Г.Г. Малинецкий

Недавно один из начинающих авторов посетовал на то, какую же большую свинью подложил Александр Дюма его собратьям по цеху. В начале карьеры Дюма изда-тели платили ему за каждую строчку, и в произведениях классика было много прекрасных диалогов с одним — двумя словами в строке. В середине литературной деятельности платили уже за полные строки и от диалогов романист безжалостно избавился. А ближе к концу его карьеры платили уже постранично. Но прогресс на этом не кончился. Теперь редакторы мыслят крупными блоками — текстами в целом. Вот и меня попросили очень кратко, но вместе с тем ясно и популярно рассказать о важной проблеме — будет ли конец у науки

«Где начало того конца,
которым оканчивается
начало?»
Козьма Прутков

Недавно один из начинающих авторов посетовал на то, какую же большую свинью подложил Александр Дюма его собратьям по цеху. В начале карьеры Дюма изда-тели платили ему за каждую строчку, и в произведениях классика было много прекрасных диалогов с одним — двумя словами в строке. В середине литературной деятельности платили уже за полные строки и от диалогов романист безжалостно избавился. А ближе к концу его карьеры платили уже постранично. Но прогресс на этом не кончился. Теперь редакторы мыслят крупными блоками — текстами в целом.

Вот и меня попросили очень кратко, но вместе с тем ясно и популярно рассказать о важной проблеме — будет ли конец у науки.

Быть или не быть? Взгляд научного популяризатора.

«- Ну уж это положительно интересно,
-трясясь от хохота, проговорил профессор, — что же это у вас,
чего не хватишься, ничего нет! Он перестал хохотать внезапно
и, что вполне понятно при душевной болезни, после хохота
впал в другую крайность — раздражился и крикнул сурово: — Так,
стало быть, так — таки и нету?»

М. Булгаков «Мастер и Маргарита».

В прошлом году в издательстве «Амфора» вышел бестселлер американского журналиста Джона Хоргана * И теперь он обсуждается не только общественностью англоязычных стран, но и научным сообществом России.
Книга посвящена обсуждению одного вопроса, — будет ли конец у науки, как у общественного института в целом, так и у отдельных научных дисциплин — физики, космологии, эволюционной биологии, социологии, неврологии, нелинейной динамики — в частности.

Автор — один из ведущих журналистов научно — популярного журнала Scientific American (более известного ранее в СССР под названием «В мире науки») решил написать спорную субъективную книгу, отказавшись от претензий на журналистскую беспристрастность.

Личный взгляд Дж. Хоргана сводится к следующему: «Если ты веришь в науку, то должен признать возможность — даже вероятность — того, что эпоха великих научных открытий закончилась…Дальнейшие исследования не дадут великих открытий или революций, а только малую незначительную отдачу». Современные ученые родились слишком поздно. Им никогда не превзойти таких достижений, как открытие закона тяготения Ньютона, теория естественного отбора Дарвина и теория относительности Эйнштейна.

Сильным современным учёным остаётся, по мнению Дж. Хоргана, только одна возможность: «заниматься наукой спекулятивного, постмодернистского типа, которую я называю иронической. Ироническая наука напоминает литературную критику в том, что она предлагает точки зрения, мнения, которые, в лучшем случае, являются интересными и не вызывают дальнейших комментариев. Но она не сосредотачивается на истине. Она не может достичь эмпирически подтверждаемых сюрпризов, которые заставляют ученых существенно пересматривать базовое описание реальности».

Работа Хоргана — книга о мнениях. Чтобы обосновать свою точку зрения и заручиться авторитетной поддержкой, автор побеседовал со многими известными учеными — математиком Роджером Пенроузом, биологом Бентли Глассом, физиками Лео Кадановым, Шэлдоном Глэшоу, Стивеном Вайнбергом, Андреем Линде, философами Карлом Поппером, Томасом Куном, Паулем Файерабендом, биологом Ричардом Докинзом, «нелинейщиками» Пером Баком, Ильёй Пригожиным, Митчеллом Фейгенбаумом. Уже одно это делает книгу любопытной. Автору особенно близки исследователи, разделяющие его пессимизм.

Не буду говорить об очевидных противоречиях. С одной стороны: «На сегодняшний день самым большим барьером будущего прогресса чистой науки является её прошлый успех». С другой стороны, наука не оправдала возлагавшихся надежд и поэтому получает всё меньшее финансирование, и всё меньше привлекает молодёжь. Хорошо ли идут дела, плохо ли, — вывод один — конец близок.

Книга интересная, и, безусловно, заслуживает внимания. Хотя мне, воспитанному на блестящих образцах отечественной научно — популярной литературы, многое режет глаз. В одном месте автор признаётся, что «соврал», в другом, что «поддакивал», в третьем, что «уводил от темы». А когда аргументов не хватает, то в ход идут говорящие детали — «измятые джинсы», «лицо кирпичного цвета», «раздраженный голос»… Их обладатели, конечно, не могут высказывать мыслей, заслуживающих доверия. Тут разная позиция.

Советские популяризаторы старались поднять читателя до понимания глубоких проблем и тех принципиальных вещей, которыми занимаются ученые. Джон Хорган, напротив, принижает и упрощает и идеи, и их творцов. По — моему, один из героев Альбера Камю объясняет, как почувствовать себя выше папы римского, — надо быть просто снисходительнее к папе и к его мелким слабостям. Наверно, лучше было бы, чтобы автор не пользовался этим немудрёным рецептом. Но всё же не «Московский комсомолец». А в эпоху безвременья, в «фельетонную эпоху», может быть, это и не мало.

Конец науки. Рациональный подход.

«…возможно избегнуть трех одинаково
губительных крайностей:
- утопий мечтательности, желающей
всё постичь одним порывом мысли;
- ревнивой косности, самодовольствующейся
обладаемым, и
- кичливого скептицизма, ни на чём не
решающегося остановиться.»

Д.И. Менделеев

Гораздо более серьёзной и рациональной мне представляется аргументация мысли о конце науки сотрудника Института химической физики им. Н.Н. Семёнова РАН О.В. Крылова**. В самом деле, была эпоха Великих географических открытий, когда исследователи открывали новые материки, страны, моря. Но после того, как это было сделано, «открывающая» эти объекты география закончилась. Хотя это не значит, что в науке, называемой «география», не осталось других задач или что здесь автоматически должен оскудеть поток грантов и аспирантов.
О.В. Крылов рассматривает Нобелевские премии как критерий развития науки. И приведенный им список действительно красноречив. В середине XX века многие Нобелевские премии были присуждены за действительно великие открытия в физике.

1918г. М. Планк Квантовая теория
1921г. А. Эйнштейн Теория фотоэффекта
1922г. Н. Бор Теория строения атома
1923г. Р. Милликен Определение заряда электрона
1929г. Л. де Борйль Волновые свойства материи
1932г. В. Гейзенберг Первый вариант квантовой механики
1933г. П. Дирак, Э. Шредингер Создание квантовой механики
1938г. Э. Ферми Искусственная радиоактивность
1945г. В. Паули Принцип запрета (принцип Паули)
1954г. М. Борн Статистическая интерпретация волновой функции
1956г. Дж. Бардин, У.Браттейн, У.Шокли Теория сверхпроводимости
1957г. Ц. Ли, Ч. Янг Нарушение закона четности в слабых процессах
1964г. Н.Г. Басов, А.М. Прохоров, Ч. Таунс Квантовые генераторы
1965г. Р. Фейнман, Дж. Швингер, С.Томонага Квантовая электродинамика
1969г. М. Гелл-Ман Гипотеза кварков
1978г. П.Л. Капица Открытие сверхтекучести
1979г. С. Вайнберг, Ш.Глэшоу, А.Салам Единая модель электромагнитного и слабого взаимодействия
Эти открытия и их авторы известны большинству учёных, а не только физикам.

Иную картину мы видим в последние годы.

1981г. Н. Бломберген, А. Шавлов, К. Сигбан Новые виды спектроскопии
1982г. К. Вильсон Теория критических явлений
1983г. С.Чандрасекар, У Фаулер Теория эволюции звёзд
1984г. К. Руббиа, С.Меер W и Z частицы, переносящие слабые взаимодействия
1985г. К. фон Клитцинг Обнаружение квантового эффекта Холла
1986г. Э. Руска, Г.Бинниг, Г. Рорер Туннельная микроскопия
1987г. К.А. Мюллер, Г. Веднорц Высокотемпературная сверхпроводимость
1988г. Л. Ледерман, М. Шварц, Дж. Стейнберг Метод нейтринного пучка и дублетная структура лептонов
1989г. Н. Рамзей, Х. Демель, В. Пауль Водородный мазер. Удержание ионов в ловушке для спектроскопии высокого разрешения
1990г. Дж. Фридман, Г. Кендалл, Р. Тейлор Экспериментальные доказательства структуры нуклонов
1991г. П.Ж. де Жен Теория упорядочивания в жидких кристалах и полимерах
1992г. Ж. Шарпак Детекторы элементарных частиц
1993г. Р. Хале, Дж. Тейлор Открытие нового типа пульсаров
1994г. Б. Брокхауз, К. Шалл Нейтронная спектроскопия и дифракция нейтронов
1995г. Ф. Райнес, М. Перл Доказательство существования нейтрино, открытие -лептона
1996г. Д. Ли, Д. Ошеров, Р. Ричардсон Открытие сверхтекучести в гелии-3
1997г. С. Чу, К. Коэн-Таннуджи, У.Филлипс Охлаждение и захват атомов методом лазерного излучения

Из 17 премий 13 было дано группам из 2-х и 3-х учёных. Это показывает, что авторство многих работ не может быть приписано одному бесспорному лидеру. И слов в названии премии становится всё больше. Пять премий присуждены за методы исследования, две премии, на самом деле, не по физике, а по астрономии. Аналогичным образом дело обстоит и в химии.

О.В. Крылов представляет не только качественные, но и «количественные» соображения. О динамике развития науки он предлагает судить лишь по наиболее значимым публикациям, которые сообщают об открытиях и достижениях, затем попадающих в учебники и энциклопедии. Анализ, с этой точки зрения, химической энциклопедии, изданной в 1988-1998 году показал, что число открытий в химии непрерывно росло до максимума в 1930-х годах, а затем начало быстро снижаться. В органической химии максимум был пройден около 1900 года, в биохимии в 1950-е годы, в химии полимеров в 1960-е.

Другими словами, ситуация действительно близка к той, что была в географии. Новый континент второй раз не откроешь.

Среди работ, посвященных пределам науки, одна из наиболее глубоких, на мой взгляд, принадлежит одному из создателей квантовой механики Евгению Вигнеру*.

В этой работе автор обращает внимание на несколько причин, которые могут в перспективе остановить развитие науки.

Это:

• Разрыв между естественными и гуманитарными науками, в результате которого естественные науки знают «как делать», но не знают «что» (поскольку смыслы и ценности оказались вне их поля зрения), а гуманитарные дисциплины, в большинстве своём, остаются науками о мнениях;
• Дифференциация, в результате которой учёные, даже работающие в смежных областях, утрачивают общий язык;
• Увеличивающийся путь к переднему краю науки, который может по-требовать со временем большую часть активной жизни исследователя;
• Снижающаяся отдача от фундаментальной науки. При этом, зачастую, наибольший эффект дают не новые технологии, а новые типы социальной организации, которые ищутся наугад.

Итак, мы действительно столкнулись с необходимостью заглянуть в будущее науки.

Новый век — новая наука

«Секрет не в том, чтобы глубже
и глубже погружаться в систему.
Секрет в том, чтобы идти
в другом направлении».
П. Бак

Один мой знакомый химик как-то объяснил мне уровень его области: «Вы только скажите, что надо. Мы прикинем, во что это обойдётся. И, конечно, это сделаем.» Нобелевские премии по органическому синтезу уже не присуждает. Доступное раньше только великим сейчас стало сейчас по плечу многим.

Давайте, как это любят учёные , рассмотрим предельный случай. Допустим, что фундаментальная наука позволяет нам узнать всё, что хотим, про то, как устроена Природа (естественно, в тех рамках, которые законам природы не противоречат), а прикладная — исполнять любые наши желания. Но при этом нести ответственность за их исполнение, за возможные последствия, естественно, будем мы сами. Почти как в песне Аллы Пугачёвой: «Наш мир устроен так, что всё возможно в нём, но после ничего исправить нельзя».

И тогда возникает вопрос: чего же пожелать? К чему приведёт исполнение этого желания? Трудные это вопросы. Почти в каждом эпосе есть легенды про то, как боги или герои, получив в руки небывалое могущество, так распорядились им, что мало никому не показалось. Джонну Кеннеди приписывают крылатую фразу: » У меня есть тысячи специалистов, которые могут построить пирамиду, и нет ни одного, который знал бы, стоит ли её строить». Трудны такие вопросы и для науки. Это вызов, равного которому в истории науки ещё не было. И будущее не только науки, но и всей нашей циви-лизации, вероятно, определяется тем, сумеет ли она его достойно принять.

Нет, конечно, можно делать вид, что вызова нет. Это особенно удобно в нынешнюю эпоху — эпоху сомнений и недоверия науке. Например, чехословацкий диссидент, а позже чешский президент заявлял, что Советский Союз олицетворял собой «культ объективности», созданный наукой, что его распад навечно дискредитировал этот культ и ознаменовал конец эпохи, в которой «доминировала вера, выражаемая в различных формах, что мир — сущее как таковое — это полностью познаваемая система, управляемая конечным числом универсальных законов, которые человек может постичь и рационально направлять для собственного блага». Джордж Сорос, известный спекулянт и «филантроп», отрицает концепцию объективной истины в проблемах, касающихся деятельности людей. Что же — от Просвещения к Средневековью? И пусть все » идёт как идёт»?

Видимо, если всё пойдёт, как идёт, то конец придёт совсем быстро. Не очень-то хорошо идёт. Мы уже видели аварию на АЭС, прямой ущерб от которой исчисляется десятками миллиардами долларов, а косвенный — сотнями. Видели, как в одночасье рухнула » новая экономика» со всеми удивительными открытиями и фантастическими технологиями, с которой ещё два года назад связывали магистральный путь в будущее. Видели как горбачёвщина и «новое мышление» — опасная чушь — помогли за короткий срок разложить общество и ликвидировать могучую сверхдержаву, мировую систему социализма. Видели террористические акты, которые привели к гибели тысяч людей, и поняли, что мегаполисы не удастся защитить при всём желании. Видели, как загадочная и манящая «глобализация» превратилась в простую и ясную «американизацию», и наблюдаем старую сказку о мировом господстве в новых декорациях. Мир вступил в эпоху нестабильности.

Всё это особенно некстати, поскольку наша цивилизация совершает крутой поворот. На наших глазах в течение десятилетий происходит демографический переход — ломается закон роста народонаселения, имевший место последние сто тысяч лет. Пока не найдены технологии, которые могли бы поддерживать нашу цивилизацию не десятилетия, а века. Бедность большинства населения мира — следствие и причину большинства глобальных проблем — победить не удалось.

Родился бредовый проект «золотого миллиарда». Контраст между технологическими и военными «мускулами» многих стран, убогостью их целей и отсутствием моральных ограничений никогда не был так велик. Академик Н.Н. Моисеев в 90-х годах поставил вопрос о стабильности биосферы, — о её способности отрабатывать антропогенные воздействия и сохранять состояние гомеостаза. По его мнению, мы уже вышли из состояния равновесия и далее можем существовать, только двигаясь (как велосипедист, который упадёт, остановившись), одновременно меняя себя, техносферу, окружающую среду.

В знаменитых «тезисах о Фейербахе» Карл Маркс писал: «что философы объясняли мир, а задача состоит в том, чтобы изменить его». Сейчас в начале XXI века вопрос стоит иначе — учёные уже очень много поняли и объяснили, и задача сейчас состоит в том, чтобы сохранить мир, сберечь нашу реальность. Без решения этой задачи остальные научные проблемы потеряют смысл. И в сущности, в главном, именно решения этой задачи общество и ждёт от ученых. И скромные успехи науки именно в этом — главном — направлении и порождают разочарование и недоверие.

Попытка посмотреть на будущее, опираясь на результаты науки своего времени, предпринятая Марксом и Энгельсом и их последователями, дала впечатляющие результаты. Многое действительно удалось понять и изменить. На практике удалось увидеть ещё один вариант самоорганизации общества и ещё один вариант будущего.
Однако сейчас ставки в той игре, которую ведёт человечество, и в которой ему было бы важно опереться на науку, неизмеримо выше. Просто мы гораздо ближе подошли к краю.
В этой связи можно сформулировать три сверхзадачи.

• Первую условно можно назвать теорией риска и безопасности. Чтобы двигаться на автомобиле достаточно уверенно, очень важно знать правила движения и карту местности. Точно так же, имея дело с техногенными и природными катастрофами, социальными нестабильностями, очень важно представлять, что можно и чего нельзя делать на разных уровнях управления. При этом следует иметь в виду и высокие технологии, которые несут с собой принципиально новые возможности, и совершенно неожиданные опасности и риски. Впрочем, отечественному читателю, видевшему замерзшее Приморье, дефолт и горящую Останкинскую башню, важность этой задачи объяснять не надо.
• Вторая задача — построение альтернативной или теоретической истории. Решения, которые сейчас принимаются и в России, и в мире могут изменить судьбу многих, а может быть и всех последующих поколений. Поэтому очень важно понять, из че-го мы выбираем, какое будущее нам доступно. Мы находимся в слишком опасной ситуации, чтобы позволить себе не заглядывать в будущее, не заниматься стратегическим планированием, проектированием будущего. И это тоже ключевая проблема, которой должны заниматься самые разные науки
• Третья задача — нейронаука или проблема человека. Самые большие перспективы в XXI веке и самые большие риски связаны с использованием возможностей человека. На Западе технологии раскрытия и эффективного использования потенциала человека называют high-hume технологиями (по контрасту с обычными высокими технологиями — high — tech) и рассматривает их как одно из главных направлений будущего прогресса. Человек остаётся загадкой и в «техническом» и в социальном смысле. Сегодня исследователи очень многого не знают относительно системной устойчивости организма. Мы не знаем сегодня пределов возможностей человека, а от этого во многом зависят контуры доступного нам будущего.

Проблемы междисциплинарного синтеза.

Вся королевская конница,
Вся королевская рать,
Не может Шалтая,
Не может Болтая,
Шалтая — Болтая,
Болтая — Шалтая
Шалтая — Болтая собрать!
(английская песенка
перевод С. Маршака)

Что сможет обнять необъятное? Только всеобъемлющее.
Фольклор МГУ

Каждая из сформулированных сверхзадач является междисциплинарной. Это означает, что её решение требует участия и сотрудничества представителей различных дисциплин, готовности непредвзято исследовать реальность, в которой мы оказались, и будущие возможности.

Понятно, например, что решение большинства экономических проблем современной России лежит не в экономической, а прежде всего в социальной и политической области. Понятно, что выход из системного кризиса, в котором оказалась Россия, и в который постепенно втягивается всё мировое сообщество, требует системы скоординированных мер и коллективных усилий. Но путь от этого понимания до исследова-тельских программ и от них и конкретных действий не близкий. Он может оказаться настолько далёким, что субъекты просто не успеют пройти его до момента коллапса (или Апокалипсиса, если Вам так больше нравится).

Междисциплинарный подход — это общие основополагающие идеи, общее понимание ряда принципиальных концепций, общий язык. Это не куча работ, моделей, идей. Это нечто большее. Здесь важны коллективные эффекты, которые позволяют получить новое качество и выйти на новый уровень понимания.

Обычно это трудно. Иногда, казалось бы, состоявшийся, глубокий, многообещающий подход «рассыпается» на осколки течений, теорий, отдельных, почти не связанных друг с другом, дисциплин. Прекрасная сверкающая ваза разбивается на блестящие обломки. Кибернетика, прекрасно начатая такими гигантами как Винер, Эшби, Шеннон, разбилось на теорию игр и искусственный интеллект, распознавание образов и теорию автоматов, на системное программирование и нечеткие множества, и на многое, многое другое.

Экология, несмотря на прекрасное начало, положенное книгой Юджина Одума, по-моему так и не состоялась. Не удалось в одну телегу впрячь «экологию грибов», «космическую экологию», «экологию культуры» и ещё полсотни других «экологий.»

Но необходимость — лучший катализатор. Может быть, хорошую службу здесь сослужит синергетика — междисциплинарный подход, с которым сейчас связаны многие надежды. Может быть будет создано нечто новое.

Междисциплинарность и конструктивный диалог (намного более конструктивный, чем в ушедшем веке) учёных и между собой, и с обществом сейчас жизненно необходим ещё по одной причине. Двадцатый век был золотым веком для науки. Исследования велись по всему фронту нашего познания. Учёные делали всё, что хотели, и всё, что получалось. Думаю, что будущие поколения с чёрной завистью будут вспоминать слова выдающегося физика и организатора ряда крупных проектов в области физики плазмы академика Арцимовича про то, что наука — это удовлетворение собственного любопытства за государственный счёт.

Давайте отдадим себе отчёт, что в начавшемся веке заниматься всеми интересными задачами не удастся. Во-первых, потому что фронт нашего незнания — он же передний край науки — стал гораздо шире. Во-вторых, потому что учёных станет существенно меньше, чем в XX веке. Многое из того, что сейчас считается наукой, станет обычной инженерной деятельностью. В-третьих, потому что дадут себя знать ресурсные ограничения.

Поэтому роль организаторов науки, редакторов исследовательских программ станет гораздо больше. Придется выбирать. Придётся всё чаще задумываться, как будущая теория, технология, предполагаемые открытия (слова-то какие) изменят нашу картину реальности, какие новые возможности они нам дадут, как они согласуются друг с другом. При этом различные научные результаты, методы, технологии будут элементами громадной мозаики.

Ещё несколько замечаний о тенденциях развития современной науки. Вернёмся к тезису Хоргана об «иронической науке», как о деятельности, которая сродни «науке о мнениях», и тому пределу, к которому неизбежно придёт вся наука. Ироническая наука по мнению журналиста, не имеет эмпирического обоснования, не приближает нас к истине, и не приносит обществу какой-либо пользы.

На мой взгляд, имеет место в пределах последних десятилетий тенденция к развитию «понимающей науки». Для многих привычных законов, теорий, явлений есть другой, более глубокий уровень понимания. И он не только нам доступен, но и исключительно полезен.

Поясню свою мысль примером. Один классик, уже занимая весьма солидное административное положение, занялся так называемой «воображаемой геометрией», в которой один из постулатов был отличен от евклидового. Небезызвестный Фаддей Булгарин, в журнале которого была научно-популярная страничка, зло высмеял назадачливого учёного. Другой классик, который занимался подобными работами, и знал о работах коллег-соперников, не поленился и решил проверить одно из следствий теории. Первым классиком был Лобачевский, вторым Гаусс, а проверка состояла в том, что взяв на местности треугольник с достаточно большими сторонами, учёный выяснил, действительно ли сумма внутренних углов треугольника равна 180 , как доказал Евклид, или она иная, как в «воображаемой геометрии». Проверка показала, что для изучавшихся объектов вполне достаточно теорем, доказанных греками. Время неевклидовых геометрий ещё не пришло.

Но это «ироническое» (по Хоргану), воображаемое знание оказалось востребовано всего через век в астрофизике.

А сегодня уже студент физфака понимает, что результаты этой самой геометрии лежат в фундаменте наших представлений о Вселен-ной. Представлений проверяемых, уточняемых, активно обсуждаемых. А наш соотечественник, и в прошлом сотрудник нашего института, В.Ю. Крылов с большой пользой использовал этот аппарат в теории субъективных пространств — бурно развивающемся разделе математической психологии. Наши оценки, предпочтения, ценности приходится описывать в терминах неевклидовой геометрии. Уж так мы с вами устроены.

А вот и более свежий междисциплинарный пример. Много поколений, начиная с тридцатых годов, учило квантовую механику, пожимало плечами, узнавая про парадокс Эйнштейна — Подольского — Розена и дискуссию Эйнштейна с Бором. Много поколений студентов на соседнем факультете изучало машину Тьюринга — универсальную модель компьютерных вычислений. Писались «иронические», на первый взгляд, работы про то, что же значит квантовая механика, каков смысл этой теории, каков следующий уровень её понимания. Большинство коллег к их авторам — «понимателям» — относились снисходительно. Для чего лезть вглубь (а может и «глуби» — то этой нет), если прекрасные формулы позволяют в принципе получать ответы для всех мыслимых и немыслимых задач? Как не крути, наука кончилась, началось ремесло — инженерная деятельность.

И вот в один прекрасный день студент — физик, знавший «кванты» (как их называют многоопытные четырёхкурсники) перешёл на факультет прикладной математики. И произошло чудо. Обыкновенное чудо — без которого не бывает науки. Родилась идея квантовой телепортации, квантовых вычислений, квантовых компьютеров, квантовых шифров. Оказалось, что вычисления можно организовать на отдельных атомах! И считать многие задачи, которые не под силу современным электронно — вычислительным машинам, «раскалывать» сложнейшие шифры и делать ещё очень многое. Междисциплинарный подход и попытки добиться понимания привели к поразительным результатам.

• Да, — видимо, возразил бы мне Хорган.
• Всё это хорошо, но это всё приложения, а не «настоящая фундаментальная наука», которая изучает, как устроена природа.

А вот это , как посмотреть. Довольно очевидно, что те вопросы, которые нас интересуют, коренным образом зависят от той реальности, в которой мы живем. По-этому то, в области знаний, что меняет нашу реальность, позволяет создать иной мир, тоже разумно было бы отнести к вещам фундаментальным. И такие вещи есть. Их не мало. Пусть они пока непривычны для Нобелевского комитета, и для академических рамок.

Туннельный микроскоп. Практическая реализация туннельного эффекта, без знания которого квантовую механику не сдать даже очень либеральному экзаменатору. Рядовая Нобелевская премия. Но этот микроскоп позволяет видеть отдельные атомы. И не только видеть, но и оперировать с ними. Новые материалы с фантастическими свойствами, молекулы, которые смогут «ремонтировать сами себя», как умеют живые структуры. Микророботы, микромашины, новая жизнь. Жизнь II. Это ключ в другую реальность. К которой наша цивилизация, видимо, пока совсем не готова. Это гораздо серьёзней, чем новый континент или «промышленная революция». Это, может быть, новый мир. И, конечно, радикальное изменение мировозрения и, возможно, сознания. Именно то, что мы связываем с фундаментальностью.

Конечно, профессор О.В. Крылов прав, тут возникнут свои научные дисциплины или новые разделы известных наук. Те области, которые позволят построить, осмыслить новый мир и потом, может быть, его осторожно изменить. Конечно, если удастся удержать на краю пропасти этот.

Неудовлетворённость общества наукой отчасти связана с психологическим эффектом, который условно можно назвать «спортивным синдромом». Помните олимпийский девиз: «Быстрее, выше, сильнее»? Так уже повелось и в науке, что целый век она стремилась в микромир («чем мельче, тем фундаментальней») и в космос («чем дальше, тем лучше»). И вполне возможно, что здесь уже видны пределы. Не науки вообще, а этой конкретной научной дисциплины. И дело здесь не в прижимистых американских конгрессменах, которые не захотели раскошелиться дополнительно на 6 миллиардов долларов для сверхпроводящего суперколлайдера. Рано или поздно должен был возникнуть проект, на который денег бы не нашлось. Что же вблизи предела есть свои проблемы, свои научные стратегии, своё очарование, не сводящееся к «иронической науке».

Лет двадцать назад академик Я.Б. Зельдович, руководивший астрофизическим отделом в нашем институте, призвал своих коллег сосредоточить усилия на той науке, которая будет в отсутствие надежды построить следующее поколение ускорителей. Родилась идея космомикрофизики — подхода, изучающего свойства материи, элементарных частиц, первые мгновения существования Вселенной на основе анализа нынешнего состояния космоса, свойств частиц, приходящих из его глубин. Слова об открытиях, которые были сделаны на этом пути, потребовали бы отдельного текста.

И тем не менее, есть огромный интервал масштабов, который мы, казалось бы, давно «прошли», но где есть много загадок, ответы на которые могут изменить наше мировозрение. Вспомним высокотемпературную сверхпроводимость, которая, как Афродита из пены морской, родилась из мечты В.Л. Гинзбурга и других романтиков от науки. Или последние работы биологов, обнаружившие «программы смерти» клеток и убедившие многих моих студентов, что уж их-то поколение «с бессмертием разберётся». Видимо, действительно есть интервал пространственных и временных масштабов, соизмеримых нашему человеческому миру, с исследованием которого будут связаны и основные усилия, и главные успехи науки начавшегося века.

Кривые развития разных разделов химии, которые построил О.В. Крылов напомнили мне классические зависимости эволюционной экономики. Эти зависимости показывают, как меняется доходность различных отраслей экономики на протяжении десятилетий. Рождение — радужные перспективы — быстрый взлёт, «буря и натиск» — медленный спад — выход на разумный, близкий к постоянному, уровень. И одновременно возникают «новые фавориты», которые проходят тот же цикл. Так было с производством стали и часов, кораблей и электродвигателей.

Это кажется естественным и закономерным. Ведь все эти отрасли — только инструменты для человечества. Инструменты, чтобы выжить и обеспечить приемлемую перспективу следующим поколениям. Точно так же как отдельные научные дисциплины. Важно, чтобы для решения новых задач эти инструменты своевременно находились.

И поэтому в нынешнем положении цивилизации научному сообществу придётся заниматься не только многим, «что интересно», но и тем немногим, что очень нужно, и пытаться понять, каково это немногое. Естественно, и учёные, и популяризаторы толкуют про стремление к истине, про получение Ответов как цели существования. Но это цель их существования. Для рода человеческого это только средство. И поскольку уж речь зашла о пределах и «последних вопросах», то в этом нужно отдать себе отчёт.

Может ли будущее состояться?

«Люди имеют будущее, если они
заслуживают того, чтобы иметь будущее!»
Г. Чайтин

Всё предшествующее в той или иной степени опиралось на результаты работ, которые ведутся в нашем институте и в других институтах Академии, на исследовательские программы, которые уже выполняются или планируются.
Здесь же мне придётся быть субъективным и исходить из своих интуитивных представлений.

И государства, и корпорации, и отношения не могут стоять на месте. Они должны развиваться в том или ином направлении. И пытаясь сохранить ситуацию, «выжить», «продержаться», мы обычно откатываемся назад. Видимо, как в сказке Льюса Кэррола, сложные системы оказываются в положении, где «для того, чтобы оставаться на месте, надо очень быстро бежать». Поэтому великие империи обычно гибнут, когда их граждане считают себя в безопасности и полагают, что всё главное сделано предшествующими поколениями.

Эра экстенсивного развития кончилась. Поэтому вопрос, что и как стабилизировать, а что и в каком направлении развивать, является важнейшим. Это крайне опасная и неустойчивая ситуация.

Остановиться нельзя, поэтому приходится двигаться вперёд или назад. В последние 15 лет произошёл стремительный откат назад. Прежде всего в главном — в смыслах, ценностях, алгоритмах развития. Булгаковский герой прав — разруха прежде всего в головах. \

Мы откатились к началу XX века, к кануну большой войны. Это тот самый тупиковый цикл «вызов — ответ», о котором писал выдающийся историк Арнольд Тойнби. Общество, столкнувшись с проблемами, пытается их решить, стремясь использовать негодные средства. И политика канонерок, и «большая дубинка», и попытки уйти в отрыв с помощью стратегически важных военных технологий уже были. И результата не дали. Хотя, конечно, пойти вниз и назад проще, чем вперёд и вверх. Но только в последнем случае есть шанс, что будущее состоится.

Мы начали этот текст с истории об Александре Дюма и его безжалостных редакторах. Но в роли Дюма теперь выступает научное сообщество, а в роли редактора бла-годарное человечество. Вначале оно радовалось отдельным теоремам, находкам, изобретениям. Потом теориям, технологиям, пониманию принципов. Ценило, хвалило, награждало Нобелевскими премиями. Но близится время «последних вопросов». И от нас ждут большего. Оценки коридора возможностей нашей цивилизации, научно обоснованного проекта будущего и пути, который в это будущее ведёт.

Дюма справился с поставленной задачей. Теперь очередь за нами.

МАЛИНЕЦКИЙ Г.Г.