Е.А. Гаврилина
Россия, Москва, МГТУ им. Н. Э. Баумана, доц. каф. социологии и культурологии, канд. филос. н.
Для современной цивилизации характерен интенсивный рост количества технических новинок и поэтому на их разработку и изготовление тратится большое количество общественных ресурсов. Однако технические новшества, внедряемые человеком в практику, имеют амбивалентный характер. С одной стороны, развитие техники и технологии позволяет человеку разрешить множество проблем, обеспечивает благосостояние населения, служит основанием, на котором стоит вся техногенная цивилизация. С другой стороны — технический прогресс приводит к росту непредвиденных негативных последствий, которые невозможно ни прогнозировать, ни контролировать. Причем, по словам У. Бека, «выгода от технико-экономического «прогресса» все больше оттесняется на задний план производством рисков» [1, с. 14].
Об отрицательных последствиях инженерной деятельности хорошо известно. Эти последствия вносят свой «вклад» в три основные вида кризиса: разрушение и изменение природы (экологический кризис), неконтролируемые изменения второй и третьей природы: деятельности, организаций, социальных инфраструктур (кризис развития) и изменение и разрушение человека (антропологический кризис) [2, с. 154].
Современная инженерная деятельность осуществляется преимущественно с помощью технологий компьютерного моделирования, что часто позволяет своевременно определять и оценивать вероятные последствия технико-технологических проектов и решений и выбирать оптимальный вариант. Однако стремление решать новые задачи, исходя из более и более сложных моделей, приводит к необходимости в получении и обработке всё более сложной и всё менее точной информации. Чем сложнее моделируемая система, тем быстрее уменьшается способность формулировать точные, содержащие смысл утверждения о её поведении, вплоть до некоторого порога, за которым точность и смысл становятся взаимоисключающими. Неточность, противоречивость, неполнота информации объясняется и несовершенством измерительных устройств, и тем, что во многих случаях единственным источником сведений выступает эксперт. А, учитывая, что «при нынешнем уровне развития техника непостижима для нормального человека: вскрытие аппарата не обнаруживает постижимой в нормальном опыте системы тяг и рычагов, связь между нажатием кнопки и результатом обнаруживает черты магического действия» [3, с. 247], мы приходим к пониманию того, что область неконтролируемых последствий будет и дальше возрастать.
Не секрет, что современные технические науки подобно естествознанию эпохи Ньютона ориентируются на идеалы делаемости, изготовимости, которые нивелируют категориальные различия искусственного и естественного. На подобном фоне довольно угрожающе выглядит тот факт, что трансформация современного жизненного мира посредством техники все больше распространяется и на человеческое тело.
Исходной предпосылкой здесь является понимание живого, включая и человека, как материи со своей специфической структурой и организацией. Для биологов, чьим предметом исследований являются молекулярное и субмолекулярное измерения генетического «материала» или же клетка в специально выращенных для исследовательских целей клеточных культурах, такое понимание выступает в качестве доминирующей установки. Они осуществляют свои исследования в специфических лабораторных условиях, при которых оказываются полностью заслонены естественные взаимосвязи выступающих объектами экспериментирования биотических элементов. Равным образом оказываются неучтенными и возможные обратные реакции на предпринятое в лабораторных условиях вмешательство в эти общие взаимосвязи. Тем самым под лозунгом объективации и специализации производится фрагментация живого на атомистически делимые составные части, одновременно обнаруживается неспособность с этой точки зрения воспринимать собственную вовлеченность в жизненные взаимосвязи[4, с. 97 - 105].
Вместе с тем именно способность к дистанцированию от собственного телесного бытия и объективированию себя как вещи внешнего мира выступает предпосылкой технического вмешательства в жизненные взаимосвязи организмов.
Почему это так? Чтобы сделать возможным техническое вмешательство в предмет, объект интервенции должен быть символически представлен как объект внешнего мира, наряду с другими предметами объектного мира — ножами, иглами, зеркалами — тем самым он может быть в дальнейшем, подвергнут манипулированию. То, что в данном случае речь идет не просто о механических моделях, используемых для представления тела в категориях мира физических вещей, ничего не изменяет в главном: дистанцирование посредством символизации в вещь внешнего мира или виртуального мира репрезентаций есть предпосылка ремесленно — технического манипулирования. В таком контексте можно говорить о техническом вмешательстве в человеческий организм фактически только с XIX в., т. к. с точки зрения истории медицины и биологии необходимо отметить, что в изучении человеческого тела первоначально решающую роль играло исследование неживого, то есть трупов.
С точки зрения антропологии и теории жизни решающее значение имеет вопрос об управляемости техническим вмешательством в живой организм. Конечно, имеются области биотехнологии, где эти процессы относительно хорошо управляемы и могут легко контролироваться. Так, существуют формы медицинского вмешательства в тело, которые не влияют на аутентичность и самотождественность живого — например наложение шины на сломанную кость или удаление больного зуба. Совершенно иначе обстоят дела в области высокотехнологичной медицины, например, в медицине трансплантации и при искусственном оплодотворении. Здесь формы вмешательства в материальную субстанцию живого должны рассматриваться в каждом конкретном случае. Однако везде, где объектами технического вмешательства становятся элементы живого, проявляются ранее необозримые и непредвиденные эффекты этого вмешательства. Изучение желаемых и нежелательных эффектов является сегодня одним из приоритетных направлений экспериментального исследования. Вопрос об эффектах и их контролируемости есть вопрос о том, как вмешательство в физическое тело, которым мы являемся, воспринимается нашим телом и поведением, и как на них влияет. Это, в сущности, вопрос о том, изменяется ли качество нашего бытия как живого — и в каком направлении [4, с. 108 - 109] .
Одна из тенденций подобных изменений состоит в попытке улучшения качества жизни, сделав живое технически воспроизводимым. Анализируя этот подход Ханс Моравец, директор мобильной лаборатории роботов Университета Карнеги Меллон, разработал в некотором смысле апокалиптический сценарий. Исходным его пунктом является момент, когда технологии протезирования окажутся настолько усовершенствованными, что их применение позволит с успехом заменить любые органы и нервную систему. Следующий шаг мог бы состоять в том, что и сам мозг как биологический и потому смертный механизм заменяется технической аппаратурой. Таким образом, это был бы «уже не мозг в контейнере, который управляет искусственным телом, но искусственное замещение того, чем некогда был человеческий мозг… Мы имеем теперь полностью искусственную систему, которая осознает себя как человеческая сущность и соответственно действует. От нашего первоначального тела не остается больше никаких следов, но наши мысли и наше сознание продолжают жить » [5 c . 84]. Подобный мыслительный эксперимент предполагает полную передачу всего содержания сознания машине-мозгу, то есть то, что на жаргоне компьютерной технологии называют Downloading . Какие последствия будет иметь этот процесс? Моравец продолжает:
«После Downloading наша личность состоит лишь из некоего образца, записанного на электронной аппаратуре. Вместе с тем должны найтись пути, позволяющие перенести также и наш дух на аппаратуру похожего типа, подобно тому, как компьютерные программы и данные могут быть перенесены с одного процессора на другой. Вслед за этим мы будем состоять уже не из аппаратуры ( Hardware ), но из программного обеспечения. Это не только позволит пересылать подобно факсу наше сознание из одного места в другое, но и даст возможность переносить по тем же каналам коммуникации также и все компоненты нашего духа. Последнее же сделает возможной ситуацию, когда одна часть нашего духа находится здесь, другая — там, наше сознание — еще где-нибудь, но все эти личностные компоненты связаны между собой каналами коммуникации» [5, с. 85].
Может ли здесь идти речь о «духе без тела»? Скорее нет, говорит Моравец, показывая, к чему ведет попытка упразднения всякого опыта телесности:
«Человеку, который лишен полностью всех чувственных ощущений, совсем не хорошо. После двенадцати часов в резервуаре с соответствующим температуре тела раствором поваренной соли, когда на коже не остается почти никаких ощущений, при абсолютной темноте и тишине, при минимальном запахе, вкусе и дыхании, у испытываемых лиц наступают галлюцинации… Наш дух тем самым восстанавливает утраченную функцию телесности» [5, с. 85].
Стоит отметить, что в указанном сценарии, воспроизведенный наилучшим образом разум, предстает, несмотря на все неудачи, ясной декларированной целью исследования искусственного интеллекта. Речь идет не об упразднении человека, но о его улучшении посредством технического мимезиса. Сутью же технического мимезиса является контроль. Контроль посредством устранения случайности и контингентности есть предпосылка эксперимента и имитации. И то, и другое — методы, основанные на исключении субъективного, следовательно, на исключении того, что еще составляет conditio humana . Проект объективации, таким образом, последовательно ведет к исчезновению в антропологическим смысле реальности на фоне знаков и переключений аппарата, ее охватывающего, то есть к исчезновению живого субъекта [4, с. 115].
Такие идеи независимо от того, кто их высказывает, сегодня еще относятся к области научной фантастики. Однако границы между научной фантастикой и наукой становятся все более неустойчивыми. Разумеется, невозможно вернуться к тому уровню знания, который уже преодолен в технических и биологических науках. Однако очевидно, что попытки выйти из развертывающегося кризиса технической циви лизации путем дальнейшего ускорения безграничного научно-технического про гресса и торжества рационализма, особенно близкие современному массовому, да и инженерному сознанию, так как укоренены в традиционных представлениях о, безусловно, благотворной роли науки и техники в истории человечества, неплодотворны. Но даль нейшее развитие «заботы человека о природе», разумного управления природой как механизмом, соответственно идеям, зародившимся во времена Просвеще ния и восторжествовавшим в индустриальную эпоху, на самом деле есть путь не к спасению, а к полной технизации Природы, к неизбежному превращению естественно развивающейся биосферы Земли в «технический, искусственный ко кон вне которого невозможно будет существование человека» [6, с. 196]. Вполне понятно, что ответы на вопросы такого рода не могут быть получены в форме одних только эмпирических технико-технологических и экономических моделей: они упираются в решение более общих проблем целеполагания, выбора средств и оценки отдаленных последствий инженерной деятельности .
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
• Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. — М.: Прогресс- Традиция, 20002
• Философия техники: история и современность / Под ред. Розина В. М. – М.: ИФ РАН, 1997
• Ионин Л. Г. Подступы к новой магической эпохе // Постмодерн: новая магическая эпоха: Сб. статей / Под ред Л. Г. Ионина. — Харьков, 2002.
• Лист Э. Техническая эксцентричность // Общество электронных коммуникаций: новые возможности и актуальные проблемы. Материалы VI Энгельмейеровских чтений, Москва-Дубна, 23-24 марта 2002г. / Под общ. ред. Н. Г. Багдасарьян. — Дубна: Междунар. ун-т природы, о-ва и человека «Дубна», 2003.
• Hans Moravec. Geist ohne Korper – Visionen von der reinen Intelligenz // G. Kaiser, D. Matejkovsky, J Fedrovitz (Hg.) Kultur und Technik mit im 21. Yahrhundart. – Frankfurt am Main – New York, 1993
• Козлов Б. И. Инженерия и общество в постиндустриальном мире // Этюды по социальной инженерии: от утопии к организации / Под ред. В. М. Розина.- М.: Эдиториал УРСС, 2002.