Прежде всего о понятии «динамическое развитие». Развитие как процесс общих изменений состояния систем динамично по своей сущности. Однако скорость (темпы) развития различных систем и качественные их проявления неодинаковы. На этом основании можно выделить системы, развитие которых характеризуется высокоскоростной динамикой, ценностным критерием которой является существенное возрастание темпов позитивных для целого и его компонентов изменений. Такие системы и определяются как динамически развивающиеся.
Имеются ли основания для постановки проблемы такого развития в отношении России? Ответ на вопрос следует искать, исходя из цели, во имя которой необходимо ускорение. Исторически традиционная для России цель — догнать развитие страны по уровню социально-экономического развития. Эта традиция, хотя и не декларируется, но проявляется. В качестве критериев достижений берется сравнительный рост ВВП и уровень ВНП на душу населения. Ориентируясь на эти критерии, зарубежные эксперты в 2002 г. прогнозировали, что при росте ВВП в 3% Россия достигнет уровня Испании, Японии и США по ВНП на душу населения соответственно лишь через 30, 40 и 50 лет. Перспектива далеко не радужная, тем более, что сравнение относится к сегодняшнему уровню развития названных стран. А связи с этим вполне понятна установка Президента РФ на «амбициозные» темпы развития России. Грубый подсчет условий выравнивания России с развитыми странами в ближайшие годы показывает, что при удвоенном росте ВВП (6%) срок достижения может сократится соответственно до 15, 20 и 25 лет, при четырехкратном (12%) — до 8, 10 и 12 лет, и только восьмикратном (24%) — до 4, 5 и 6 лет. Есть над чем задуматься, размышляя о динамическом социально-экономическом развитии с ориентацией на ускорение роста ВВП.
Но есть другое основание для постановки вопроса о динамическом развитии России и выведения из него иных критериев позитивных для страны изменений. Это основание определяется в контексте социально-эволюционных процессов, происходящих в глобальном масштабе. Знаковый феномен этих процессов — начавшееся в XX веке беспрецедентное в истории человечества ускорение перемен в социокультурной жизни. Традиционные социальные гомеостаты, как факторы порядка в жизнеустройстве людей и их сообществ не выдерживают натиска агрегированных в единице времени и экстремальных по проявлению событий. Дезадаптированное рациональное мышление человека не успевает «схватывать» информацию для принятия жизненно важных решений. Неопределенность порождает в различных формах страх перед будущим, независимо от уровня и качества жизни обществ и индивидов. Те, которые имеют, опасаются потерять. Неимущие теряют надежду иметь. Как следствие — утрачивается интерес к инвестициям в будущее, актуализируется стремление к достижению устойчивости за счет вхождения во власть и «быстрых» денег (корни политических конфликтов, террора, коррупции, организованной преступности, наркобизнеса, торговли людьми, экологического паразитизма и т.п.).
Становится все более очевидным, что человечество вошло и продолжает стремительно погружаться в кризисную фазу своего развития. Четко обозначились все признаки фазового перехода: открытость социальных систем во всех их точках, запредельная неравновесность отношений, неожиданность и экстремальность возникающих событий, непредсказуемость их последствий и т.д. В этих условиях социальные системы всех уровней становятся болезненно чувствительными к малейшим внешним воздействием и внутренним отклонениям, реагируя на них опасными для целостности потрясениями. Неустойчивость становится знаком современности.
Явная безуспешность попыток преодоления этого состояния традиционными методами управления продуцирует пессимистический прогноз уже ближайшего будущего — глобальную катастрофу. Такой исход вполне возможен, если человеческое мышление (и прежде всего — мышление властно-управленческой элиты) будет оставаться в плену стереотипного представления о социальном и природном мире исключительно как объекте управления и источнике ресурсов. Традиционные методы управления основаны на принципе обратной отрицательной связи, т.е. целенаправленном уменьшении многообразия в управляемом объекте. Это противоречит объективному процессу возрастания сложности самоорганизующегося социального мира. Искусственное (в своей основе — силовое) сдерживание этого процесса может создавать на каком-то отрезке времени видимость порядка. Однако сущностная потребность жизни в обновлении, по достижении ее критического уровня (императив свободы), прорывает установленные запретом заслоны и система переходит в состояние неустойчивости. В итоге социальная самоорганизация продуцирует новые параметры порядка, в т.ч. фиксируемые в структурах новых систем управления. Этот процесс социальная жизнь наиболее ярко демонстрирует на примерах революций и радикальных реформ.
Россия в связи с постигшим ее (в полном соответствии с представленной выше концепций) социетальном кризисом оказалась наиболее чувствительной к происходящим процессам глобальной самоорганизации и внутренним неравномерностям. Достигнутые в последнее время некоторые позитивные результаты в обеспечении внутренней политической стабильности и в экономике обнадеживают, но фундаментально не решают проблему. Взятый федеральными органами власти курс на удвоение ВВП в ближайшие годы — первая заявка на динамическое развитие экономики страны. Однако методология этой подвижки не обещает существенного прорыва, поскольку ориентирована на экстенсивное приращивание материальных (бюджетных) активов. Даже если какими-то чрезвычайными усилиями будет обеспечен взрывной экономический рост, устойчивость страны в условиях стремительно развивающейся мировой социальной турбулентности не будет достигнута. Более того, экономический подъем гиперболического типа может откликнутся кризисным увеличением внутреннего социального разлада и возрастанием напряжения во внешних отношениях.
Проблема в том, что еще никогда быстрое материальное обогащение не сопровождалось столь же быстрым социально позитивным изменением общественного и индивидуального сознания. Скорее наоборот — пробуждало в нем противоположение свойства — изоляционизм, эгоцентризм, завышенную самооценку, гордыню и другие проявления социальной девиантности . При таком расхождении материального и идеального в социальной жизни невозможно ожидать справедливости в процессе распределения ресурсов, и соответственно, сокращения разрыва в уровне и качестве жизни сверхбогатых и бедствующих социальных стратов.
Становится все более очевидным, что цели динамического развития России не могут фокусироваться исключительно в сфере экономики. В условиях кризисной глобализации, нарастающего хаоса общественных отношений центральным объектом внимания должна стать идея социально-экономического развития. Нами ставится акцент на социальной составляющей в связи с особым ее значением в контексте рассматриваемой проблемы. В современном менеджменте эта составляющая формулируется с позиции социальной ответственности экономики. Суть такой трактовки в том, что экономические действия должны осуществляться во благо общества . Другим словом: экономика первична, социальное как производное экономических отношений — вторично. Это положение сегодня можно рассматривать как атавизм из эпохи раннего капитализма, возникший и закрепившийся под влиянием социал — марксизма . В динамично и сложно развивающемся постиндустриальном мире экономика должна быть не просто социально ориентированной, а прежде всего социально обусловленной. То есть, не сама по себе экономика должна обеспечивать социальное развитие, а позитивная динамика социальности отношений становится сегодня основанием динамического и в то же время устойчивого развития экономики, а уже в порядке обратной положительной связи — и социальной отдачи. Таким образом, в соответствии с синергетическим принципом круговой причинности, обеспечивается и возрастает синергия социального и экономического как базисный фактор ускоряющейся динамики развития.
Но что означает здесь понятие «социальное» и каким образом может происходить его позитивная динамика? В отличие от традиционного представления о социальном как сфере материальных общественных благ, мы вкладываем в это понятие содержание, отражающее состояние и процесс единения людей в их движении к общей цели. С антропологических позиций такого рода социальность — явление, проистекающее из природы человека. Только единение индивидов обеспечило выживание и становление человека как вида в его сложнейших изначально отношениях с природным миром. Сегодня такого рода отношения сложились у человека с созданной им «второй природой» — обществом, сложность эволюционной динамики которого достигла предела, за которым почти утрачивается возможность более консервативного в своей эволюции разума ориентироваться в этой жизненной сложности. В такой ситуации человек, как и у своих истоков, вновь оказался перед угрозой выживанию. И вновь возникает потребность в социальности, но уже в новом ее содержании, определяемом в контексте феномена сложности современных общественных отношений.
Феномен сложности в последнее время стал предметом научной дискуссии. Анализ различных мнений на этот счет позволяет сконцентрировать внимание на трех основных проявлениях сложности общественных отношений. Первое — это возрастающая дифференциация практики, а следом и науки. В практике этот процесс проявился структурно-функциональным разобщением, в науке — ее разделением на множество специализаций. Отдельности размывают видение целостности, потенцируют безуспешный сегодня редукционный подход в исследовании и управлении. Второе — непрерывная и ускоряющаяся изменчивость отношений. Общество становится все более процессным, обретая свойства текучих, быстро изменяющихся структур, в которых перемешиваются и перемежаются диссипация и концентрация, активности и сопротивления, переплетаются коммуникации. Проследить все эти изменения и установить их закономерности традиционными методами удается все реже, вплоть до невозможности. Первое и второе проявления сложности продуцируют третье, которое и является основанием для заключения о сложности: сложно то, что не поддается определению, познанию способом, имеющимся в распоряжении познающего. Вот эта сложность и является угрозой выживанию человека и вызовом человеческому мышлению, остающемуся в плену познанного в прошлом.
Теперь вернемся к социальности, которую мы условились понимать как единение людей в их движении к общей цели. Насаждение в российском обществе, начиная с первых дней его реформирования, культуры индивидуализма откликнулось социетальной трагедией. Большинство населения страны в условиях нагрянувшей неопределенности оказалось в состоянии одиночества («брошенное поколение»). Выживание поодиночке, как противное человеческой природе, не могло привести к преодолению действительной угрозы жизни. Одиночество разрушительно для человека, как в психическом, так и физическом отношении.
Одинокий человек беспомощен. Одинокий человек не продуктивен в производстве жизненно необходимых благ. Одинокий человек выпадает из сети социально-информационных коммуникаций, тем более, если они закрыты от него или наполняются искаженной информацией. Усугубляющаяся в связи с этим неопределенность затягивает индивидов в воронку личностного кризиса, направляя выход из него в катастрофный вектор. Состояние одиночества опасно не только для оказавшихся на дне жизни. Оно не менее опасно и для тех, кому удалось оказаться в элитном слое. Окружение властьимущих и богатых людей «сторонниками», «партнерами», «членами команд» — иллюзия общности, поскольку социальные скрепы в этих отношениях формируются на зависимости и страхе потерять блага, получаемые «сверху» в соответствии со статусом деятелей в этой «общности».
Социальность как системно-процессное явление синергезирует возможности индивидов, производит эффект сопряжения энергий, многократно увеличивая и темп, и результативность деятельности. Одновременно социальность является катализатором возрастания индивидуальной активности деятелей в результате формирования своеобразного социального интерфейса — совмещения программ реализации интересов целого и акторов. В этом интерфейсе целое раскрывает перед деятелем возможности его самореализации в общей деятельности, а деятель встречно раскрывается в своих способностях, совершенствуя способ деятельности в интересах целого, а значит и в собственных интересах. Такого рода отношения целого и социальных индивидов свойственны социальности на всех ее уровнях, будь то малые группы, организации, этносы, национальные сообщества и, наконец, человеческий род. При этом важно подчеркнуть, что в социальности не утрачивается индивидуальность, которая продуцирует многообразие, являющееся источником самоорганизации.
Социальность в таком представлении является одновременно и источником динамизма общественного развития, и фактором устойчивости динамически развивающихся систем.
В качестве базисных теоретических оснований разработки и реализации стратегии общенациональной социальной сингрессии нами предложены положения о становящемся бытие и динамической социальной организованности. Традиционная ориентация социально-философской мысли на категорию бытия может быть продуктивной в основном для исследования относительно стабильных социальных систем, развивающихся по экспоненте в условиях медленного изменения внешней среды. В существенно неравновесном мире локальное решение проблем бытия выводит на концепцию выживания, т.е. самосохранения на минимальном уровне жизнеобеспечения. Как известно (по А.А. Богданову), самосохраняющиеся системы, если и развиваются в экстремальной среде, то в начале за счет активизации воспроизводства, и затем — за счет структурно-функционального упрощения (регрессии).
Иной подход предлагает социосинергетика, оперирующая категорией становления, сущность которого в длящемся качественном обновлении бытия социальных систем. Движением становящегося бытия являются социетально значимые инициативы и креативность обновления. Условием устойчивости в процессе скоростного становления выступает динамическая социальная организованность (порядок в движении). В сущностном представлении динамическая социальная организованность раскрывается в контексте межуровневого согласования параметров социального порядка, возникающих в процессе самоорганизации и фиксируемых в структурах управления. Согласно синергетическим принципам динамического иерархизма и круговой причинности, долгоживущие параметры порядка подчиняют себе короткоживущие (переменные) параметры. Так, законы природы объективно влияют на социальные процессы всех уровней; верования, культура, язык, традиции упорядочивают процессы жизнедеятельности всех социальных индивидов; частные и институциональные принципы и нормы определяют согласованное поведение людей и характер их общей деятельности. Одновременно короткоживущие (обновляющие) параметры порядка — инициативы, инновации, связанные с ними решения и способы действий влияют на процесс формирования долгоживущих параметров. Чем активнее и объемнее в обществе происходят обновления, тем продуктивнее осуществляется селективный отбор эволюционно значимой информации, составляющей параметры порядка восходящей иерархии. Восприимчивость нижних пространственно-временных уровней к информации, транслируемой долгоживущими параметрами порядка, встречная открытость верхних уровней для принятия выживающих в процессе перемен или возникающих вновь параметров порядка микроуровня в структуры долгоживущих параметров и согласованность реального процесса этого движения продуцируют в целом состояние динамической социальной организованности.
Стратегия становления представляется наиболее плодотворной для динамического развития России. «Догоняющая» стратегия, тактика заимствования и насаждения не свойственных отечественному социокультурному геному параметров порядка — все это было в истории России неоднократно и не только не приживалось в масштабах целого, но и оборачивалось системными кризисами. Россия должна стать тем, чем она может стать, обладая уникальным, по сравнению с другими странами, внутренним потенциалом — географическим, природным, интеллектуальным, духовным. Наличие этого генетически наследуемого потенциала, его воспроизводство и креативное наращивание в процессе реализации обуславливают возможность и в то же время устойчивость движения в будущее. Что же может пробудить и обеспечить развитие этого движения?
В поиске ответа на этот вопрос будем исходить из положения о том, что жизнь — это непрерывно осуществляемая деятельность. По своему генезису в жизни человека и общества она является воплощением фрактальной триады «идея-возможность-действия». Следует согласиться с утверждением известного польского социолога П. Штомпки, что «деятельность должна быть разбужена осознанием угроз или преимуществ, к которым она приведет». Осознание продуцирует идею, которая формирует образ будущего состояния социального образования, будь то личность, коллектив или общество, задает направленность их деятельности. Ярко представленный образ будущего играет роль аттрактора — привлекающего фактора. Чем ярче этот образ, тем больше его привлекающая сила, напряженнее потенциал энергии движения.
Привлекательность образа будущего усиливается представлением о реальной возможности его воплощения. Такое представление формируется активно, если признаки будущего проявляются уже в настоящем. Это проявление происходит в области преодоления социальными инновациями сопротивления утрачивающих эффективность структур и процессов прошлого. Области такого прорыва становятся центрами, стимулирующими и тиражирующими социальные инициативы на других участках социального пространства. Сопровождение этого процесса общим повышением уровня и качества жизни граждан страны является фактором, запускающим механизм автокатализа позитивных социальных процессов.
Механизм реализации социального ресурса динамического развития общества формируется в контексте соотношений социальной самоорганизации и государственного управления. Закрепившийся в науке и социальной практике бинарный подход в социальном управлении оперирует противопоставлением самоорганизации и управления. На этом основаны противоречия крайних идеологических выражений либерализма («свободные рыночные отношения — основной социальный регулятор») и государственности («только управление способно упорядочивать отношения, деятельность и поведение в обществе»). Идея преодоления этих противоречий путем отказа от крайнего противопоставления этих средств общественного упорядочения с образованием мягко конкурирующих «правого» и «левого» центров влияния продуктивна в кибернетическом контексте. Частный интерес и свободные рыночные отношения — источник активности развития, но одновременно и продуцент социальных девициаций. Государственное управление — средство погашения возникающих в процессе самоорганизации отклонений, но в связи с этим — и процесс сдерживания развития, поскольку отклонения — это не только социальный негатив, но и продукция инноваций. Взаимодействие у центра этих двух петлей обратной связи — положительной и отрицательной обеспечивает гомеостазис социальной системы, но не является источником динамического ее развития.
С синергетических позиций, социальная самоорганизация и государственное управление не противостает друг другу, а едины в процессе функционирования и развития социума. Социальной самоорганизации, в которую включены деятели, не бывает без включенного в нее управления, а в государственном управлении всегда участвуют процессы самоорганизации. Синергийное сопряжение социальной самоорганизации и государственного управления — базисное основание динамического и в то же время устойчивого развития общества. Главным условием такого сопряжения является направленность, как самоорганизации, так и управления, на развитие и реализацию социального ресурса страны — единение граждан и их ассоциаций в процессе становления России.

Литература

1. Организация объединенных наций: общая оценка страны Российская Федерация, 2002 г. — Офис Постоянного координатора системы ООН в Российской Федерации. С.13
2. См. например: Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности: Перевод с англ. — М.: Республика, 1994.
3. Мекон М.Х., Альберт М., Хедоури Ф. Основы менеджмента: Пер. с англ. — М.: «Дело ЛТД», 1994. С.655
4. Питер Ф. Друкер. Новые реальности в правительстве и политике, в экономике и бизнесе, в обществе и мировоззрении. — Пер. с англ. — М., 1994. с. 12-18
5. Штомпка П. Социология социальных изменений. / Пер. с анг. под ред. В.А. Ядова. — М.: Аспект-Пресс, 1996. С. 280