В работе методами математического моделирования исследуются закономерности социальной самоорганизации в России в сравнении с аналогичными процессами в странах Запада и Востока. Показано, что российские условия повлияли на формирование специфических институциональных структур, обусловили важную роль социально-психологических факторов в обеспечении устойчивости общества.

Проблема цивилизационного самоопределения и выбора пути дальнейшего развития неоднократно вставала перед Россией на протяжении ее истории. К таким поворотным моментам можно отнести и выбор государственной религии князем Владимиром Святославичем, и определение Александром Невским стратегии обороны России в условиях жесткого военного давления на нее с востока и запада, и «смутное время» начала XVII века, и реформы Петра Первого, и идейную борьбу славянофилов и западников первой половины XIX века, и судьбоносные события начала XX века. Переживает Россия такой период и сейчас.

Находясь между Западом и Востоком, Россия не раз пыталась пойти и по западному и по восточному пути развития. Но каждый раз эти попытки не имели особого успеха: России не удавалось пристать ни к одному, ни к другому берегу и приходилось долго и мучительно вырабатывать свои цивилизационные стратегии развития.
Почему возникают постоянные трудности при адаптации зарубежного опыта на российской почве, почему ей приходится постоянно торить свою дорогу? Этим темам посвящены десятки книг, но единого мнения нет. Мы попробуем взглянуть на данную проблему, используя методы синергетики [1], анализируя закономерности социальной самоорганизации. Надеемся, что кое-что станет более ясным.

С точки зрения синергетики — науки, изучающей законы эволюции сложных динамических систем, — государство является многокомпонентной социально-экономической системой, имеющей контур управления и внутреннюю логику развития, подчиняющуюся законам самоорганизации. Главной целью государства и общества в целом является сохранение своей идентичности («выживание») и обеспечение поступательного устойчивого развития в складывающихся исторических условиях [2]. Сила и «живучесть» государства зависят от:

Первый компонент обеспечивает экономическую и военную независимость государства, способность удовлетворить материальные потребности граждан.

Второй компонент технически обеспечивает согласованность действий всех экономических, политических и социальных структур в государстве во имя достижения общих национальных целей.

Третий компонент согласовывает интересы различных групп населения, снижая уровень конфликтности в обществе.
Дестабилизация любого из этих компонентов приводит к ослаблению государства, к неспособности сохранять свой суверенитет и к фактическому распаду государственных структур (или подчинению их внешней силе). В ходе своего развития каждое государство стремится улучшить свое состояние во всех трех указанных аспектах. Это осложнено ограниченностью ресурсов и противоречивостью интересов различных социальных слоев (внутренней конкурентной борьбой в обществе). Но это еще не все возникающие сложности, есть проблемы системного плана — не столь очевидные, но, тем не менее, чрезвычайно важные. На них мы и остановимся ниже.

Развитие трех указанных сфер жизни общества (экономической, организационной, социально-психологической) может происходить в разных направлениях. В экономической сфере спектр возможных изменений лежит в диапазоне от максимизации регулирующей и распределительной роли государственных структур в национальной экономике до радикальной либерализации рыночных отношений и минимизации роли государства. В организационной сфере — от выстраивания организационных структур сверху по иерархическому принципу с концентрацией всей полноты власти в центральных органах управления до формирования структур социального управления снизу на основе принципа субсидиарности (то есть сосредоточения реальной власти на местах и делегирования наверх лишь части управленческих функций, связанных с обеспечением в стране надлежащего уровня стабильности, безопасности и порядка). В социально-психологической сфере — от культивирования коллективистских ценностей, признания приоритета общественных интересов над личными до укрепления индивидуалистических начал, утверждения приоритетности личных интересов над общественными.

Далеко не всякие усилия по укреплению указанных сфер жизни общества дают желаемый конечный результат (что ярко отражает широко известная сентенция: «хотели как лучше, а получилось как всегда»). Как показывают исследования [3], положительный результат (то есть повышение устойчивости государства и социума) достигается лишь при строго скоординированной политике во всех трех сферах. Кроме того, можно строго доказать [2, 4], что оптимальными (с точки зрения обеспечения устойчивости и эффективности функционирования социума) являются два диаметрально противоположных по своей сути состояния общества:

• институциональное сочетание «редистрибутивная (распределительная) экономика — директивная централизованная система управления — примат коллективизма в социально-психологической сфере»;
• институциональное сочетание «либерально-рыночная экономика — адаптивная (демократическая) система управления — примат индивидуализма в социально-психологической сфере».

То, к какому из этих двух состояний будет эволюционировать общество в ходе социальной самоорганизации, во многом зависит, как показано в [2, 4], от внешних (ресурсных, природно-климатических, геополитических) условий. В силу наличия соответствующих условий первое из указанных состояний сформировалось и закрепилось в аграрных странах Востока, второе — в индустриальных странах Запада. Эти состояния самовоспроизводятся, переходы между ними затруднены («Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись»), переходные состояния неустойчивы и чреваты социальными кризисами.

Итак, различие Западного и Восточного типов общества во многом определяется тем, что в них реализованы две диаметрально противоположные стратегии обеспечения устойчивости функционирования социума, соответствующие двум базовым состояниям-аттракторам [2]. В Западных обществах базовыми ценностями, следование которым поддерживает социальную устойчивость, являются:

1. экономическая и политическая свобода, обеспечение «прав человека»;
2. священная и неприкосновенная частная собственность;
3. демократия;
4. правовой характер общества, равенство всех перед законом;
5. разделение законодательной, исполнительной и судебной власти.

Реально, эта система ценностей направлена против чрезмерного усиления центральной власти, монополизма в любых его проявлениях; ее суть можно определить как «объединение слабых против сильного».

Соответственно, для Восточных обществ характерны:

• ограничение личных свобод в пользу прав центральной власти;
• примат общественной и государственной собственности над частной;
• авторитаризм в политике;
• неправовой характер общественных отношений, жизнь по традициям и «по понятиям», а не по формальным законам;
• концентрация различных видов власти в одних руках.

Эта система отношений формируется, как правило, в условиях серьезной внешней угрозы и объективно способствует усилению центральной власти; ее сутью является «объединение слабых вокруг сильного».

В чем причина диаметральной противоположности базовых принципов организации социумов Западного и Восточного типа? Могут ли быть устойчивыми общества, использующие «смешанные» стратегии?

Разобраться в этом помогают результаты логико-математического моделирования социальных взаимодействий в обществе, которые в общем виде могут быть описаны уравнениями следующего типа [5]:

ui/ t = ai•ui — j i bij•ui•uj — сi•u2i , i, j = 1, 2, 3,…, N. (1)

Здесь смысл обозначений следующий: ui — показатель, характеризующий «силу» (степень влияния, доминирования и т.п.) i-го социального субъекта в момент времени t. N — количество конкурирующих субъектов. Член ai•ui описывает воспроизводство (возобновление) «силы» i-го субъекта. Члены bij•ui•uj отражают антагонистическое взаимодействие социальных субъектов (аналог межвидовой борьбы в биологии); их численные значения характеризуют ущерб, нанесенный j-ым субъектом i-ому субъекту в ходе противодействия. Член сi•u2i учитывает «эффект тесноты», то есть относительное снижение «силы» i-го субъекта вследствие внутривидовой борьбы, ресурсных ограничений, эффектов насыщения и т.п.

Известно [5], что в зависимости от соотношения параметров ai, bij и сi система (1) имеет разную структуру устойчивых состояний — аттракторов. Например, при N = 2 возможны две основные ситуации. При сi/bji > 1 (то есть когда межвидовая борьба в значительной степени подавлена) в системе возникает устойчивое сосуществование конкурирующих субъектов. Эта ситуация отражена на рис.1, где изображена динамика изменения соотношения «силы» субъектов в виде фазовых траекторий системы (1) на плоскости (u1, u2). Стрелки на траекториях указывают направление изменения показателей «силы» u1 и u2. Видно, что в результате конкуренции через определенное время в системе устанавливается равновесное устойчивое состояние, в котором «силы» субъектов уравновешиваются и принимают значения u01 и u02.

Рис.1. Динамика изменения «силы» субъектов в ходе конкурентной борьбы в системе с сi/bji > 1 (пунктирные линии — изоклины, точка — устойчивое состояние с координатами u01 и u02)

В обратной ситуации, когда сi/bji < 1, конкурентная борьба в системе (1) приводит в конечном итоге к победе одного из субъектов и уничтожению другого, причем побеждает тот субъект, у которого соотношение параметров сi/bji имеет меньшее значение. Коэффициент сi характеризует интенсивность внутривидовой борьбы, остроту внутренних противоречий. Коэффициент bji характеризует ожесточенность межвидовой борьбы, беспощадность к внешнему врагу. (Другими словами, коэффициент сi характеризует антагонистичность отношений в системе «свой — свой», а коэффициент bji — в системе «свой — чужой».) Ситуация антагонистической конкуренции изображена на рис.2. Сепаратриса, обозначенная на рисунке штрих-пунктирной линией, делит фазовую плоскость на две области. Если система оказывается в области I, то в результате конкурентной борьбы в конечном итоге побеждает субъект №1; если в области II — победителем становится субъект №2.

Рис.2. Динамика изменения «силы» субъектов в ходе конкурентной борьбы в системе с сi/bji < 1 (пунктирные линии — изоклины, штрих-пунктирная линия — сепаратриса, точки — устойчивые состояния)

Из сказанного явствует, что в указанных ситуациях (сi/bji > 1 и сi/bji < 1) стратегии обеспечения устойчивости и «живучести» социальных субъектов прямо противоположны. В рамках первой ситуации стабильность и устойчивость социальной системы достигается в случае, если все взаимодействующие субъекты толерантны, способны к выработке компромиссных решений друг с другом (то есть величины bji имеют низкое значение). При этом внутренняя конкуренция сi может быть высока. В рамках второй ситуации в лучшем положении оказывается тот субъект, который сможет достичь единства и внутренней бесконфликтности (то есть уменьшит значение сi), но будет бескомпромиссен и агрессивен по отношению к конкурирующим субъектам (то есть увеличит значение bji). Состояние с сi/bji ? 1 неустойчиво, это точка бифуркации. Здесь нет оптимальной стратегии, высока вероятность стрессовых ситуаций.

Если сопоставить это с рассмотренными выше особенностями обществ Западного и Восточного типа, то становится ясным следующее:

• различие Запада и Востока — это отражение объективных законов самоорганизации общества: Западное общество соответствует состоянию социума с сi/bji > 1, Восточное — состоянию с сi/bji < 1. Причина такого расхождения способов самоорганизации заключается в различии условий существования этих обществ. Так, социум с сi/bji > 1 формируется при наличии разнообразных видов ресурсов и стремления к обмену ими на основе рыночных отношений, при этом внешние угрозы должны быть не велики (такая ситуация возникала в торговых и индустриальных обществах Запада). Условием формирования социума с сi/bji < 1 является наличие внешнего врага, претендующего на главный ресурс — землю (такая ситуация постоянно воспроизводилась в земледельческих и кочевых обществах Востока);\
• указанные состояния являются устойчивыми, однако стабильность этих состояний сохраняется до тех пор, пока отношение сi/bji заметно отличается от единицы. Когда сi/bji ? 1 общество неустойчиво, возможны социальные срывы и катаклизмы;
• величина параметров сi и bji определяется внутренними, в основном социально-психологическими факторами, вследствие чего общество может активно влиять на них, тем самым усиливая (или ослабляя) свою устойчивость. В социуме первого типа (в Западном обществе) целесообразно усиливать независимость социальных субъектов и инициировать конкуренцию между ними (то есть повышать значение сi). Это реализуется за счет утверждения в обществе «западных ценностей» (см. выше) и развития либерально-рыночных отношений. С другой стороны, в таком обществе требуется снижение внешней конфликтности (то есть уменьшение bji), что естественным образом согласуется с необходимостью установления деловых и торговых контактов с другими социальными субъектами как партнерами по бизнесу вне зависимости от их гражданства, вероисповедания, идеологических пристрастий и т.п.

В социуме второго типа (в Восточном обществе) целесообразно усиление внутренней консолидации и сплоченности (снижение сi), что достигается идеологическими (религиозными) и административными средствами (насильственное удаление из общества нежелательных лиц — ссылка, экстрадиция, тюремное заключение и т.п.). Одновременно необходимо усиливать противопоставление внешним силам (повышать значение bji), что часто достигается путем создания образа внешнего врага на этнической, конфессиональной, социальной основе;

• различие стратегий обеспечения устойчивости обусловливает различие доминирующих социально-психологических установок и этических императивов в Западном и Восточном обществах. Существование этических систем двух противоположных типов теоретически обосновано В.А.Лефевром в [6]. Первая из них основана на запрете зла, вторая — на декларации добра. Обе системы внутренне логичны и непротиворечивы, но в практических ситуациях приводят к противоположным моделям поведения. Так, если в первой системе одобряется стремление к компромиссу с партнером, то во второй считается правильным подчинить его своей воле. В [7, 8] показано, что первая этическая система естественным образом формируется и закрепляется в обществах Западного типа, а вторая — в обществах Восточного типа.

Таким образом, наличие сильных институциональных различий во всех сферах жизни обществ Запада и Востока является не просто эмпирическим фактом, но глубоко закономерным явлением. При этом их функционирование, по форме сильно отличающееся друг от друга (на Западе направленное на увеличение сi/bji , на Востоке — на уменьшение сi/bji), подчинено внутренней логике и в целом предсказуемо.

К какому же из этих двух основных типов обществ относится (или должна относиться) Россия? Какой логике поведения ей надо придерживаться, чтобы обеспечить социальную устойчивость? К какому состоянию — аттрактору надо стремиться? Об этом уже много столетий спорят историки, образованная часть общества (западники и славянофилы, рыночники и «почвенники» и т.п.), но безрезультатно. На поверхности — внешняя противоречивость социального поведения (воспринимаемая как шараханье из крайности в крайность), его несоответствие ни западным, ни восточным моделям, например:

• почвенный российский коллективизм уживается с периодически происходящими жесточайшими внутренними социальными «разборками», а идущая на протяжении всей российской истории вооруженная борьба с геополитическими соседями — с удивительной терпимостью к ним же в мирное время и с всепрощенчеством;
• потрясающая управленческая бездарность в спокойные исторические периоды соседствует с поразительными свершениями в кризисные эпохи, когда казалось бы нет никаких шансов на успех и ситуация безвыходная.

Все это стало причиной повторяющихся рассуждений о «загадочной русской душе», о «русской непредсказуемости» и т.д. Но так ли уж все загадочно и непредсказуемо? Может быть, здесь есть своя логика?

Если действовать в рамках научной методологии, то поиск причин возникновения тех или иных особенностей в развитии общества нужно начинать с анализа условий его существования. Поэтому проанализируем условия, в которых протекали (и до сих пор протекают) процессы социальной самоорганизации в России.

В таблице 1 приведено обобщенное сравнение условий, оказавших важное влияние на формирование социальных институтов в странах Востока, Запада и в России в доиндустриальную эпоху.

Таблица 1

Рассмотрим влияние первых двух факторов из таблицы 1 на процессы социальной самоорганизации в разных регионах.

В странах Востока в силу сравнительно благоприятных климатических условий обеспеченность агроресурсами была достаточно хорошей; но с другой стороны, был высок уровень военных угроз. Это объективно способствовало тому, что имеющиеся свободные ресурсы аккумулировались элитой в своих руках и тратились на военные и другие нужды. Обратной стороной такой ситуации было то, что органы центральной власти становились гипертрофированно сильными, переставали считаться с народом; устанавливались авторитарные режимы, формировавшие общество «под себя» сверху вниз. Нарастающее давление центральной власти периодически приводило к социальным кризисам и народным восстаниям, но после них все возвращалось «на круги своя» и вновь воспроизводилась социальная система восточного типа.

В странах Западной Европы в силу менее благоприятного климата агроресурсов было существенно меньше, и центральной власти их доставалось немного. С другой стороны, потребность в центральной власти была не велика, поскольку был существенно меньшим уровень внешних угроз, от которых власть должна была защищать население. В этих условиях центральная власть не пользуется поддержкой снизу и слабеет в борьбе с центробежными тенденциями в среде элиты; ее возможности ограничиваются, возникают процессы социальной самоорганизации снизу вверх на основе принципа субсидиарности, постепенно формируется социальная система западного типа. В этом — одна из причин длительной феодальной раздробленности в Западной Европе, закончившейся в конечном счете победой буржуазного строя, то есть победой индивидуализма, частных интересов граждан над претензиями центральной власти.

На северо-восток от Западной Европы природно-климатические условия становятся еще более суровыми [9]. Основной проблемой этносов становится обеспечение физического выживания. При низких ресурсных возможностях социальным надстройкам (в том числе, специализированным органам центральной власти) не на что существовать. В этом регионе логично было бы наблюдать неразвитость государственности или ее полное отсутствие (именно это и наблюдалось у финно-угорских, самодийских народов; наблюдалось это и у славян до Х века нашей эры). Однако на территории Восточно-Европейской равнины в средневековье в условиях ресурсной дефицитности возникла социальная аномалия: сильное централизованное аграрное государство «Московское царство», ставшее затем «Российской империей», потом «СССР» и сейчас «Российской Федерацией».

В чем причина такой аномалии? Откуда взялись ресурсы на создание в XV-XVI веках сильного государства, в то время как их катастрофически не хватало для сколь-нибудь сносного существования основной части этноса [9]? Чудес не бывает — такое возможно только за счет дополнительного урезания и без того чрезвычайно скудного потребления крестьян в пользу создания и поддержания государственных структур. Какова естественная реакция крестьянства на такое урезание, случись такое хоть на Востоке, хоть на Западе? Ответ предсказуем: было бы крестьянское восстание, и примеров таких восстаний в истории стран Востока и Запада несть числа. Что же в России? — Здесь типична обратная реакция: добровольное затягивание поясов, смирение, непротивление и упование на «царя-батюшку». Чем такую реакцию объяснить?

Распространенный (и очень популярный в среде либеральных публицистов) ответ таков: причина подобного поведения — в рабском характере и природной пассивности русского народа, в страхе перед властью, воспитанном в народе самодержавием — тяжелым наследием монголо-татарского ига. То есть — сами виноваты. Что же делать? — Выдавливать из себя раба, отстаивать свои права, бороться за них, не давать власти помыкать собой. То есть — быть такими, как все «нормальные» народы.

Но мы уже знаем, что «нормальный» народ в таких условиях государство образовать не смог бы — на это попросту не хватает ресурсов. Тут либо «натягивание одеяла на себя» ценой ослабления центральной власти, либо жесткое самоограничение ради укрепления централизованного государства — третьего не дано. Киевская Русь пошла по первому пути, типичному для феодальной Европы. Кончилось все раздробленностью, княжескими междоусобицами и монгольским завоеванием. Московская Русь выбрала второй путь, позволивший ей консолидировать силы, избавиться от завоевателей и стать Российской империей.

Здесь мы сознательно избегаем этических оценок: кому-то нравится Российская империя («великое евразийское государство»), кому-то не нравится («тюрьма народов»). Мы лишь констатируем объективный факт: в условиях Русской равнины устойчивая государственность возможна только при добровольном самоограничении народа в пользу центральной власти (это можно называть хоть «самоотверженностью», хоть «рабской психологией», суть не меняется). Чем обусловлено возникновение этого социально-психологического феномена, характерного по существу только для русских и больше ни для какого народа ни на Востоке, ни на Западе? Почему русские такие «ненормальные»? Чтобы ответить на этот вопрос, сравним роль государства на Востоке, на Западе и в России (рассмотрение будем вести крупными мазками, чтобы ярче высветить главное).

Древнейшие государства возникли на Востоке в так называемых «речных цивилизациях» (долины Нила, Инда, Хуанхэ, междуречье Тигра и Ефрата). Важнейшей функцией этих государств была хозяйственная — организация населения на проведение коллективных ирригационных работ. В условиях «речных цивилизаций» ирригационные работы позволяли резко повысить урожайность, поэтому в их эффективности было заинтересовано все общество. Если по каким-либо причинам государство ослабевало, то ирригационные системы приходили в упадок, урожайность падала, возникал голод, вспыхивали гражданские войны, наступала гуманитарная катастрофа. Поэтому к центральной власти относились терпимо (особенно, в конфунцианских странах), считали, что власть должна быть сильной и мудрой. С поборами в пользу государства мирились, тем более что ресурсов хватало на всех. Однако если положение народных масс ухудшалось и виновным в этом оказывалось государство, народ поднимался на восстания.

В средневековой Западной Европе государство не выполняло хозяйственных функций и работало лишь на себя. Общество от центральной власти ничего (кроме необходимости платить налоги) не имело. Поэтому происходили постоянные внутренние конфликты. Размеры и сила государств по существу определялись размером средств, которые государству удавалось изъять у своих подданных, но их было немного. Реальным источником доходов была война с соседями, но только если эта война успешная, а это было далеко не всегда. Так что государство на Западе воспринималось обществом в основном как обуза: народ жил своей жизнью, государство — своей. (Ситуация стала меняться в эпоху буржуазных революций, но это было уже в XIX веке.) Естественно, общество не было заинтересовано в усилении центральной власти, всячески ей противилось, стремилось как-то ее ограничить (в Англии — парламентом, во Франции — Генеральными штатами и т.п.), стать независимым от нее. Противостояние общества и государства, постоянные внутренние конфликты были причиной длительной феодальной раздробленности в Западной Европе. Слабость Европы, к счастью для нее, не закончилось катастрофой. Ее спасло то, что она не представляла особого интереса для сильных геополитических соседей: ни арабы в VIII веке, ни монголы в XIII веке в лесные районы Европы не пошли, вернулись в свои степи и полупустыни; турки-османы серьезно тревожили только юг Европы.

В России ситуация была другая. Россия в силу своего географического положения постоянно подвергалась нападениям и со стороны Великой Степи, и со стороны Запада. Причем нападали иноверцы, и борьба была беспощадная, на уничтожение. В этих условиях существование народа возможно было только при наличии сильного государства, способного организовать отпор врагу. Есть государство — есть народ, нет государства — нет народа. То есть сильное государство становится гарантом выживания этноса. Жалко ли пожертвовать личным достатком в пользу сильного государства ради обеспечения безопасности? — Не жалко! И это был осознанный выбор русского этноса.

Если у других народов взаимоотношения с властью строились в основном по поводу материальных проблем и при ухудшении материального состояния народных масс естественной их реакцией был бунт против власти, стремление заставить считаться с собой путем неповиновения, то у русских выработалась стратегия, противоположная по своей сути: основные угрозы воспринимались как исходящие не от власти, а извне, поэтому с данной Богом властью смирялись и при ухудшении ситуации шли на сокращение потребления с тем, чтобы высвободившиеся ресурсы объединить под началом власти для отпора внешнему врагу. Западный наблюдатель трактовал такое поведение как проявление «рабской психологии» русского народа и был не прав: самоограничение и подчинение власти в условиях России в действительности создавало необходимые условия для этнического выживания, для объединения скудных ресурсов в борьбе с внешними угрозами. Выживание этноса в условиях хронической нехватки ресурсов и при постоянных военных угрозах возможно лишь за счет:

• мобилизационных мер концентрации ресурсов в руках центральной власти в форс-мажорных обстоятельствах (а такие обстоятельства возникали постоянно);
• перераспределения сконцентрированных ресурсов из центра на приоритетные направления без упования на рыночные механизмы саморегуляции (частная собственность в этом случае является помехой, тормозящей процессы концентрации и централизованного перераспределения ресурсов в форс-мажорных обстоятельствах);
• обеспечения психологической поддержки или, по крайней мере, непротивления со стороны населения действиям центральной власти (в противном случае мобилизация ресурсов не может быть центральной властью осуществлена);
• снижения конфликтного давления со стороны периферии страны на ее центр (это необходимо для снижения затрат на управление страной в условиях ограниченных ресурсов).

Действительно, логичность перечисленных мер укрепления устойчивости социума становится очевидной, если обратиться к модели (1). Если в качестве социальных субъектов в модели рассматривать этносы (состоящие из народа и элиты), в качестве ui — ресурсы, которые могут быть использованы ими для противостояния другим этносам, то тогда выражение (1) означает, что для повышения своей живучести этносы должны увеличивать ui и, следовательно, стремиться к тому, чтобы правая часть выражения (1) была больше нуля. Для этого нужно увеличивать член ai•ui и уменьшать значения j i bij•ui•uj и сi•u2i. Член ai•ui связан с воспроизводством ресурсов и в условиях их естественной (связанной с суровыми природными условиями) ограниченности может достигать больших значений только при концентрации ресурсов центральной властью для целенаправленного использования против внешних угроз. Рыночные механизмы обеспечить высокий уровень ai•ui в этих условиях не могут: ресурсов слишком мало и производители не заинтересованы отрывать от себя необходимое в пользу государства. Увеличить ai•ui можно только мобилизационными мерами в ущерб рыночным отношениям. Как следствие, в этих условиях социальная система трансформируется в систему Восточного типа с сi/bji < 1. Члены j i bij•ui•uj характеризуют издержки в результате конфликтов с соседними этносами.

Эти издержки могут быть уменьшены либо за счет подавления (уничтожения) этих этносов (такая тактика, как было показано выше, характерна для Восточных обществ), либо путем снижения конфликтности с ними. Россия пошла по второму пути, поскольку в условиях низкого ресурса и многочисленности соседей повышение конфликтности было бы недопустимо «дорогим удовольствием» и закончилось бы гибелью государства. Снижение bji достигалась кооптированием в российскую элиту элит национальных окраин, культурной и религиозной терпимостью по отношению к народам, входящим в Российскую империю, распространенностью смешанных браков, «крестьянской» (а не просто военно-административной) колонизацией включаемых в состав империи территорий и т.п. Но как мы уже знаем, уменьшение bji увеличивает отношение сi/bji , снижая социальную устойчивость общества в целом. Как противодействовать этому? — Только снижая значение сi в системе «свой — свой», то есть повышая однородность общества и уменьшая внутреннюю конфликтность. К этому призывает православие с его смирением и непротивлением власти. Это культивируют и патриархальный русский коллективизм, и общинность, и государственность на почвенном уровне.

Это было целью «чисток» в советское время, направленных на избавление общества от инакомыслящих, повышающих своим инакомыслием внутреннюю конфликтность сi. Только при очень низком значении сi возможно устойчивое существование общества с низким уровнем ресурсной обеспеченности и высоким уровнем внешних угроз. Лишь при очень низком сi государство получает возможность аккумулирования необходимых ресурсов для обеспечения безопасности и живучести социума. Но как добиться низкого уровня конфликтности в условиях неизбывной нужды основной части населения? Для Западного и Восточного обществ эта задача не решаема. Эту задачу удалось решить только в российском обществе, и определяющим оказался психологический фактор. Только самоограничение и добровольное подчинение власти как императив народной жизни обеспечило устойчивое существование государства российского.

Власть, конечно, этим пользовалась, на этом паразитировала (и при царях, и при СССР), не понимая, что пилит сук, на котором сидит. Но, тем не менее, запаса прочности хватило надолго. Сейчас происходит целенаправленная попытка смены социально-психологических императивов в обществе под лозунгом «не надо выдумывать особых путей развития; надо жить, как во всех цивилизованных странах». Объективно это приводит (и уже привело) к резкому повышению внутренней конфликтности и снижению социальной устойчивости. Достаточно ли этого для распада государства — скоро увидим.

Обратимся теперь к третьему фактору, отмеченному в таблице 1, к наличию людских ресурсов. Для стран Востока характерна относительная перенаселенность, людских ресурсов много, поскольку высок уровень ресурсной обеспеченности. В странах Запада относительная плотность населения в эпоху средневековья была ниже, что связано с менее благоприятными природно-климатическими условиями, с меньшей обеспеченностью ресурсами. Но и на Востоке и на Западе в периоды, когда в силу каких-либо причин ощущался недостаток рабочей силы, последняя повышалась в цене, и эти периоды характеризовались хотя бы временным, но улучшением положения народных масс [10]. В России в условиях низкой ресурсной обеспеченности сформировалась иная логика развития событий. Увеличить количество рабочей силы за счет увеличения зарплаты было невозможно — не было свободных финансовых ресурсов. Каков же выход в случае возникновения форс-мажорных обстоятельств? — Переход к принудительной трудовой мобилизации, фактически являющейся средством резкого удешевления рабочей силы.

Есть ли в этом логика? — Есть. Действительно, если рабочей силы не хватает, но есть финансовые возможности, естественным способом привлечения дополнительных рабочих рук является повышение заработной платы. Причем, на Востоке эта мера была, как правило, кратковременной в силу быстрого воспроизводства населения до избыточного уровня. На рис.3 в качестве иллюстрации приведена динамика изменения уровня зарплат в средневековом Египте на протяжении семи столетий. Видно, что после кровопролитных войн, народных восстаний, периодов мора, сопровождавшихся резким уменьшением населения, уровень зарплат на некоторое время повышался, однако затем снова падал, и все возвращалось «на круги своя».

Рис.3. Средняя заработная плата неквалифицированных рабочих в Египте в литрах зерна в день в VIII — XIV веках. Данные из [11]

В Западной Европе возможности для быстрого воспроизводства населения были хуже, плотность населения — ниже. Это естественным образом обусловило относительную дороговизну рабочей силы и стимулировало стремление заменить ее машинами, что в конечном итоге привело к расцвету изобретательства и к промышленной революции.

Когда же рабочая сила и финансовые ресурсы находятся в еще большем дефиците (что является типичным для России) и рыночные механизмы перестают работать, привлечение дополнительной рабочей силы возможно только за счет трудовой мобилизации, когда люди трудятся за мизерную плату или вообще бесплатно. Наблюдается своеобразная бифуркация: при уменьшении ресурсной обеспеченности в определенный момент вместо удорожания рабочей силы происходит ее резкое удешевление, и только это позволяет обеспечивать необходимую для выживания социума концентрацию трудовых ресурсов. (Так было и в эпоху реформ Петра I, и в эпоху СССР. В резком снижении реальной стоимости рабочей силы заключается экономический смысл крепостного права .) При этом мобилизация не воспринимается как нечто из ряда вон выходящее. Психологически она воспринимается как вынужденная необходимость; и это верно, поскольку именно благодаря ей социуму удается выжить в форс-мажорных обстоятельствах (терпимость русского народа к мобилизационным мерам нередко трактуется как проявление «рабской психологии», но в действительности это лишь один из механизмов социального выживания. Конечно, власть всегда стремилась использовать мобилизационный режим для упрочения своих позиций, злоупотребляя терпимостью народа, но это отрицательно характеризует ее, а не народ).

Итак, в кризисных ситуациях в условиях дефицита рабочей силы и материальных возможностей логичен переход общества в мобилизационный режим [12], заключающийся:

• в нерыночной, добровольно-принудительной концентрации имеющихся в обществе ресурсов;
• в направлении этих ресурсов на решение ограниченного числа приоритетных задач (остальные задачи считаются второстепенными и решаются по остаточному принципу, если вообще решаются);
• в объединении усилий, в идейной и организационной консолидации общества (для чего нужно снизить внутреннюю конфликтность сi и достичь высокой степени гомогенности общества, в частности, путем выявления «внутренних врагов» и избавления от них).

Такой способ выхода из кризисных ситуаций типичен для России и отличает ее от Западных и Восточных обществ. Там ухудшение материальных условий жизни, снижение ресурсной обеспеченности обычно приводит к нарастанию внутренних противоречий, к дестабилизации и дезинтеграции общества. В России в этих же условиях, как правило, происходит консолидация общества («беда объединяет») с переходом в мобилизационный режим, помогающий сконцентрировать ресурсы и преодолеть кризис. Это зачастую происходит с большими издержками и людскими потерями, но цель — выход из кризиса — тем не менее, достигается. Способность быстрого перехода к мобилизационному режиму, сформировавшаяся у русского этноса, находится в резком противоречии с психологией рыночных отношений. Именно психологическими проблемами (несовместимостью мобилизационных и рыночных установок) объясняются многие системные трудности, с которыми столкнулось российское общество в конце XIX — начале ХХ века, а также в конце ХХ века, когда пыталось пойти по западному пути развития.

Что касается «развитости коммуникаций» — четвертого фактора, рассмотренного в таблице 1, то его влияние на формирование социальных институтов заключается в следующем.

На Востоке в степной, полупустынной и прилегающих к ним зонах сухопутные коммуникации в средневековую эпоху были развиты хорошо, особенно у кочевых народов. Это позволяло власти контролировать большие разнородные пространства, способствовало формированию централизованного управления директивного типа [13]. Связность государственной территории осуществлялась через центр (см. рис.4а)

Западная Европа в раннем средневековье была достаточно лесистой, сухопутные коммуникации были затруднены. Это способствовало политической раздробленности, слабости влияния центральной власти. Единство территорий поддерживалась в основном за счет горизонтальных торговых связей (см. рис.4б) и развития рыночных отношений (ярмарки, торговые взаимообмены).

В России плотность населения была чрезвычайно низкой, территория — обширной и трудно проходимой, долгое время практически единственным средством коммуникаций были реки. По существу, Россия представляла собой совокупность практически не связанных друг с другом островков населения, живущих натуральным хозяйством (см. рис.4в). Роль центральной власти на местах по существу была номинальной и экономически неэффективной («до Бога высоко, до царя далеко»), но объективная потребность в ней, тем не менее, существовала в силу необходимости обеспечения единства страны перед лицом внешних угроз (об этом говорилось выше).

Вследствие этого на территории России возникло необычное явление. И на Западе и на Востоке при ослаблении центральной власти происходило усиление сепаратизма и центробежных тенденций, дезинтеграция территорий. Так, слабое развитие коммуникаций в Западной Европе в раннем средневековье способствовало длительному существованию феодальной раздробленности. Однако в России, где связь между регионами была еще хуже (что нашло отражение в известной поговорке о двух российских напастях — дураках и дорогах) и следовало бы ожидать еще большей дезинтеграции , сформировалось централизованное Московское царство, что было бы невозможно, не будь поддержки снизу, со стороны широких народных масс.