Сеть и сетевое общество — это одна из самых горячих и востребованных тем для анализа и практики в современном обществе. Мир переживает драматический переходный период, когда сети любого уровня и масштаба начинают заменять устойчивые общественные и экономические структуры. Предлагаемая статья посвящена культурной и социальной антропологии сети, ее генезису, особенностям, ментальности, ценностям, а также поиску подходов к регулированию различных сетей.

Сеть и сетевое общество.

Сетевое общество, его важнейшие характеристики связаны, как это стало очевидно на сегодняшний день, с типичным качеством сети – ускользать из поля строгого  анализа, четких формулировок, математических моделей и схем.  Это «скользящее» качество изучаемых сетей  все последние 15-20 лет продолжает оставаться предметом редкого по масштабу разноголосия и разночтения во всех без исключения разделах позитивного знания, которые обращались к этой теме.  Реальность переигрывает науку, заставляя ее прибегать к отчетливой междисцплинарности, выходить за рамки признанных понятий и терминов в поисках хоть каких-то внятных ориентиров для определения самого объекта и субъекта «сети». Уходят в прошлое позитивистские определения, отталкивающиеся от понятия модерна (например, постмодернистское общество), им на смену идут новые определения – «сетевое», «текучее» общество. В этих новых подходах явно просматривается недоумение и даже растерянность рационального знания, столкнувшегося с неким неопределенным, переходным, кризисным, хаотическим, нелинейным и сверхсложным процессом, грозящим перейти в длительную, пока не вполне различимую, стадию какого-то развития.

Оттолкнемся от этой растерянности рационального знания и попробуем все-таки нащупать важные для нас характеристики сети. Она – сеть – это антагонист структуре и иерархии, переходное (транзитивное) явление-состояние-процесс, имеющее как природо-подобные, социально-подобные, так и технэ-подобные очертания. Сеть в обществе, как это явствует из исторической социологии и антропологии, проявляется тогда, когда рушатся иерархические, жесткие социальные (или любые иные) структуры и появляется структурный вакуум, типичный, скажем для всех постимперских периодов, а также периодов резкого расширения сообществ и культур, захвата новых территорий, переселения народов, а также периодов зарождения и первоначального роста (состояния потока, Пути) глобальных или локальных социокультурных и цивилизационных феноменов и факторов. Так, например, сеть присутствует всегда при появлении т.н.пассионарных движений, точнее при исторических толчках пассионарности (Л.Н.Гумилев), любых «народных движений», любых новых культур, идейных течений и движений. Сеть имеет место при зарождении всех религиозных течений, приобретая в этом процессе четкую идеологию, формообразование и свое внутреннее устройство (т.н.сакральное братство — например, агапу, пророческое начало, героический прометеевский паттерн, главный ценностный экзистенциальный и нравственный миф).

Сеть как таковая исторически всегда была сутью любого переходного периода, любого переходного состояния, она представляет собой древнейшее, подлинно архаическое, устойчивое и подвижное состояние человеческого общества, историческое назначение которого всегда было достижение целостности и переходности одновременно. Данное свойство сети связано с тем, что она сама по себе есть переходное (трансграничное, стихийное) состояние между природным, общественным, групповым, личностным, духовным и культурным, она (в отличие от любого иного общества) обеспечивает гибкость и постоянный обмен между жизнедеятельностью и управлением. Современное состояние всех видов сетей, их мобильность, стихийность, текучесть, открытость, всемирность, гибкость, устойчивость, транспарентность, их прямое, непосредственное как созидательное, так и разрушительное воздействие на все без исключения мировые процессы, на судьбу всей цивилизации, указывает на то, что сеть впервые в истории перестает быть транзитивным состоянием и имеет все шансы превратиться в новую общественную формацию (назовем ее сетевой, экзистенциальной).

Устройство сети как таковой напоминает экосистему и определяется несколькими важнейшими элементами,   также специфической сетевой культурой,  и, особенно, сетевой ментальностью, которая (в отличие от экономических или потестарных сетевых отношений) имеет определяющее влияние на все процессы в сети. К ним относятся устойчивый и постоянный взаимообмен между всеми ячейками или цепочками сети, высокая социальная активность (подвижность и фертильность) общин, братств (сестричеств) и семей любого типа, как открытых, так и закрытых, любых автохтонных общностей (в том числе, т.н. малых народов и малых этно-конфессиональных сообществ), высокая социальная восприимчивость мифов, социальное доминирование всего спектра веры (доверие, доверительность, экзистенциальные и религиозные ценности, уверенность), особенно распространяются милленаристские и аскетические мифы, мифы нестяжательства, почвеннические мифы («кровь и почва») и представления о родине (месте общего очага, родства), в массовом бессознательном широкое распространение получают героическое пассионарное, прометеевское и мудрое (осмысленное и одухотворенное) начала, сакральное начало (в том числе принцип жертвы), отцовское начало в самоопределении (представления об отечестве), отцовско-вождеское децентрализованное управление (потестарность), прямая обратная связь управления и общества (общины).

Сеть – сложнейший антропный феномен (его параметры описываются во множестве разделов системного знания, в том числе в теории мультиагентных систем, в тектологии и др.), где воедино спаяны самые различные исторические и биосоциальные сетевые слои от чисто природных, биосферных сетевых систем, архаических сетевых сообществ, информационных и техногенных сетей, наконец, сетевых систем самого человека от иммунной и нервной до нейронной сети.

Современные сети

Природоподобные сети

Это – «рыхлые» сети с однотипными взаимозаменяемыми компонентами способны бесконечно воспроизводить себя, регенерировать нарушенные участки. Это — аддитивные структуры, в математическом смысле представляющие собой множества неотличимых элементов. Свойство «гасить» воздействия на расстоянии немногих шагов от места получения сигнала делает эти сети устойчивыми к «дождям» информационных шумов — сигналы «тонут» в слабосвязанной среде, как волны в вязкой жидкости.

Эти качества хорошо проявлены во всех общинных и квази-семейных сообществах, особенно родовых общинах, имеющих  множество паттернов, сходных с чисто природными сетевыми феноменами – сообществами-семьями-стаями. Они весьма устойчивы, но слабо склонны к мутациям, а следовательно, к обновлению.

Но в то же время именно модель устройства этих природо-подобных сетей способна преодолеть отрицательные последствия «машинного эгоизма», свойственного техногенной ментальности и распространенного в тэхне-подобных сетях. «Мы можем преодолеть отрицательные последствия работы мегамашин и их стремление контролировать все аспекты нашей жизни (западной модели обожения машин и сверхконтроля с их помощью– Л.К.) только с помощью радикально другой модели, которая будет создана не на основе машин, а на основе живых организмов и органических комплексов (экосистем). С распространением органического взгляда на мир задачей экономики станет не наполнение мегамашины новыми человеческими деятельностями, а развитие безграничного человеческого потенциала самореализации и самотрансформации.» (Льюис Мамфорд «Мир машины».)

Социо-подобные сети

Это — «эластичные» сети из разнокачественных элементов, достигающие устойчивости по отношению к «шумам» благодаря возможности формирования обратных связей между группировками элементов. Отрицательные обратные связи компенсируют вызванные возмущениями отклонения, возвращая сеть к ее исходному состоянию. Положительные обратные связи при благоприятных условиях делают сеть агрессивной, распространяя ее слои на соседние области пространства-территории (как скажем, например, в случае социальных сетей городов).

Эти качества хорошо проявлены в социо-подобных сетях, напоминая т.н. большесемейные и соседские общины, в современном обществе именно они формируют основную массу потребителей и пользователей социальных, торговых и производственных сетей гражданского общества, часто вовлекаются в различные сетевые протестные и гражданские движения (т.н. сети гражданского протеста, в событиях в России 26 марта 2017 года их было большинство – см. Подробно ниже).

Технэ-подобные сети

Это — «квази-централистические», нуклео-подобные сети, выигрывающие в борьбе за существование за счет высокой согласованности компонентов, достигаемой благодаря формированию общего координирующего центра – «ядра» (обычно индивидуального героического сознания или паттерна). Такая сеть может жертвовать «периферийными» элементами, отказываться от них. Но согласованность действий ее частей «оплачивается» тем, что при поражении единственного или множественного ядерного  элемента вся сеть должна исчезнуть, если только не выработался особый механизм компенсации этой потери.

Эта группа тяготеет, с одной стороны, к технэ-подобным сетям, к формированию замкнутых «элитарных» сетевых сообществ, напоминающих сектообразные сообщества (часто претендующих на социальное лидерство в любой инновационной сфере и претендующих на первенство в т.н. контркультурах). С другой стороны, эта группа тяготеет к формированию управляющих сетями платформ (шаперонов), не имея для этого достаточной выносливости в силу высокого группового и личностного эгоизма и не умея создавать открытые сетевые сообщества. В сетях этого типа доминируют малые общины и малые группы с весьма жесткой ориентацией на конкретные образцы, особенно образцы действий  для подражания.

Сети-медиаторы

В современных сетях имеется прослойка сетевых медиаторов (нетократов), осуществляющих внутри- и вне — сетевое посредничество и сетевую децентрализованную власть. Это -  вязкие переходные сети, обладающие ярко выраженными свойствами порождать и длительно удерживать паттерны перехода как отдельных элементов, так и всей сети в целом. За счет своей внутренней гибкости и переходности эти сети могут осуществлять влияние на все без исключение сетевые процессы, поддерживая сети в открытом состоянии. В сетях эти группы формируют – часто спонтанно – лидерские платформы, шапероны, выдвигаясь на эти социально-значимые позиции благодаря своей феноменальной жертвенной выносливости. Кроме того, именно в этой среде стихийно возникают общины-братства, обладающие особой эмпатической сплоченностью, способных длительно удерживать  внутри групповые симбиотические отношения.

Сетевая ментальность.

Сеть, в своем переходном качестве, обычно принимает вид кризисного и даже революционного  состояния общества, которое не имеет четких ориентиров в этот  хаотичный, аструктурный период и начинает вырабатывать типичную кризисно-переходную, стихийную ментальность, представляющую собой эффективную приспособительную и защитную реакцию в ответ на катастрофу, перемены или социальный шок. Сеть насыщена протестом как таковым, но особенно, протестом против структуры, какой бы она не была – собственно властной или имеющей какое-то доминирование — под которой сеть «понимает» наличие несправедливости. Справедливость и правда – главные, непреходящие ценности сети, всех ее ответвлений и слоев, справедливость сеть воспринимает прежде всего как неэлитарное, не возвышающееся над общностью состояние, либо как любое  не закрытое, не замкнутое состояние. Общинный, квази-социалистический, эгалитарный и меритократический настрой этой ментальности вдохновляется требованиями свободы, воли, которые, однако, не означают претензии сети на власть (структуру). Сеть нуждается не во власти, а в постоянном горизонтальном децентрализованном обмене, взаимности, непрерывной взаимосвязи, ее жизненное кредо – стабильность и обновление, подвижность, гибкость, пластичность, в том числе пластичность властных структур в их отношениях с обществом (общиной).

Более того, сеть обнаруживает эту ментальность очень ярко, когда происходит попытка ее приспособления к т.н. информационным, коммуникативным революциям, резко раздвигающим рамки взаимодействия сообществ с себе подобными (исторически их насчитывают пять или шесть – от появления речи до появления интернета). В ходе такой приспособительной реакции сети на информационную революцию любая сеть неизбежно получает сильнейший толчок, заставляющий ее либо перейти к информационной экспансии и открытости, либо, наоборот, замкнуться и уйти в информационную самоизоляцию и даже изгойство.

В антропологической литературе есть комплексная теория культур перехода, четко показывающей именно такую поведенческую стратегию сети – борьба-бегство. В этой теории, связанной, прежде всего, с именем В.Тэрнера, выявляются типичные проявления сетевых сообществ, обретающих внутри социо-культурного перехода форму т.н.коммунитас, то есть общины открытого типа.  Коммунитас (община) имеет сходство с т.н. «малыми» сетевыми сообществами, такими как, малые народы, автохтоны, сообществами нищих и блаженных (сообществ маргиналов), добрых самаритян и проч.,  вырабатывающей особую лиминально-переходную мораль. Это идейная основа т.н. «власти слабых», которая имеет огромную сакральную силу в обществе как таковом именно из-за ее –по Тэрнеру – сетевой экзистенциальной подвижности, жертвенности, незаметности, «секулярной слабости».

Эта социальная идеология, точнее социальная сетевая мифология, сакрализует и утверждает власть переходности, маргинальности, лиминальности, которая четко прослеживается во всех сетевых явлениях, в том числе в явлениях современных сетей. Экзистенциальный протест и неприятие любого устойчивого статуса отличает сетевую ментальность очень ярко, придавая ей не просто мифологический (миф имеет достаточно различимую структуру), но глубоко иррациональный, бессознательный, архаический, инстинктивный оттенок. Разум в сети часто не приветствуется и отторгается как неприемлемая идейная основа неподвижной структуры, как враждебный внешний Судия, сеть нуждается в проповеди и притче, явно тяготея к само отождествлению со странностью, спонтанностью, сочетанию героики и карнавальности,  податливости признаваемым авторитетам такого же типа.

Архаика и триггерное свойство сети.

В современных сетях отчетливо проявляется именно эта спонтанно-праздничная, переходно-вакуумная особенность сетевой ментальности, которая, однако, не имеет ничего общего с анархией или ажитацией толпы. Данная неоархаика сети имеет более глубокий социальный и экзистенциальный подтекст, чем это может показаться на первый взгляд. Это хорошо видно на конкретном примере событий в России 26 марта 2017 года, связанных с типичным сетевым протестным молодежным движением. Сетевой протест, оформленный наподобие технологии «майдана» или «цветной революции» (то есть архаического бунта, который был многократно и целенаправленно использован для насильственной смены власти), произвел в обществе не эффект «майдана», но эффект триггера, спускового крючка с отложенным действием. Этот выход «в свет» сетевой ментальности вызвал мощный общественный резонанс, состояние многостороннего вакуума, социальное и нравственное призвание которого связано с глубинной, пока еще слабо осознаваемой потребностью собственного самоизменения, обращения к своим собственным глубинным экзистенциальным ценностям и кодам.

Многосторонность общественного вакуума связана, прежде всего, с тем, что особой мотивационной четкости у данного сетевого протестного явления нет. Но современная социальная сеть выявила тем не менее характерную структуру сетевой ментальности, которая имеет яркий вид квази-религии,  архаической, утопической веры,  опирающейся на типичную переходную «мораль слабых» -  потребность в справедливости, устранении власти господствующей элиты, в свободомыслии и свободолюбии. Сетевая ментальность, создав мотивационный вакуум, в данном случае обнаружила и другую свою особенность (не взирая на возраст протеста) – пуэрилизм, инфантилизм, революционный максимализм и подростковость, типичную стихийную мифологию обиды и бегства,  безидейность, бесцельность. В сетевой ментальности выявилось также присутствие качеств, свойственных т.н. операциональному интеллекту, свойственный подросткам в 7-12 лет, проявление которого связано с типичной потребностью информационного пропитывания.  Кроме того, сетевая ментальность обнаружила важнейшее свойство «заземления» общества,  сдвигая его в состояние «жить здесь и сейчас», отбрасывая ценности как прошлого так и будущего. Тем самым сетевая ментальность  показала себя  особым «социальным зеркалом», четко сканирующим истинное, часто скрытное, состояние общества.

Более того, данная протестная неоархаическая сеть, обнаружила явные саморегулятивные управленческие качества, поскольку влияние субъектности лидера в сети востребовано слабо, оно заменяется влиянием,  податливостью и подражанием другого уровня. В сети подражают не героям, а паттернам, образам восприятия и действия,  сканирующим реальность,  это подражание образует плотный слой вождизма, размытого лидерства, различных фасцинирующих точек притяжения, где управление происходит из разных узлов сетевой наладки. Это – архаическое свойство т.н.потестарных (довластных) структур, при которых сама сеть (как в традиционных общинных культурах)  образует квази-семью, квази-общину, квази-братство, управление в которой децентрализовано, но на внешний мир сеть выдвигает типичного архаического лидера, харизма которого имеет отчетливый архаический признак. Это – признанный самозванец, архаический двойник внешнего сакрального властителя, который создает типичное архаическое двуличие, типичную архаическую двумирность, удвоенную гипнотическую реальность, чреватую наведенным вакуумом власти.

Вакуум смысла и сознания, новая ценностная реальность «здесь и сейчас», провоцирует появление в сетевой ментальности ячеистой структуры мессианства, его самых различных течений, начиная от подлинного (чистого) религиозного мессианства до квазирелигиозных милленаристских призывов, типичной субпассионарной идеологии с ее замкнутой общинной идеей спасения обездоленных и наказания неверных везде за пределами собственной семьи-общины. Особую роль в культивировании современного милленаристского мессианства имеет в сети архаически-родовое начало с его ценностной гомогенностью, общинным равноправием и анонимностью.

Важно понять, что с приходом поколения  миллениумов это смысловое вакуумное пространство начинает плавно перетекать вовне сети, создавая повсюду питательную вакуумную среду для любых вирусных нашествий, а также для архаики любого типа, в том числе катастрофного, которые (как например, архаические бунты) могут развиться неожиданно и мгновенно.

Матрикс.

Возникающий экзистенциальный вакуум в любом обществе, сетевая ситуация «здесь и сейчас» есть признак расширения нового типа общественного устройства, появления надолго сетевого текучего общества, длительного состояния переходности и культур перехода. Сеть, которая ранее, с глубокой архаики,  всегда скрепляла переходные периоды, избавляя от хаоса, противопоставляя хаосу стихию, теперь, благодаря информационным технологиям и непрерывным революционным прорывам, техническим инновациям, становится всеобщим, всемирным переходным явлением, фактически новой общественной стихийной реальностью в мире. Смысл сети при этом как был, так и остается прежним, создавая состояние вакуума, сеть настойчиво ищет собственную сетевую культуру, глубинные коды развития, глубинную управляющую структуру, каркас сообщества, который обозначается в литературе как социально (культурно или природно)-ценностный  матрикс.

Вышедшая наружу стандартная протестная сеть несет с собой т.н. пустотный смысловой запрос, она провоцирует появление усложненной реальности, новых общественных явлений, новых общественных кластеров, слоев, платформ, общин, квази-семей, квази-движений, размывающих прежние жесткие социальные формы классов, страт, сословий. Произошедший выплеск протестной пустотной сетевой реальности вызывает четкие усложняющие социум и политикум реакции, в том числе стихийные реакции подобия и подражания, клонирования именно этого типа коммуналистского протеста, либо отторжения от него. Реагируя на сетевую ментальность, общество все более ощущает себя размытым, оно все более нуждается в новых посредниках, скрепляющих хаос и пустоту, в том числе пустоту между господствующими структурами и самой сетью.

Скрепляющий хаос стихийный культурный посредник-ядро  –  это и есть матрикс, каркасный ценностный код, в состав которого входят такие функции как

1) коммуникатора между различными гранями структуры и сети, наладки непрерывного диалога и согласия между ними

2) источника общественной целостности, социальной уравнительности разного рода (к этой матриксной уравнительности относятся т.н. универсализирующие культуры, в том числе карнавальная, смеховая, культуры «общего» — дела, беды, интереса, мечты)

3) морально-нравственного каркаса общества,

4) каркасного образа общества о самом себе, кодирующего самопределения общества (каркасного культурного кода)

5) памяти о героических жертвенных подвигах героев-освободителей, первооткрывателей и первопроходцев, которая формирует ценностное жертвенное ядро сети,

6) героического опыта и героического пассионарного мифа, как связанного с «кровью и почвой», так и универсального,

7) эмпатического, мудрого источника гармонии, равновесия,, осознания и плодородия,

8) стихийного наладчика инстинктивного доверия, стихийной веры в сети и обществе в целом (склеивания),

9) источника осмысленной воли, свободы, не отделенной от ответственности («свобода для», ради чего-то),

10) источника смысла и доверия судьбе и Замыслу, Промыслу.

Исторические поиски матрикса.

Поиском матрикса – этого универсального семантического наладчика – антропология разных эпох занималась постоянно. Однако, на сегодняшний день нет ни одной целостной концепции на эту тему, потому что смысл распознается каждым сообществом, каждой цивилизацией так, как оно — это сообщество или эта цивилизация – осознает самое себя.

Главный вопрос смысла — «зачем»  - заставил антропологию, философию, теологию и психологию погружаться в древнюю телеологию, в атомистику и идею равновесия в последовательном круговороте стихий, вспоминать древнейшие концепции самопроецирования человека как целостного сетевого (стихийного) субъекта на окружающий мир.

Стихийно-сетевое, целостное состояние описывалось у Аристотеля понятием «телос» и «энтелехия», у Лейбница – понятием монады.  Античные, средневековые, нововременные концепции связывали целостность, смысл-стихию с верой, волей и свободой воли. Сюда же можно отнести понятие кармы как всеобщей причинности (в индуизме) и в понятии закона мирового равновесия (в буддизме и даосизме), также в понятии Пути, становления, восхождения к Единому (дао, тарикат, Царствие Небесное, заповеди любви и блаженства) (подробно см. Колесова Л.А. Золотая утопия СПБ 2013, стр.21-25).

В позитивном знании этой же «стихийной», сетевой темой  глубинного управления занимались экзистенциалистские теории, персонализм, трансперсонализм,  развивая теории потока, текучести, открытости, диалогичности культур и личности, в концепции эмпатии, конгруэнтности, безоценочности, идее духовного «СверхЯ», в различных теорияих саморегуляции и глубинной мотивации, в судьбоанализе Л.Зонди, в синергетическом понятии когерентности, в понятии нейроматрикса, полученного при исследовании нейрорегулятивных механизмов боли, в понятии конституциональных структур человека, в комплексной гомотоксикологической теории биоматрикса Реккевега.

Во всех религиозно-философских системах были описаны  многочисленные состояния, связанные со стихийным сетевым процессом управления целостностью, как состояния взаимного вчуствования, синхронии,  взаимного осмысления.

Более того, появление внутреннего осмысления, своего стихийно-сетевого матрикса описывалось как неординарное и даже пороговое переживание, потрясение, страдание, прозрение, откровение, покой, созерцание, пустота, катарсис, любовь, просветление, «освобождение», состояния смерти-воскрешения, аскеза. В авраамитической традиции, мы встречаем важное, имеющее отношение к стихийному смысловому взаимопроникновению состояние — «сердечное зрение», или, как описано в  отрицательном или апофатическом богословии истинное «ведение», тождественное «неведению» и «невидению», достигаемое постепенным отстранением от всего сущего. В буддистской традиции состояние неведения понимается как выход из сансары — череды земных перерождений, сопровождаемый постижением высшей мудрости. Сосредоточение на «сердце-уме» как на важнейшем управляющем инструменте встречается практически во всех духовно ориентированных практиках.

Определение личностного и группового матрикса.

Пространство смысла, высших целей, свободы, гармонии и глубинного равновесия, обнаруженное в многочисленных культурных и научных традициях и школах, выявляет в структуре Я, в самом сетевом человеке, в сети как естественно-стихийном состоянии сообществ, принципиально иного по своим интегративно-разъединительным свойствам управления (владения, самообладания). Это – другое измерение как человека, так и человеческого сообщества, предполагающее более мощную опору на себя, свои внутренние ресурсы, само распознавание иного уровня. Именно сетевое переходное состояние вызывает в человеке или сообществе процесс распознавания своего собственного матрикса — центра тяжести, героического ядра, регулятивного каркаса, гармонического звена-состояние, запускающего оптимального отбор и оптимальное стихийное, спонтанное взаимодействие.

Это важнейшее управляющее звено-состояние обладает одновременно свойствами переходности, пустотности и полноты,  с самыми разными сочетаниями жесткости и мягкости, прочности и хрупкости, тонкости и грубости, движения и покоя, равновесия и неравновесности, симметрии и асимметрии, порога и потока, границы и безграничности, единичности и множественности, одиночности и взаимодействия, целостности и раздробленности, простоты и сложности.

Матрикс работает как дренаж, фильтр и барьер, находясь постоянно в переходе и целостности, и осуществляя тем самым мощную защиту как организма единичного человека, так и организма сообщества. В этом переходе матрикс играет роль вовлечения человека и сообщества в состояние постоянного самообновления, возрождения, самоподпитки, а также к собственному пра -состоянию (собственной архаике) стихийности и спонтанности (как смех, например).

Лонгитюдные исследования позволили выявить возрастные, групповые и социальные границы проявленности матрикса, в том числе такие его проявления, как быстрое достижение личностью или сообществом саморегуляции, личностного роста и ответственности, самоактуализация (подробно см. Л.А.Колесова, «Золотая утопия», СПБ, стр. 49-50).  Эти матриксные состояния наиболее часто наблюдаются в физическом, психическом или ментальном статусе у следующих социальных и возрастных групп, находящихся в переходных возрастах, или попавших в ситуации экзистенциального перехода и соответствующего социального, семейно-родственного, личностного, духовно-нравственного кризиса:

у людей в возрасте от 12-14 лет, иногда вплоть до 21 года, далее идут сдвоенные годы – 24-25 лет, 27-28 лет и весь период 30-35 лет;

у подростков 7-11 лет в их групповом статусе, как групповой поведенческий или ментальный паттерн,

у родителей детей до 4 лет, также у родителей или родственников детей в других возрастах, но несколько слабее;

у людей, перенесших какую-либо травму, трагедию или кризис (включая связанные с крайним риском и опасностью для жизни ситуации, войны и военные действия, катастрофы, теракты и клиническую смерть), в том числе утрату близких, а также у стремящихся иметь детей и испытывающих препятствия при продолжении рода;

у людей, находящихся в зоне так называемого кризиса «середины жизни»;

у людей, искренне верующих (в себя, человечество, Бога, причем каждая из составляющих веры часто притягивает остальные);

у людей, интеллектуально и духовно развитых, либо стремящихся к осмысленной свободе, духовному росту как основе изменения себя, способных к самонаблюдению и самоанализу и ищущих свое призвание, миссию;

у людей, готовых к глубокому, ответственному и нелицеприятному взгляду внутрь себя, включая исповедь и самоиронию в любой доступной форме как фактору радикального изменения себя и обстоятельств своей жизни;

у людей, способных принимать ответственные и адекватные решения, делать  адекватный, оптимальный выбор в критических и шокогенных ситуациях и процессах и совершать героические поступки, жертвовать собой, обладающих развитым чувством юмора и доброжелательностью;

у людей, руководящих социальными, экономическими, идеологическими, политическими процессами с полной самоотдачей, без применения манипулятивных методов или технологий;

у людей, обладающих харизмой в любых общественных или групповых сферах;

у людей, занятых творческими и гуманитарными занятиями, в том числе искусством, профессиями, связанными с экстремальными нагрузками и спасением людей (или программами спасения глобального человечества), с проблемами духовного развития и духовно-религиозной сферой вообще.

Матрикс заложен как глубинный потенциал, но не проявлен либо сильно заслонен, в том числе психозащитными механизмами (т.е. проявлен только в нижнем, архаическом бессознательном) и напластованиями семейных и средовых программ и паттернов в следующих выделенных в исследовании группах:

интересующихся только проблемой собственной боли (обиды, протеста, негативного восприятия) или физического недомогания, неспособных (или не готовых) увязать эти состояния с внутренними психологическими или духовными процессами;

лиц, психологически ориентированных на «донора», в том числе на принадлежность к массовым или групповым процессам и действиям, особенно имеющий замкнутый характер (этно-конфессиональный, социо-культурный),

людей, не осознающих воздействие на себя массовых или ритуальных бессознательных процессов, в том числе лидеров этих процессов, то есть тех, кто управляет ритуальными бессознательными и информационными процессами, используя оккультные или манипулятивные приемы;

Очевидно, что проявленность матрикса в различных группах и сообществах хорошо коррелирует с процессами индивидуации (выделении Я-программы), имеющей различные  характерологические свойства в следующих типах -

-1) Люди с акцентуациями, у которых превалирует семейно-родовое, кровно-родственное бессознательное, часто полностью подавляющее личностное сознательное начало, с низким уровнем дифференциации Я, но с высоким уровнем выносливости (обычно проявляют четкую фиксацию на собственной боли в сторону низкого болевого порога) Матрикс выражен в отчетливом инстинктивном спонтанном доверии (распознавании «своего» и «чужого»).

2) -  Невротики, находящиеся в «плавающем» состоянии баланса сознания и бессознательного, средний уровень дифференциации Я (обычно нуждаются в регулярном «донорстве» группы как сообщества, разделяющего ответственность). Матрикс в этой группе проявлен достаточно хорошо, в хорошем уровне коммуникации и сетевой солидарности,  особенно в групповых запросах, связанных не с материальной сферой, а с морально-нравственными нормами, особенно с достижением справедливости.

3)  — Люди с высокой степенью дифференциации Я (основной психологический запрос, как правило, связан с самим собой (Я-программой) и своей ответственностью, с адекватной реакцией и поведением, с развитым сознанием, понимаемым прежде всего как самообладание. Матрикс выражен прежде всего именно в индивидуальном сознании, с потребностью достичь гармонии, целостности и быть героем, но часто без достаточных усилий и самоотдачи, поскольку процесс осознания себя происходит через подражание каким-то значимым образцам. Они готовы быть похожими на героев, но становятся ими редко, жертвенность им не присуща, зато присущ достаточно высокий болевой порог, слабая выносливость.

4) — Люди с высокой степенью осознания Я и жертвенности, этот четвертый «переходный» тип людей можно обозначить как тип «осознавших» — налицо сильное развитие сознания с мощным тяготением к самоактуализации и резким ростом притязаний — феномен можно сопоставить с понятием «грандиозного Я». Матрикс у этих людей выражен непропорционально сильно, что порождает глубокий конфликт между уровнем притязаний и неуверенностью в своих реальных силах, между потребностью в гармонии и постоянной жертвенностью. Равновесие в этом случае обеспечивается парадоксально – через пустоту, состояние «здесь и сейчас», своеобразное «заземление» и мощные творческие устремления, восприятие их как смысл своей жизни (своеобразный «антиэгоизм»).
Хочу добавить также, что среди людей этой последней группы были обнаружены и следы пятого типа, пока очень слабые, точечные, структура которых напоминает по своей жесткости структуру кристаллов. К ним можно причислить не только людей со сверхсильным тяготением к самоактуализации, но и так называемых «детей индиго» и людей со сверхсенситивными способностями, а также тех, кто отличается сверхвысокой готовностью к самопожертвованию.
В современной сетевой культуре присутствие таких людей отмечается все более четко, причем вне зависимости от возраста, важно, что у них на данный момент мощно проявлен матрикс исключительно в характерной ментальности – героизм маниакального типа, нетерпимость, упрямство, синдром камикадзе, но гораздо реже – в реальном поведении. Эта группа пока не многочисленна и, кроме того, у ее части достаточно хорошо просматриваются сильные бессознательные импульсы готовности к суициду и самоуничтожению.

Сетевое регулирование

Экзистенциальная пустота, которая сопровождает проявления матрикса в обществе, в групповом и личностном статусе, может восприниматься и как  срыв в настоящую аномию,  ценностное и нормативное рассогласование общественных устоев, редукция общественной солидарности. Аномия (рассогласование) на фоне экзистенциальной пустоты может быть как конструктивной – как запрос на осознание и осмысление,  так и деструктивной -  когда вместо образа общественного согласия на фоне множественных образов, возникает поведенческая аномия. Это особенно заметно  в техногенных средах и сетях (целеустремленных, жестких, с высоким внутри сетевым контролем), с устремлением к самостоятельному субъектному поведению. Уже сейчас в обществе заметна эмоциональная аномия – страх, тревога, низкая и нечеткая идентификация, приспособление и тихое сопротивление, всегда содержит запрос на особое общественное и групповое доверие.

Более того, очевидно, что данная усложненная общественная реальность из-за разрастания сетей и появления сращивания прежних социальных устоев со вновь созданными уже не в состоянии удерживать равновесие и тем более осуществлять новаторские рывки. Ей нужны другие посреднические и информационные структуры, другие каркасные образования, другие смысловые ценностные скрепы.

Для переработки экзистенциального вакуума и проявления нового осмысленного и осознанного матрикса нужны новые культурные инициации, новые культуры перехода и социализации для новых поколений, которые уже усвоили сетевую ментальность. Нужны новые подходы к внутри общественному диалогу, нахождение новых посреднических сетевых, связующих площадок, платформ и узлов, способных уловить скрытый триггерный социальный запрос нового поколения и перевести развитие в новую, ускоренную фазу.

Для этого имеет смысл использовать огромный жизненный потенциал сети как наиболее устойчивой к хаосу исторической общности. Сеть феноменально вынослива и адаптивна, но она нуждается в точном формате отношений с иерархическими структурами.

Управление в сети и самими сетями наиболее эффективно, если оно имеет отношение к потестарно-вождеским структурам, также прямой демократии, прямому обмену операциями, информацией, вообще обмену, его темпу и ритму, которые экономически в сети значит гораздо больше, чем такая категория как цена и прибыль.

Сеть не любит «горячие» войны, как внешние, так и внутренние, гражданские войны, она их сдерживает и перекодирует в мощные «холодные» состояния соревновательности и состязания, разрабатывая для этого разветвленные культуры и культы силы и противоборств (отличать от конкуренции, основанной не на силе, а на собственности и присвоении). Поэтому нет смысла воспринимать протестный и состязательный потенциал сети как войну против власти, сеть проявляет силу воли исключительно в целях достижения целостности и плодородия общества.

Благодаря своим состязательным возможностям, сеть может способствовать обновлению власти, создавая посреднические платформы, соответственно тем же функциям, которые определяют социально-ценностный матрикс, платформы-медиаторы, шапероны, которые могут взять на себя роль новых социальных лидеров. Для этого важно наладить новые социально-сетевые каналы подготовки, выдвижения и инициации этих групп, делегировав им особые социальные полномочия ответственных за доверие, понимание и сплоченность в обществе (задача мудрого ответственного управления).

Такая задача требует специальной подготовки. Управление в сети и в сете-подобных сообществах исторически всегда было связано с посредничеством и мудростью, то есть особым разумным началом, которое, однако, не есть рациональность. Мудрость подразумевает иной, более высокой тип разума – т.н. сердце-ум, сердечный разум, известный всем без исключения мировым культурам. В русской традиции этот разум связан с Софией Премудростью, образу, глубокому цивилизационному осмыслению которого была посвящена вся русская религиозная философия от Соловьева до Бердяева, а также концепция русского космизма, включая идею Ноосферы. Эта идея в России сыграла выдающуюся роль того духовного основания, которое вызвало социокультурное Русское Возрождение, русское экономическое чудо конца 19 –начала 20 веков. В советское время, в форме не религиозной идеи, но идеи особой светской мудрости, софийности, космической всемирности, равноправного межкультурного сообщества, отзывчивости, искренности, сердечности, братской солидарности эта идея обосновала устойчивую до сего дня ценностно-духовную консолидацию всей русской евразийской цивилизации.

Мудрое софийное начало имеет много аналогов как на Востоке, так и на Западе, между которыми имеется, однако, достаточно серьезное различие. Восток всегда воспринимал мудрость как особое состояние ума и как особый кодекс общественного и государственного устройства. Запад, исторически балансирующий вокруг культуры компромисса, воспринимает мудрость исключительно как меру, вполне прагматически располагая ее где-то возле искусства сделки. Между тем софийная природа мудрости, а вместе с ней и главное качество всей сетевой формации к сделке не имеет никакого отношения. Вместе с этим, Запад развил культуру локального социального посредничества, медиации, достаточно четкую технологию достижения социального и межгруппового компромисса.

Важно понять, что софийная природа мудрости порождает в человеке открытое сознание, масштабную осознанность, переживание которой способно преобразовать низшие когнитивные состояния, т.н. омраченный ум, рациональность обыденного, сомнения и скепсис, в ум более высокого порядка. Современные сетевые люди постоянно переживают этот переворот, сеть стимулирует в каждом именно эту переходность.

Переживание каждым человеком этого собственного когнитивного переворота всегда протекает драматически, проявления умственной открытости исторически было связано с переживаниями катастроф, войн и серьезных потрясений. Сеть может смягчить драматизм и катастрофичность пробуждения сознания, сделать его элементом не частного, а всеобщего, мудрого общинного состояния, переведя сам процесс осознанности в поиск спасения, мудрое, взаимное избегание войны, защиты Отечества и взаимного сплочения на принципах справедливости и правды.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Азаренок Н.В. Клиповое сознание и его влияние на психологию человека в современном мире // Психология человека в современном мире. Материалы Всероссийской юбилейной на- учной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения С.Л. Рубинштейна. Т. 5 (http:// window.edu.ru/window_catalog/files/r67583/document2006.pdf).

Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М., 2004.

Крауч К. Постдемократия. М., 2010.

Тоффлер Э. Третья волна. М., 2010.

Колесова Л.А. Золотая утопия. Монография. СПБ.2013

Эко У. От Интернета к Гутенбергу: текст и гипертекст (http://www.gumer. info/bibliotek_ Buks/Culture/Eko/Int_Gutten.php).

Олескин А.В. Сетевое общество. Необходимость и стратегии построения. М.2016.

Мальковская И. А. Сетевое общество // Глобалистика: Энциклопедия / Гл. ред. И. И. Мазур, А. Н. Чумаков. М.: ОАО Изд во «Радуга», 2003. С.

Castells M. The Rise of the Network Society. Malden (Ma.). Oxford, 1996.
Castells M. Materials for an exploratory theory of network society // Brit. J. of

Луков Вал. А. Историческая психология: возможности тезаурусного подхода (взгляд методолога) // Историческая психология: предмет, структура и методы / Под ред. А. А. Королева. М.: Изд во Моск. гуманит. университета, 2004. С. 88—103.