме в виде всевозможных децентрализованных организаций, ассоциаций и движений, включая, конечно, и виртуальные социальные сети.
Необходимо отметить, что математический аппарат, первоначально разработанный для широкой интерпретации сетевых структур, оказывается весьма полезен для работы с узкой интерпретацией сетей как не-иерархических кооперативных структур. Разработанные в соответствующей литературе критерии центральности узлов сети (степень узла, посредничество, близость, собственный вектор) позволяют нам ответить на вопрос «какие узлы в сети центральней других узлов?». Это позволяет нам разграничивать сети и централизованные иерархии, а также классифицировать типы сетей, в частности, разграничивая плоские и объёмные сети.
Для этого кратко остановимся на одном из критериев центральности узлов в сети. Этот критерий называется степенью узла (degree) в сети (она может быть обозначена буквой k); степень узла соответствует количеству непосредственных соседей данного узла – числу других узлов, с которым данный узел соединён прямыми связями. Количественной характеристикой целой сети является величина p, вероятность того, что произвольный узел сети имеет заданную степень k; альтернативная характеристика — интегрированная величина P, т.е., вероятность того, что степень узла превышает заданное значение. С этих позиций плоские сети типа безлидерных стай многих видов рыб могут быть представлены как хаотические рэндом-сети (random networks), впервые описанные в классических работах венгерских ученых П. Эрдёша и А. Реньи [33, 34]. Они создаются по алгоритму берем п узлов и с вероятностью р проводим соединительную прямую (ребро) между ними. Для таких сетей, характерно нормальное (гауссово) распределение вероятностей для значений k. Они включают так называемые типовые узлы, чьи степени имеют максимальную вероятность (вершину гауссовой кривой).
Однако многие реальные структуры ведут себя в соответствии с гиперболической степенной зависимостью (power law) p от k: p(k) = a × kγ, где a — константа, а γ < 0. Это безмасштабные сети (scale-free networks), исследованные в работах венгерского ученого А.Р. Барабаши [27, 28]. Безмасштабная сеть строится по алгоритму: сети растут путем добавления новых узлов, соединяемых ребрами с уже существующими узлами; новый узел с бóльшей вероятностью присоединяется к узлу с бóльшим количеством связей. Примеры таких сетей можно найти в Интернете, где новые пользователи предпочтительно вступают в связь с узлами, и так имеющими большее количество связей. Безмасштабные сети содержат малое число хабов (hubs) – частичных лидеров с многочисленными связями; численно преобладают узлы с небольшим числом связей. В мире биосистем такие хабы характерны, например, для генных сетей, где есть «ключевые регуляторы», обеспечивающие координацию функций остальных генов этой сети [8]. Отметим, что, помимо степени узла (degree), большое значение для оценки центральности того или иного узла – и меры относительной иерархизации всей сети – имеют другие параметры: степень близости узлов (closeness), степень посредничества (betweenness), собственный вектор (eigenvector) и другие характеристики сетевых структур, ранее рассмотренные в специальных работах [18, 42, 43].
Сетевые структуры в cоциуме: сетевая меритократия. В предшествующих авторских публикациях было продемонстрировано, что сетевые децентрализованные структуры могут успешно применяться в научно-исследовательской, образовательной, экономической сферах. Нами было показано [19, 20, 42], что сетевые структуры в мире бизнеса опираются на принцип коллективной собственности. Тем самым, сетевые структуры de facto реализуют квазисоциалистические экономические принципы, несмотря на капиталистическую среду, в которую они погружены.
В политической сфере сетевые структуры также допускают, как более подробно заявлено в работах [16, 19, 42], применение на разных уровнях – они могут формироваться на над- или межгосударственном, государственном (национальном) и внутригосударственном (локальном, региональном) уровнях.
Социальные сети могут выступать как генераторы и распространители новых идейных ориентиров и ценностей — фабрики мысли — в социуме. Фабрики мысли (think tanks) представляют собой «независимые, не основанные на интересах каких-либо групп влияния, неприбыльные политические организации, которые осуществляют экспертизу и вырабатывают положения», влияющие на политику. Фабрики мысли могут объединять интеллектуалов-экспертов и выполнять следующие функции: образовательную (просветительскую), экспертно-аналитическую, креативную (например, поиск альтернативных решений политических проблем), коммуникативную, а также в известной мере внедренческую. В нашей стране подобные функции длительное время исполняет, например, сетевая фабрика мысли Центр «Стратегия» (Санкт-Петербург).
Нельзя не остановиться на независимой от «вертикали власти» системе сетевых структур, имеющих «организационную форму неправительственных, негосударственных объединений, союзов, ассоциаций, функционирующих по принципам самоорганизации, самоуправления и, как правило, самофинансирования» [12]. Они возникают на добровольной основе и «охватывают церковные, культурные объединения, академии, дискуссионные инициативы» и многое другое [38]. Взятые в целом, эти сетевые структуры формируют основу гражданского общества как «совокупности цивилизационных структур и форм, воплощающихся в… функциях и действиях индивидов, социальных групп, ассоциаций, объединений», образующих «сферу жизнедеятельности между семьёй и государством», которые способны в интересах простых граждан осуществлять демократический «контроль… за функционированием органов государства, т. е. действий чиновников» [13]. Сетевые структуры в рамках гражданского обшества могут включать в себя пулы экспертов, способных проводить анализ широкого спектра злободневных вопросов с выработкой стратегических решений и программ их реализации.
Сетевые структуры, таким образом, могут составить костяк развитого гражданского общества, которое в демократическом мире постоянно взаимодействует с иерархическими властными структурами, помогая им в решении многообразных социальных и политических задач, в том числе гуманитарного характера (призрение бездомных, сирот и др., благотворительные фонды, гуманитарная помощь беженцам, пострадавшим от катастроф людям, регионам, странам). В то же время сетевое по преобладающей структуре гражданское общество способно и к эффективному противоборству с властными структурами, если они принимают социально неадекватные, антидемократические решения.
Гражданское общество в демократическом государстве может оказывать достаточно сильное влияние на политическую систему. Входящие в его состав сети и их представители получают значительную долю политической власти, хотя их никто не избирал и не назначал [49]. Цитируемый автор (П.С. Залесский) высказал сомнение, что власть таких сетевых структур совместима с принципами демократии. Однако, несмотря на отсутствие формальной процедуры выборов или назначения, сети и их влиятельные члены («хабы») могут быть политически активными благодаря поддержке от больших масс людей в силу своей положительной репутации в обществе – социального капитала [43]. Помимо честности, чувства ответственности, организационных способностей и других социально важных качеств личности, такая репутация опирается также на профессиональную компетенцию членов сетей в плане социально или политически значимых отраслей науки. Эта компетенция выходит на первый план, если политически влиятельные сети гражданского общества включают профессионалов (учёных, педагогов, экспертов), чьи решения по политически релевантным вопросам базируются на знаниях и квалификации.
Cетевые структуры могут усилить собой влияние высококвалифицированных профессионалов в обществе, способствовать социальному/политическому воздействию их идей и, соответственно, привести к торжеству меритократии в сегодняшнем социуме.
В отличие от более традиционного понимания меритократии, которое было проанализировано Даниилом Беллом [29] и практически применено, например, в Сингапуре [30], в данном случае высокий социальный статус лучшим из профессионалов присваивает не правительственная комиссия. Такое решение принимают сетевые структуры и в целом гражданское общество; именно их доверие и поддержка позволяют социально признанным экспертам высказываться от имени этих сетевых структур по политическим, экономическим, социальным, культурным или экологическим проблемам.
Необходимо констатировать, что в России и других странах восточноевропейского региона гражданское общество мало развито. Оно может развиваться на принципиально иных принципах, чем в странах Запада – не путем постоянной опоры на группы политического давления, судебные инстанции и тяжбы, а через создание сетевых децентрализованных структур с характерными для незападного менталитета общинными чертами (дух единения, идейный фундамент, «соборность», чувство принадлежности, сетевая идентичность, преодоление одиночества участников сетей гражданского общества).
О сетевой общественно-экономической формации (ретикулизме). Авторы данной работы, не будучи в полном смысле слова сторонниками марксизма, тем не менее солидарны с идеей о смене в ходе истории формаций, различающихся по способу производства и в то же время по политическому устройству и доминирующей идеологии (которые марксисты обозначали как “надстройка” над способом производства как экономическим базисом). Марксисты выделяли несколько общественно-экономических формаций: так, советский историк В.В. Струве «задал тон» советскому историческому материализму, различая первобытную, рабовладельческую (объединяя в этом «сборном» понятии азиатскую и античную формации К. Маркса), феодальную, капиталистическую, коммунистическую формации. «Существование рабовладельческого, феодального и капиталистического способов производства по существу признается сейчас почти всеми учеными, в том числе и теми, кто не разделяет марксистскую точку зрения» [28]. Правда, следует иметь в виду, что многие исследователи, например, отечественные историки Ю.М. Кобищанов и В.П. Илюшечкин объединяли докапиталистические классовые формации в одну (сословно-классовое общество в терминологии Илюшечкина [5]). Ильюшечкин в своих работах противопоставлял присущее сословно-классовой формации сочетание ручного труда и потребительски-стоимостного типа производственных отношений – характерному для капитализма единству машинного труда и ориентированных на получение прибавочной стоимости (прибыли) производственных отношений. Ниже мы пробуем аналогичное определение для современного «сетевого общества» (см.след.стр.).
Отражая мнение многих учёных современности, В.Н. Никифоров в1990 г. подчёркивал, что «четырехстадийные концепции Ю. М. Кобищанова или В. П. Илюшечкина более адекватно отражают ход исторического процесса» (цит. по: [9]).
В рамках достаточно распространённой на Западе немарксистской «модернизационной» концепции периодизации истории, принимается достаточно сходная по существу четырёхстадийная схема 1) первобытное общество —> 2) доиндустриальное —> 3) индустриальное —> 4) постиндустриальное общество. Смена стадий связана, соответственно, с развитием земледелия (переход 1 —> 2) и машинной техники (2 —> 3); с информационной революцией (3 —> 4). Как видно, подобные «немарксисты» всё же признают важную роль изменений в процессе производства («экономического базиса» в марксистской терминологии) как движущей силы революционных изменений общества.
Анализируя складывающееся к концу ХХ века в развитых странах Запада «постиндустриальное общество», цитированный выше М. Кастельс убедительно показал, что капитализм порождает качественно новый этап общественных отношений. Кастельс обозначает его как “сетевое общество”, а мы могли бы назвать также “сетевой общественно-экономической формацией”. Возможен также неологизм – термин «ретикулярная формация»[1], или «ретикулизм» (поскольку reticulum означает по-латыни сеть). Продолжая цитированную выше логику Илюшечкина, можно сказать, что ретикулярная общественно-экономическая формация имеет в основе диалектическое единство труда на базе информационно-технических систем и ориентированного на производство информации (ноу-хау) способа производства. Генерируемая в таком производстве информация может быть поделена с другими; в отличии от прибавочной стоимости, делёж информации не ведёт к уменьшению ее количества у тех, кто ею делится.
Сетевая революционная трансформация мира идет как на глобальном, так и на локальном, национальном, региональном уровнях (в первую очередь, в случае наиболее экономически развитых стран и регионов мира). Эта сетевая (ретикулярная) революция (см. о ней подробнее ниже) находится в соответствии с глобальным развитием инновационного шестого технологического уклада, базирующегося на информационных, нано- и биотехнологиях, робототехнике, солнечной и водородной энергетике, биотпопливе, лазерной технике, искусственном интеллекте, нарастающей интеграции в локальные «умные сети» всего планетарного энергоснабжения и энергопотребления [6, 24].
Вопреки чаяниям многих марксистов, капиталистическая формация совершает, таким образом, революционный переход не прямо к коммунистической формации, но к сетевой формации. Она воплощает, как мы уже отмечали, некоторые важные черты если не коммунизма, то по крайней мере социализма (который был провозглашён классиками марксизма первой стадией на пути к построению полного коммунизма). В частности, ресурсы входящих в бизнес-сеть узлов (фирм) становятся доступными для некоммерческого применения всей сети, которая стимулирует развитие внутресетевых отношений отношений доверия и лояльности — социального капитала [46].
Отсутствие централизованных иерархий в сетевых структурах ведёт к реальной возможности каждого участника той или иной сети влиять на принимаемые ей решения и на весь ее имидж (что весьма характерно для многих онлайн-сетей, где каждый может быть услышанным!). Это и есть свойственная социализму, как его понимают в современном мире, например, структурные марксисты (в частности, Роберт Реш), «демократия участия» (participatory democracy), по контрасту с присущей капитализму в самом демократическом его обличьи «демократии представительства» (representative democracy), которая «отражает и воспроизводит классовое неравенство и эксплуатацию, разделяя и разграничивая сферы, где демократические принципы допускаются, от тех сфер, где демократия исключена» (имеется в виду в основном экономическая сфера, где царят иерархические корпоративные структуры и рыночный чистоган [47, P.30].
Демократия участия в сетях обусловливает и реализацию такого важного инструмента социалистической формации как демократический контроль за средствами производства [47]. Такой контроль самоочевиден там, где сетевые принципы уже стали реальностью – например, в американских предприятиях типа кооперативов, где коллективная собственность на средства производства подразумевает и коллективный контроль за производством и распределением его результатов; пример представляет потребительское кооперативное общество (Consumer Cooperative Society) в г. Хановер (штат Нью-Хэмпшир, США) [32].
Сетевая (ретикулярная) общественно-экономическая формация, как следует еще раз подчеркнуть, de facto реализует некоторые нормы самоуправляемого социализма, который опирается на деятельность автономных, саморегулируемых экономических акторов и на децентрализованный механизм принятия экономических решений. Он отличается от «реального социализма» советского типа, в основе которого монополия государственной собственности, централизованное планирование, диктатура верхнего слоя партийно-государственного аппарата.
Примечательно, что страны, ранее создавшие “реальный социализм”, которые или отбросили его в пользу капитализма (как страны бывшего СССР и всего Восточного блока) или по-прежнему стремящиеся его сохранить (Китай, Куба, Северная Корея), также фактически внедряют в общество элементы сетевой (ретикуляной) формации. Идет конвергентное развитие стран капиталистической и социалистической формации, на возможность которого в свое время указывал в своих работах Д. Белл [29], однако не предсказывая в своих работах в явном виде итога такой конвергенции – распространения ретикулярной общественно-экономической формации «и там и здесь».
Классы в ретикулярной формации. Сетевая (ретикулярная) революция. В марксизме постулировался бесклассовый характер грядущей коммунистической формации, переходом к которой объявлялся социализм, который созлавался благодаря диктатуре прежде эксплуатируемого (при капитализме) класса – пролетариата. Анализ современных тенденций к развитию сетевой формации (проведенный, в том числе, и в популярной книге “Нетократия…”А. Барда и А. Зодерквиста [2]) демонстрирует, что сетевая формация, несмотря на ряд аспектов сходства с социализмом, все же не будет бесклассовой (хотя возможна тенденция к перекрыванию классов, см.ниже). В рамках характерного для сетевой формации труда на базе информационно-технических систем и ориентированного на производство информации (ноу-хау) способа производства формируются классы
- Членов сетей (ретикулистов), имеющих доступ к ценной (структурообразующей) информации, вокруг которой строится активность данной сетевой структуры – будь то секретные военные сведения при «сетецентрических войнах», конфиденциальная бизнес-информация в деловых коммерческих сетевых альянсах или микробиологические знания при разработке пробиотиков коллективом биотехнологической сетевой лаборатории. Все это входит в состав уже обозначенного нами выше матрикса (матрицы) сетевой структуры. Знание центральной для сети информации становится критерием принадлежности к сети, повзовляющим отличать «своего» от «чужого», члена сети (ретикулиста) от представителя класса аутсайдеров. Среди ретикулистов возможно дальнейшее расслоение, с выделением из них наделенных особыми полномочиями хабов («кураторов сетей»). Этот сценарий из книги «Нетократия…» вызывает то возражение, что фактически означает преобладание иерархической организации внутри сети, что не может не вызывать сопротивления у остальных ее членов, исходящих из принципа децентрализации лидерских функций.
- Аутсайдеров, которые не имеют ценную для данной сети информацию, но потребляют некую ее часть, даваемую членами сети при каждом взаимодействии (продаже товаров, найме на работу и др.) – консъюмтариат в словоупотреблении А.Барда и А. Зодерквиста.
Интересно, что расслоение на классы ретикулистов (включая сюда и особо влиятельные «хабы») и консъюмтариата может наблюдаться и на уровне отношений между целыми государствами и регионами. В результате современной «геополитической борьбы за “узловое лидерство”… страна – “сетевой хаб” приобретает ренту – право на неэквивалентный обмен как залог динамической устойчивости и будущего благополучия. Страны, не являющиеся “сетевыми хабами”… получают лишь право на номер в очереди для предоставления своих природных богатств и бонусы в качестве права на приробретение “хайтековской” продукции» [6, С.24].
Характерное для развивающейся ретикулярной формации расслоение на классы описано в работах Мануэля Кастельса [31, P.469], отмечавшего, что « власть структуры оказывается сильнее структуры власти. Принадлежность к той или иной сети или отсутствие таковой наряду с динамикой одних сетей по отношению к другим выступают в качестве важнейших источников власти и перемен в нашем обществе; таким образом, мы вправе охарактеризовать его как сетевое общество (network society)».
Правда, Кастельс считал сетевое общество своеобразным вариантом капиталистического строя, при котором «над многообразием буржуа во плоти, объединенных в группы, восседает безликий обобщенный капиталист, сотканный из финансовых потоков, управляемых электронными сетями» [31]. Однако, все сказанное выше об обобществлении многих активов, участии работников в собственности сетевых предприятий и их демократическом контроле за их деятельностью, по мнению автора этой книги, свидетельствует о смене капитализма – по мере развития общества сетевых структур – иной формацией, воплощающей некоторые квазисоциалистические принципы. Даже возникая в недрах капитализма и первоначально создаваясь в интересах самих капиталистов, сетевая общественно-экономическая формация отличается от капиталистической формации, а переход к ней, как и, например, переход от феодализма к капитализму, заслуживает название революции. В данном случае речь идет о сетевой (ретикулярной) революции.
Сетевая революция, как следует ожидать, будет существенно отличаться по динамике от «классических» революций – от Английской буржуазной до Октябрьского переворота. Сети носят множественный характер, и разные сетевые структуры в разных социальных сферах и регионах будут, вероятно, формироваться неодновременно. Сетевая революция будет приобретать «ползучий» характер, она будет растянутой во времени на годы и десятилетия.
С тактической точки зрения сетевая революция, по-видимому, будет носить сложный гибридный характер. Там, где развитию сетей будут ставиться серьезные преграды, возможны эпизоды насильственной революционной трансформации с ниспровержением тех или иных иерархических структур. Более типичной, особенно в «цивилизованных» странах Запада, представляется, однако, картина мирного распространения сетевых структур, которые налаживают modus vivendi с сохраняющимися иерархиями и (квази)рынками. При этом, не-сетевые структуры все более оттесняются в те сферы, где их преимущества по сравнению с сетями неоспоримы.
Иерархии не могут не сохраниться как структуры выбора в силовых ведомствах, оборонных и представительских функциях на государственном уровне, в рамках государственных экономических монополий и консолидированных на государственном уровне финансовых мероприятий, а также в деле национальной консолидации и выработки «национальной идеи». Однако и здесь возможно ситуационное взаимодействие — с элементами как сотрудничества, так и противоборства – с сетевыми структурами типа «фабрик мысли».
При капитализме возможна ситуация, когда один и тот же индивид входит в оба основных капиталистических класса (пролетариат и буржуазия). Скажем, в ХХ веке в рамках «народного капитализма» в ряде развитых стран Запада некоторые наёмные рабочие одновременно становились держателями акций предприятий, хотя бы символически входя в класс буржуазии.
В грядущем сетевом обществе ситуация одновременного вхождения индивидов в состав нескольких классов будет типичной. Сетей в социуме будет иметься много, и потребитель продукции одной сети во многих случаях будет входить в некую другую сеть как полноправный член, т.е. классы ретикулистов и консъюмтариата будут представлять взаимоперекрывающиеся группы. Следует ожидать, что степень этого взаимоперекрывания классов членов сетей и аутсайдеров в развитой ретикулярной общественно-экономической формации будет столь существенна, что большинство граждан будет представлять и ретикулистов и консъюмтариат одновременно.
Взаимодействие сетевых и несетевых форм организации. Несмотря на все сказанное о сетевой формации, понятие «сетевое общество» является не вполне точным, ибо надвигающаяся общественно-экономическая формация будет неизбежно иметь смешанный, комплексный характер с организационной точки зрения.
Необходимо констатировать, что сетевые структуры в ряде случаев имеют не только достоинства, но и недостатки, ограничивающие их применение. Так, по сравнению с централизованными иерархиями с единым лидером, децентрализованные сетевые структуры отличаются худшей управляемостью, медленным принятием решений (по пути консенсуса), недостаточной планомерностью развития. В то же время, многим иерархиям свойственны «толстокожесть», недостаточная гибкость, стремление рутинизировать свои планы без адекватного реагирования на изменчивую, динамичную ситуацию. Иерархии более уязвимы в том плане, что перестают функционировать при утрате центрального управляющего звена, в отличие от сетей. Сетевым структурам присущи гибкость (адаптивность), широта охвата тем и проблем, способность преодолевать границы социальных сфер и юрисдикций, упорство в решении определённого набора задач и т. д. Однако эти преимущества существуют ситуационно — в определённых ситуациях иерархии оказываются лучше сетей. Например, сеть уступает иерархии в темпе работы, если речь идёт о рутинных, решаемых по «накатанному» плану задачах. Личный опыт создания сетей и иерархий среди учащихся на школьных уроках показал, что творческое задание решается иерархически организованной группой учащихся значительно быстрее, хотя сетевая организация приводит к более интересным и нестандартным вариантам решения поставленной учителем задачи [22]. Н. Н. Марфенин [10, 11] указывает на низкую скорость процессов в сетевых структурах и недостаточную точность выполнения ими заданий, в то же время подчёркивая, что сетевые структуры отличаются своей адаптивностью (возможностью подстройки к внешним требованиям), надёжностью, саморегулируемостью (предполагающей самообучаемость).
Поэтому несомненные ситуационные преимущества сетевых структур, обусловливающие их применимость к целому ряду важных проблем и задач современного социума, не означают, что структуры иных типов утрачивают свою важность. В частности, по-прежнему сохраняют свое значение централизованные иерархические структуры, в том числе и бюрократического типа.
При достаточном развитии сетевых структур и гражданского общества централизованная политическая иерархия может выполнять консолидирующие нацию функции, связанные с разработкой идеологии национального единства, представлением данной нации на международной арене, защитой её интересов, укреплением обороноспособности и стимуляцией национальной экономики и валютно-финансовой системы. Все эти функции имеют важную духовную составляющую и могут иметь соответствующую религиозную подоплёку.
В экономической сфере в случае современной России (и, вероятно, некоторых других стран БРИКС) требуются регулируемые на государственном уровне меры, направленные на фиксацию курса рубля, лимитацию вывоза капитала из страны и охрану валютно-финансового рынка от внешних угроз, включая атаки иностранных спекулянтов, защиту российских производителей (особенно импортозамещающих), создание внутренних источников долгосрочного кредита, инвестиции в золото и другие драгоценные металлы, расширение инфраструктуры поддержки российского экспорта (в том числе создание международных биржевых площадок торговли российскими сырьевыми товарами в российской юрисдикции), а также другие мероприятия, важные для укрепления российской экономики, как подчёркнуто в работах С.Ю. Глазьева [3].
Несомненно важные функции в социуме есть и у (квази-)рыночных структурах, функционирование которых базируется на автономии элементов, обмене на эквивалентной основе и конкурентных отношениях. Взаимодействие автономных продавцов и покупателей организуют баланс спроса и предложения товаров, услуг и др.
Рациональное отношение к развивающемуся сетевому социуму предполагает, что сети не препятствуют выполнению не-сетевыми структурами своих специфических функций. Сетевые структуры «не мешают» ни иерархиям, ни рынкам, но выступают в социуме как «третья альтернатива», заполняющая не занятые или недостаточно занятые ими «вакансии». Индивиды и группы, которые входят в состав служебной, политической или деловой иерархии или выступают как агенты рынка, в то же время приобретут новые связи между собой в составе сетей. Изначально такие дополнительные – не-иерархические и нерыночные связи могут казаться сравнительно слабыми, но это именно те «слабые» связи, о силе и социальном влиянии которых подробно писал в классических работах Марк Грановеттер [36, 37].
Ранее в авторских работах обсуждались биологические аналоги сетевых структур человеческого общества [15-21, 42, 43]. Развитие сетевого общества напоминает микоризу – оплетение нитями (гифами) грибов мицелия корней лесных деревьев. Социальные сети оплетают своими связями офисы политических чиновников или директоров предприятий.
Рост сетевых структур также напоминает рост нитевидных гиф грибного мицелия. «Рост гиф происходит на их вершинах /аналогами которых в социуме выступают частичные ситуационные лидеры сетей – вставка О.А. и К.В./, но могут образовываться разветвления и, соответственно, новые вершины /новые частичные лидеры/ на боковых стенках гиф. Гифы могут расти навстречу друг другу и сливаться /что соответствует объединению сетей в социуме в более крупные суперсети/» [41, S.4].
Политические децентрализованные сетевые движения в социуме ассоциируются также с концептом ризомы (Ж. Делёзом и Ф. Гваттари) – структуры, не имеющей ни начала, ни конца, ни центра, ни центрирующего принципа [4]. Связи линий ризомы образуют «плато» — временный, ситуационный ареал стабильности в её пульсирующей структуре. Такая зона стабильности в сетях гражданского общества будет отвечать достижения консенсуса между слагающего его сетями, что позволит не-иерархическим путем прийти к единству мнений и предложений по политическим вопросам. Эти мнения/предложения могут далее доводиться до сведения властных политических иерархий.
При достаточном уровне развития сетевых структур возможен своего рода компромисс, основанный на взаимодополнительности сетевых и иерархических (а именно: бюрократических) структур с их определенным взаимопроникновением. Например, фрагменты политической бюрократии, помимо своей функции — управления государством, могут быть включены в состав социальных сетей, генерирующих идейные ориентиры. Возможен и обратный вариант, когда сетевые группы входят как отдельные звенья в состав государственного аппарата (или локальной администрации), причём не только в роли консультирующих экспертных организаций, но и как непосредственная замена тех или иных чиновников (например, малая сетевая группа в роли заместителя нач.альника совета крупного города). Большинство специалистов склоняется к убеждению, что формирующееся в XXI веке постиндустриальное общество будет представлять собой смешанную модель, в которой сетевые структуры будут сосуществовать, взаимодействовать и переплетаться с не-сетевыми, в том числе бюрократическими организациями, включая иерархию политической системы.
Конструктивное взаимодействие сетей и иерархий: роль структур-посредников (медиаторов, адапторов). Кто и как будет организовывать взаимодействие сетевых структур гражданского общества и иерархии политической системы? Кто будет обеспечивать конструктивный, а не деструктивный характер такого взаимодействия? Вопрос можно поставить и в более общей форме – как создать предпосылки для конструктивного взаимодействия любых сетевых и иерархических структур?
В западном, да и российском социуме есть успешные примеры функционирования структур-посредников между иерархией и сетью (адапторов, или медиаторов). Эти адапторы могут состоять из трёх структурных частей [16, 42]:
- Во-первых, сетевая структура может включать в себя звено, предназначенное контактировать с иерархией (или иерархиями), олицетворённое внешним лидером в некоторых сетевых структурах (типа «хирамы» [15, 16, 42]).
- Во-вторых, внутри иерархии, взаимодействующей с сетью, может аналогичным образом возникнуть адапторный отдел, ведающей контактами с сетевым партнёром (сетевыми партнёрами).
- В-третьих, для стимуляции конструктивного диалога между внешним лидером (его аналогом) в сети и адапторным отделом в иерархической структуре часто целесообразно внедрить промежуточный структурный элемент. Его задача — добиться оптимальной в каждом случае «творческой смеси» из элементов разных структур, в данной ситуации из иерархии и сети. Структурой выбора для него является скорее сеть, нежели иерархия, в силу большей гибкости и динамичности сетевой структуры. Это обеспечивает её адекватное реагирование на меняющуюся ситуацию с реализацией соответствующей организационной перестройки.
Предстоит очертить организационные и законодательные рамки организаций/движений, призванных примирять и стимулировать к совместной конструктивной деятельности иерархии, сети, рынки.
Особенно актуальным был бы конструктивный равноправный диалог между вертикалью государственного аппарата и горизонтальным гражданским обществом, без диктаторского нажима — без «патерналистской позиции» — со стороны первого.
В рамках госаппарата России уже есть отделы, ведающие контактами с гражданским обществом. Например, на федеральном уровне это Совет при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, где допускается известный паритет государственного аппарата и гражданского общества — «партнёрская позиция» госаппарата, и Общественная палата РФ, а на региональном уровне, скажем, Общественный Совет Санкт-Петербурга или Координационный совет по взаимодействию с некоммерческими организациями, также в Петербурге [25]. Структура-посредник должна расти «с двух сторон» — одна из её частей создаваться иерархией, другая — сетью (третий элемент вклинивается между этими двумя и сам может представлять или иерархию, или сеть).
Итак, целесообразной представляется дополнительная сетевая субструктура в рамках трёхкомпонентной структуры, обслуживающей взаимодействия сетевой и иерархической структур. Подобные сети, входящие в состав адапторных структур разных конкретных тандемов иерархий и сетей, могут формировать контакты между собой. Так может сформироваться крупная сетевая структура для выполнения на теоретическом и практическом уровнях одной из основных задач гражданского общества — поиска оптимума во взаимодействии систем вертикальных и горизонтальных отношений в разных сферах социума.
Отметим, что потенциальная роль структур-посредников не ограничивается только налаживанием конструктивных взаимодействий между иерархиями и сетями. В ряде ситуаций целесообразны и медиаторы, встраивающиеся между сетевыми и «квази)рыночными структурами, и их роль состоит в разумном распределении функций между этими двумя типами структур и сохранении кооперативных, не-рыночных, отношений в рамках сетевых структур. Возможны и межсетевые медиаторы (см. след.раздел).
Системные свойства и антиконфликтный потенциал сетей. Политические иерархии являются многоуровневыми, и сетевые структуры могут взаимодействовать с ними сразу на многих уровнях. Проблема взаимодействии сетей и иерархий в политическом и глобальном контекстах связан с историко-философской дилеммой: человечество имеет как бы две принципиально разные грани. С одной стороны, человечество есть единая целостная система, ориентированная на решение глобальных задач вне зависимости от нации, региона, вероисповедания и др. С другой стороны, человечество разбито на самостоятельные и во многизх случаях конкурируюшие и даже конфликтующие национальные, региональные, культурные, конфессиональные системы. В различные периоды истории на первый план выходит то «всечеловеческое» единство, то разделённость и вражда по этническим и религиозным принципам.
Разные организационные типы структур преимущественно «обслуживают» разные грани человечества. Иерархические структуры, как уже было отмечено выше, успешно выполняют функции, связанные с идеологией национального и/или культурного единства, укреплением государственности и обороноспособности, а также национальной экономики и валютно-финансовой системы. В то же время, как уже также отмечалось, иерархии просто не могут не воспользоваться креативным потенциалом сетевых структур как «фабрик мысли», в том числе и при разработке долгосрочных экономических стратегий.
Еще более важно то, что сетевые структуры могут взять на себя отстаивание всечеловеческих интересов в современном, во многом поляризованном и конфронтационном, мире. Здесь особо подчеркнём, что сетевые структуры обладают столь важным на современной политической арене антиконфликтным потенциалом. Сами их системные свойства, описанные в более ранних авторских работах [16, 42], задают возможность – при разумном использовании этих свойств – применять сетевые структуры для гашения различных экономических и политических конфликтов.
1. Сети не признают границ взаимодействующих с ними иерархий и активно коммуницируют с «чуждыми» элементами. Иерархические структуры и в живой природе, и в человеческом обществе во многих случаях владеют определённой охраняемой ими территорией. Иерархия политической системы какого-либо государства следит за его территориальной целостностью. При этом к охраняемой территории, естественно, принадлежит не только географическое пространство, но и, например, всякого рода собственность политической иерархии, конфиденциальная информация, коммерческие секреты, государственные тайны.