И.Р. Шафаревич — академик РАН

Русская цивилизация может предложить человечеству древнюю культуру, идеал которой — не двигать куда-то мир, а сосуществовать с ним; не в беге времени, а в идее вечности. Разные признаки указывают, что сейчас народ ищет такого типа пути в жизни. Это по существу — возрождение древней культуры Православия, а может быть, и еще более древней цивилизации. Поиск этот осуществляется людьми, не только не воцерковленными, но может быть никогда о Боге не задумывавшимися. Народ создает или воссоздает некоторые новые чувства и моральные принципы. Но сделать их действенной частью жизни — это уж дело интеллигенции

Основной исходной точкой моих размышлений, как, вероятно, и многих читателей, было желание понять, что произошло с нашей страной и народом. Часто этот исторический перелом характеризуют как то, что Советский Союз проиграл «холодную войну». Мне кажется, что такое понимание очень неточно. Вспомним проигранные войны в ХХ или в XIX веке. Россия проиграла русско-японскую войну или Крымскую. Франция— франко-прусскую и так далее. Во всех случаях проигравшая сторона теряла некоторые территории, выплачивала определенную контрибуцию, подвергалась болезненным геополитическим ограничениям, но не происходило вмешательства в ее внутреннюю жизнь. В нашем же случае были, конечно, и потери территории, более того, страна распалась на части. Можно сказать, что была и контрибуция — размеры ценностей, перетекших на Запад, трудно даже определить, но ясно, что речь идет о триллионах долларов. Но сверх всего этого, радикально была изменена наша внутренняя жизнь — как в России, так и в большинстве ее осколков. Причем все эти изменения носят характер подстраивания под жизнь и требования Запада.

Экономика, раньше почти полностью принадлежавшая государству, теперь почти вся находится в частных руках. Возникли колоссальные состояния, появились так называемые олигархи. Фамилии выходцев из России стоят в списках богатейших людей мира. Была принята и политическая система западных стран, основанная на борьбе партий, выборах, влиянии средств массовой информации, которые, в свою очередь, регулируются финансовой поддержкой. Внешняя политика России теперь основана на безусловной привязке к политике стран и союзов Запада, США, НАТО и так далее. Причем когда Россия шла на крайне болезненные для нее уступки, например в вопросе об отношениях с Сербией, с исламским миром, о собственной обороне, то это никогда не сопровождалось реальными, а не на словах уступками противоположной стороны. То есть подчеркивалось, что они делаются не на основе равноправия, а продиктованы побежденной стороне.

Одновременно была предпринята массированная попытка подавить независимость русского сознания, унизить его и смешать с грязью. Так, радио «Свобода» утверждало, что «перестройка не только должна демонтировать то, что называется тоталитарным социализмом, но и изменить духовный строй русского человека, приблизить его к западному складу сознания». Должна произойти «мутация русского духа»! Нужно «русского человека выбить из традиции». Нам внушалось, именно внушалось без доказательств, что человеческая история имеет характер движения в определенную сторону. Это движение и называется прогрессом. В нем западные страны ушли далеко вперед, они «передовые», «прогрессивные». А Россия очень отстала, может быть, безнадежно, благодаря как раз той «традиции русского человека», из которой его и надо «выбить». И более наглядно: когда русские войска уходили из Германии, отдавая геополитические позиции, завоеванные в самой кровопролитной войне в истории, им аккомпанировал на барабане пьяный президент России. Такая ситуация вообще, насколько я знаю, не имеет прецедентов в истории. Был в Древнем Риме такой сенатор Катон, который оканчивал каждую свою речь словами: «Карфаген должен быть разрушен». Но никому же не приходило в голову предложить, чтобы какой-то вождь карфагенян при этом играл на барабане. И эта красочная картина сейчас довольно часто воспроизводится на телевидении. Более того, этот президент недавно в связи с каким-то юбилеем был награжден за свои заслуги высшим орденом, выдуманным сейчас в новой России. Так что то, что с нами произошло, — это не проигранная война, а победа одной цивилизации над другой, ей чуждой, которую надо истребить, превратить в духовную пустыню, где, как говорится, и трава не растет. Вот эту ситуацию нам и следует обдумать.

Западная цивилизация

Я хотел бы немножко конкретизировать, что мы подразумеваем под западной цивилизацией, чтобы было ясно, о чем идет речь. Что же это за цивилизация такая, во власти которой мы оказались? Мы уже применяли термины «западная цивилизация», «Запад». Ими пользуются многие авторы. Конечно, это очень специфическая цивилизация, зародившаяся в Западной Европе. Позже ее материальный «силовой» центр переместился в Северную Америку. Она очень неожиданно проявилась в XV–XVI веках. Это была, как ее называют, эпоха великих географических открытий. Положение было парадоксальным. Западная Европа, казалось бы, поглощена своими делами. Во Франции еще шла или только что закончилась Столетняя война с Англией. В Германии назревала, а позже разразилась Реформация, сопровождаемая религиозными войнами. Пиренейский полуостров еще не был освобожден от арабов. Турки осаждали Вену. И в это время западноевропейцы с невероятной энергией бросились захватывать территории по всему миру — в Индии, Америке и Африке, вывозя оттуда золото и рабов. Это была первая экспансия западной цивилизации. Вторая, называемая «коперниканской революцией», была направлена в сторону природы. Началом ее считается, конечно очень приближенно, появление учения Коперника в середине XVI века. А основные успехи приходятся на XVII век. Тогда были сделаны открытия Галилея, Кеплера, Декарта, Ньютона, создавших дух новой науки. Подобно тому как путешествия XV–XVI веков бесконечно расширили кругозор западных европейцев, так открытия XVII века и последующее развитие науки открыло им целый новый мир звезд, галактик, атомов, молекул. Причем в первом случае была приобретена власть над новыми странами, во втором — над явлениями природы. Наконец, в конце XVIII и в XIX веке был создан новый экономический уклад, сделавший экономику западных стран во много раз продуктивнее. Это то, что обычно называется капитализмом. Основой было полное освобождение экономики от контроля общества — государства, гильдий, цехов, церкви и даже совести. Контроль переходил полностью в руки рынка. Рынок — это удивительная конструкция, нечто вроде громадного компьютера, позволяющего регулировать самые различные стороны производства с целью общего роста экономики. Адам Смит называет его «невидимой рукой». То есть производитель должен думать только о наибольшем возможном доходе, а «невидимая рука» уже сама поведет его в ту сторону, которая нужна для общего роста экономики. И эта конструкция действует тем эффективнее, чем большая часть экономической жизни большего числа людей ей подчиняется. Никакая человеческая контролирующая система не способна с ней конкурировать. Но действие этого компьютера имеет свои границы, которые определяются тем, что рынок способен вообще воспринимать только факторы, выраженные в числах: ценах товаров. Поэтому полностью подчиненная законам рынка экономика по необходимости игнорирует иные требования жизни — такие, как чувство справедливости или сострадания.

Вся рыночная экономика поэтому была построена по типу торговли, а центром ее стала биржа — торговля ценными бумагами. Многое существовавшее в более раннем, традиционном обществе не соответствовало этому новому духу и исчезло. Например, в Англии благотворительность в большой степени была заботой церкви. После конфискации церковных земель при Генрихе VIII она сильно сократилась, но отчасти осуществлялась государством. После английской революции, особенно так называемой «славной революции» 1688 года, общественным мнением благотворительность была вообще отвергнута. Английские экономисты того времени вообще считали бедность не несчастьем, в котором людям нужно помогать, а справедливым наказанием за лень, а также состоянием, благоприятным для создания рыночной экономики. Существует целый ряд цитат самых знаменитых экономических авторов по этому поводу. Зато рыночная капиталистическая экономика оказалась очень удобной для внедрения и создания новой техники на основе последних достижений науки. Последний переворот, связанный со слиянием экономического производства с развитием техники и науки, называется научно-технической революцией, сокращенно НТР. Он происходит в XVIII—XX веках.

Основные принципы западной цивилизации

Многие задавались вопросом: чем же объясняется колоссальный рост силы и продуктивности западной цивилизации? Благодаря имеющимся глубоким исследованиям ответ сейчас более или менее ясен. Можно попытаться сформулировать те основные принципы, на которых эта цивилизация базируется. Как мне кажется, можно выделить два наиболее важных. Первое — это постоянно культивируемая и развиваемая с разных точек зрения концепция власти и силы. Она проявилась и в захватах эпохи великих географических открытий. Ранней формулировкой принципов новой цивилизации считается произведение итальянца Пико делла Мирандола, жившего в XVI веке, «Речь о достоинстве человека». В нем, как часто говорят, отражена психология нового человека, освобождающегося от рабства и покорности авторитетам, чувствующего себя господином Вселенной. Действительно, там Пико заявляет следующее: «Человек может общаться со всеми уровнями Вселенной, может познать последние законы всего, приобрести власть над этим всем: над людьми и вещами, совершать чудеса, недоступные самой природе». Но путем к такому господству он считает магию и знание некоторых тайн, которые были открыты еще древними мудрецами и дают власть над миром. Как бы выполняя эту программу, наука XVII века поставила себе целью открытие законов природы. Именно тогда появились этот термин и это понятие как бы некоторых центральных тайн мира, из которых можно потом вывести все другие его свойства. Многие принципы науки были сформулированы и предсказаны англичанином Фрэнсисом Бэконом в начале XVII века — экспериментальность науки, создание научных коллективов и так далее. Сам он особенных открытий не совершил. Но под его громадным влиянием находились величайшие ученые Англии следующих поколений— Ньютон, Гук, Галлей и другие, объединенные в так называемое Лондонское королевское общество. Бэкон считал, что эксперимент — это насилие или пытка, при помощи которой человек может вырвать у природы ее тайны. Интересно, что и Галилей сравнивал эксперимент с «испанским сапогом», в который нужно зажать природу, чтобы она открыла свои тайны. Наука есть некая битва между человеком и природой. Бэконом был сформулирован лозунг: «Победить природу». Целью он объявлял установление власти над природой, чтобы распоряжаться ее силами. Ему же принадлежит формулировка принципа «Знание — сила». Оба эти лозунга всюду висели еще во времена моей молодости. Наконец, последние, итоговые системы западной философии — Шопенгауэра и Ницше — тоже основывались на концепции воли и власти. Последние политические воплощения этого принципа мы видим в немецком национал-социализме и современной политике США.

Вторым основным принципом западной цивилизации является полное подчинение чувств и обыденного опыта интеллекту и логике — то, что называется чистым рационализмом. Колоссальные успехи естественных наук были связаны с опорой на гипотезы, не только не извлеченные из опыта, но и принципиально непроверяемые. Типичный пример — это всем известный так называемый первый закон Ньютона, на самом деле сформулированный впервые Декартом, согласно которому тело, на которое не действуют никакие силы, совершает равномерное и прямолинейное движение. Конечно, неограниченное прямолинейное движение предполагает бесконечное пространство, которое мы никак наблюдать не можем, как и тело, на которое не действуют никакие силы, мы также не можем наблюдать. Аристотель, например, посчитал бы подобные высказывания пустым набором слов, так как они утверждают нечто о том, чего нет.

Однако такие абстракции оказались очень плодотворными. Этот чисто реалистический подход, естественно, сближает науку и технику. Ведь логическое рассуждение, распадающееся полностью на выражения типа: «из а следует б», может быть смоделировано машиной, в которой движение колесика «а» вызывает движение колесика «б». Возникшая на этом пути наука не способна понять и анализировать то, что не подобно машине. И все время возникает идея, что мир — это огромная машина. Еще в XVII веке Кеплер писал: «Моя цель показать, что мировая машина скорее подобна не Божественному организму, но часовому механизму». Термин «мировая машина» — а писали они по-латыни: «machina mundi» — встречается с самого зарождения новой науки. И объектами новой науки были величины, точно измеримые в числах, а законы природы понимались как математические соотношения между этими числами. Все развитие научно-технической революции было связано с постоянным вытеснением живого техникой. Технический прибор всегда считался надежней, и до сих пор считается надежней, чем то, что называется «человеческим фактором». Техника становится ближе и понятнее, чем живое. А в новом поколении уже и компьютер вытесняет даже традиционный способ человеческой коммуникации — книгу. Эти концепции привели к колоссальным успехам в астрономии и физике. Под влиянием их возникло убеждение, что таким же принципам подчиняются и живые существа, и человеческое общество.

Примером такой, как называют ее, «социальной инженерии» и была попытка построить в нашей стране коммунистическое общество по разработанному задолго до того плану. Другой такой же попыткой было искусственное введение капитализма. Западная цивилизация создала и новую политическую систему — демократию, основанную на выборах, борьбе партий. Сначала в Англии и США она основывалась на очень узком избирательном праве для состоятельных людей, и заведомо только для мужчин. Потом круг имеющих голос расширялся. Эта система также основывалась на некоторой абстракции, положении о равенстве всех людей, которого нет, в особенности в материальном и социальном положении. Но эта система способствовала стремительному развитию капиталистической экономики и научно-технической революции. Уже в ХХ веке западная цивилизация привела к некоторым кризисным явлениям. Например, представление о борьбе с природой, стремление ее победить — к экологическому кризису. Об этом будет подробнее сказано позже.

Благодаря этому к западной цивилизации выработалось в некоторых случаях отрицательное отношение, как к чистой носительнице зла. Например, на Западе иногда это формулируют так, что белая раса — а это, собственно, другой термин для определения западной цивилизации — есть раковая опухоль на теле человечества. Но нельзя забывать, что в период своего расцвета она создала изумительное по красоте искусство: живопись Рафаэля и Рембрандта, скульптуру Микеланджело, музыку Баха и Моцарта, драму Шекспира, романы от Сервантеса до Диккенса и так далее. Во всем этом чувствуется какая-то «божественная красота», никак не укладывавшаяся в образ раковой опухоли. Ведь была же причина, почему петровские реформы были приняты Россией сравнительно легко. Сравнительно, например, с таким явлением, как раскол. Я думаю, тогдашних дворян Запад привлекал не только тем, что показывал, как можно вкусно есть и сладко пить. Ведь это они имели и в своих поместьях в достаточных количествах. Видимо, более чутких из них привлекало новое для них искусство, новые грандиозные философские учения Спинозы и Лейбница, может быть, не всеми до конца понятая, но ощущаемая новая, прекрасная наука. Таков же был путь, которым Запад подчинял себе многие страны, появился слой людей, как бы зачарованных западной культурой. И это оказывало часто более сильное действие, чем огнестрельное оружие, самолеты и атомные бомбы.

Запад и Россия

То полное подчинение Западу, которое мы переживаем сейчас, наступило не внезапно. Это был длительный процесс, занявший около 300 лет. Первые изменения в сторону частичного подчинения западному влиянию связывают обычно с эпохой Петра Первого. Но на самом деле начались они раньше: с освоением Россией достижений западной цивилизации, хотя вся страна в целом сохраняла свои традиции. Можно сравнить это с тем, что человек выучил иностранный язык, не утеряв своей национальности. Россия благодаря этому смогла противостоять давлению Запада: Швеции при Петре Первом, Наполеону, Гитлеру. Она избежала судьбы Индии или Китая, не стала колонией, достигла своих естественных географических границ. И в результате влияния западной, постренессансной цивилизации на русскую цивилизацию, основанную на византийской, возникла великая русская культура XIX века.

Однако этот процесс был далеко не безболезненным для России. Произошел раскол между высшим слоем в обществе, в большей или меньшей степени усвоившим плоды западной цивилизации, и основной частью народа, продолжавшей жить в прежней традиции. Меня наглядно поразило это явление, когда я прочитал описание того, как в 1918 году окрестные крестьяне жгли Михайловское. Причем отнюдь не с целью грабежа, а весело, с плясками под песни и под гармошку. С другой стороны, в России, в правящих ее сословиях, образовался слой людей, подпавших под полное влияние Запада, вечно боявшихся, что их примут не за западных европейцев, а за русских. Благодаря этому политика России часто отстаивала вовсе не русские интересы. Однако к ХХ веку Россия все же в основном сохранила свою национальную идентичность. Она осталась глубоко монархической, православной страной. Главное же радикальное различие в путях России и Запада заключалось в отношении к крестьянству. А это был коренной для России вопрос, так как к началу ХХ века еще 80% населения России составляли крестьяне. Западный капитализм возник за счет разорения крестьянства и перемалывания части его в городской пролетариат. В Англии это было связано со сгоном крестьян с их общинных земель.

В США процесс зашел так далеко, что сейчас там только 2–3% населения заняты постоянно в сельском хозяйстве. Хотя около 25% экономики работают на него: машиностроительная, химическая промышленность и так далее. То есть общество максимально стремится сократить контакт с деревней, с землей, как с чем-то опасным, вроде радиоактивных материалов. В России же сохранение крестьянства было не только стремлением самого крестьянства, но и сознательной целью администрации. Еще при реформах 1861 года при освобождении крестьян была сохранена община именно с целью предотвратить пролетаризацию деревни. Когда же стало ясно, что община сковывает экономическое развитие, то планы ее реформирования разрабатывались министром Александра III Бунге, позже комиссиями Витте и наконец воплотились в реформах Столыпина. Но, что самое значительное, в России был найден реальный тогда путь развития сельского хозяйства в условиях высокоиндустриального общества, а именно — кооперация. Ученые и одновременно общественные деятели этого направления назывались аграрниками. Это были Чупров, Кондратьев, Чаянов, Бруцкус, Студенский и другие.

Удивительно, что в Англии и в США существовало такое же движение и даже с таким же названием. Но в то время, как в Англии и США это ограничивалось манифестами (в Англии об этом писал известный писатель Честертон, в США — менее у нас популярный Тейт), в России кооперативное движение приняло колоссальные размеры. Перед Первой мировой войной им было охвачено более половины крестьянского населения. Здесь происходило действительно столкновение разных принципов. Крестьянский труд предполагает личное решение, что и как сеять, как жать, когда жать, когда свозить и так далее. В этом смысле он столь же творческий, как труд поэта или ученого. Внешне крестьянин столь не похож на поэта, что трудно поверить в сходство их дела. Но главное, самое существенное — совпадает. С той разницей, что пока общество не приобрело чисто городской тип, земледелие остается единственной формой творческого труда, открытого для большей части населения. Как пишет Чаянов, к крестьянскому хозяйству неприменима теория стандартной политэкономии — рента, эксплуатация, доходы. Там была, как он пишет, своя концепция выгодности. То есть выгодой для крестьянина был не доход, а возможность заниматься своим трудом. И то же, я думаю, сказал бы и любой художник или ученый о своей работе.

Благодаря этому, говорит Чаянов, индивидуальное трудовое крестьянское хозяйство в кризисных ситуациях оказывалось более устойчивым, чем хозяйство, ориентированное на выгоду. Оно могло какое-то время мириться с уменьшением дохода, не идти на увеличение усилий, не оправданных доходами. Но именно благодаря этим чертам оно плохо интегрировалось в капиталистическое хозяйство. Ведь рынок функционировал только в терминах цен и доходов. Да и весь дух западной цивилизации, представляющей себе мир как машину, был крестьянскому хозяйству противоположен. Таким образом, то, что Россия вплоть до начала ХХ века оставалась в подавляющей своей части крестьянской, показывает, что она далеко не подчинялась тогда нормам западной цивилизации.

Как Запад подчинил Россию?

В начале ХХ века Россия стояла еще перед выбором. В ней действовали силы различного направления. Впервые решающий перелом, как мне представляется, произошел в результате революции 1917 года. Казалось бы, победила коммунистическая власть, яростно антикапиталистическая. Но как нередко бывает в истории, разнящиеся по своей внешности движения выражают одну и ту же историческую тенденцию. Так и коммунизм в форме победившего у нас марксизма был чисто западной концепцией. И, как считали его создатели, осуществлена она должна была быть прежде всего в западных странах, что долгое время очень смущало советских вождей. Коммунизм опирался на ту же самую западную концепцию прогресса, выступавшую в нем в виде закономерной смены экономических формаций. Основная идея всех социалистических учений (включая и марксизм) — создание единого хозяйства, управляемого из центра, как машина. То есть это был тот же принцип западной цивилизации, только машина управлялась не рынком, а государством. Именно поэтому новая власть в России пользовалась значительной западной поддержкой — и интеллигенции, и идеологов Запада, и его финансистов.

Причина этого на первый взгляд загадочного явления, примеров которому очень много, заключается в том, что речь шла о воплощении в жизнь тех же принципов. Новая власть уничтожала традиционные стороны русской жизни, мешавшие торжеству в ней принципов западной цивилизации: религиозность, монархические чувства и, прежде всего, крестьянское, индивидуально-трудовое хозяйство. Последнее и составляло основную проблему власти. Крестьянство также восставало против попыток уничтожить его жизненный уклад, подчинив его общегосударственному хозяйству (как это называл Ленин) через комбеды, коммуну и продразверстку, как некогда против помещиков. То есть фактически против малоземелья, которое тоже делало невозможным их труд и гнало их в город. Поэтому же и на политику новой власти крестьяне ответили тысячами восстаний по всей России — фактически единой крестьянской войной. Ярость противостояния можно оценить, например, по записке Ленина под названием «Товарищи рабочие, идем в последний, решительный бой».

Там можно прочитать: «Волна кулацких восстаний перекидывается по России. Если бы кулакам удалось победить, мы прекрасно знаем, что они бы беспощадно перебили сотни тысяч рабочих, восстанавливая каторгу для рабочих. Так было во всех прежних европейских революциях. Везде кулачье с неслыханной кровожадностью расправлялось с рабочим классом. Никакие сомнения невозможны, кулачье — бешеный враг советской власти. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстание кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся. Середины тут быть не может. Беспощадная война против этих кулаков! Смерть им! Рабочие должны железной рукой раздавить восстание кулаков. Беспощадное подавление кулаков, этих кровопийц, вампиров, грабителей народа, спекулянтов, наживающихся на голоде». Кто же такие были эти кулаки? В этом же тексте Ленин говорит, что кулаков не более двух миллионов.

С другой стороны, он много раз повторяет, что в истории счет идет на десятки миллионов. Как он пишет часто, «меньше не считается». Это его любимая фраза была. Тогда спрашивается, чем же так безумно опасны эти два миллиона? У них нет ни бронепоездов, как у власти, ни аэропланов, ни артиллерии. Только ружья, принесенные с фронта, и вряд ли много патронов к ним. Как они могут перерезать бесконечное —это, конечно, признак эмоционального возбуждения — число рабочих? Получается какая-то бессмыслица. Если только кулак — это не эвфемизм, то есть другое обозначение — крестьянства. Крестьян-то действительно были десятки миллионов. Вот против них и зовет Ленин в последний и решительный бой. Конечно, судьба крестьянства была предопределена, как всегда в борьбе города с деревней. В тот момент, ввиду ряда обстоятельств, крестьяне от власти отбились, принеся многомиллионные жертвы. Власть вынуждена была объявить нэп, приняв требования крестьянских восстаний. Но лет через 7–8 попытка была предпринята вновь, и тогда удалась на более длительный период. Причем опять под колоссальным террористическим нажимом, который опять назывался раскулачиванием. Здесь можно видеть проявление аналогии: борьба города с деревней имеет такой же характер, как борьба человека с природой. В каждом отдельном месте человек сильнее природы и может ее «победить». Реакция Природы — это гибель целых ее областей, вымирание, грозящее и гибелью человека, который, как-никак, часть природы. Осознав это, он отступает (если еще не поздно).

Как известно, принятию курса на сплошную коллективизацию предшествовал ряд бурных съездов партии — XIII, XIV, XV. Я хочу предложить отчасти новую интерпретацию этих съездов. На них лидеры оппозиции менялись. Например, на XIII съезде ее возглавлял Троцкий. Противостояли ему Зиновьев, Каменев и Сталин. А на XIV съезде оппозицию возглавлял уже Зиновьев при поддержке Каменева. А противостояли ей Сталин, Бухарин и другие. Но требования оппозиции сводились всегда к одному: к обновлению наступления на деревню. Мне представляется, что наиболее активная и энергичная часть партии: те, кто собирался на съезды и партконференции, те, кто их выбирал,— именно этого и требовала. Для нее, для самых принципиальных ее членов, величайшей травмой было отступление нэпа. Эта часть и требовала реванша.

реди членов партии было тогда очень много самоубийств. «Правда» сообщила, например, что в 1925 году 14,7%, то есть почти 15% от умерших членов партии, покончили с собой. А социологи считают, что 1–2% — это норма, или, как они пишут, критический уровень, для любой социальной группы. Изданные сейчас сводки ОГПУ, высылавшиеся тогда очень узкому руководству, сообщают, что в 1922 году из партии выходят, как они там пишут, «целыми комячейками». Вследствие, опять же как пишут, «несогласия с новой экономической политикой». Это в Поволжье, в северном крае, в Сибири, в юго-восточном крае. Видимо, у партии в целом и не было другой программы, кроме идей «военного коммунизма». Ведь идеи «военного коммунизма» просто совпадали с принципами «Коммунистического манифеста». Так, например, в «Коммунистическом манифесте» были предсказаны трудармии Троцкого. Это была основная, идейная основа тех оппозиций. Наконец, более чуткая часть руководства, включая Сталина, поняла, что только на этой основе можно сплотить партию, и приняла ее. Менее чуткими были Бухарин и другие, которые ее не приняли. Но и они сопротивлялись лишь до тех пор, пока не стало ясно, что план удался. Это были, так сказать, чисто тактические разногласия. Да и Сталин при первых столкновениях лишь обвинял их в излишней осторожности, сравнивал даже с чеховским человеком в футляре.

Я называю свою точку зрения лишь отчасти новой, так как Троцкий, уже в эмиграции, не раз заявлял, что «Сталин украл его программу». Но тогдашние его высказывания, в ярости борьбы, были мало убедительны. Впрочем, и Сталин, в период борьбы за «сплошную коллективизацию», сказал (видимо, возражая против подобных обвинений), что «если бы мы пошли за авантюристами типа Троцкого и Зиновьева, то мы бы тогда провалились». Возможно, что главная заслуга Сталина и состояла в том, чтобы угадать правильный момент, когда за годы нэпа страна подкормилась, были укреплены армия и ОГПУ и т.д. Вроде ленинского «сегодня рано, послезавтра — будет поздно». Вообще же, это любопытный и далеко не единственный случай в истории, когда оппозиционная группа подсказывает большой социальной структуре правильную для нее стратегию. Вот пример, который мне кажется красивым.

В конце XII века в городе Лионе, во Франции, сложилась некая религиозная группа вокруг Петра Вальдуса. Они обратились к судье с просьбой разрешить им создать нищенствующий орден. Их отослали к одному кардиналу, который проэкзаменовал их по некоторым богословским вопросам и выяснил, что они в них неграмотны. В просьбе им было отказано. Группа ушла в подполье, стала быстро радикализироваться и еще несколько столетий будоражила Европу. Это была так называемая ересь вальденсов. Но зато когда через некоторое время с аналогичной просьбой обратился Франциск Ассизский, то святой престол не отказал ему. И орден францисканцев играл громадную стабилизирующую роль в средневековом обществе, в тот его период, когда существовали колоссальная нищета и забитость народа.

Но вернемся к России. Аргументируя необходимость массовой коллективизации, Сталин как-то сказал, что без этого невозможно осуществить индустриализацию страны. Конечно, речь шла об определенном пути индустриализации. Но это и был лаконично сформулированный принцип западного капитализма. Индустриализация за счет деревни. Таким образом, Россией именно тогда, как мне кажется, был принят западный путь развития. Элемент заимствования, подражания осознавался тогдашним руководством. Это проявлялось, например, в лозунгах «Догнать и перегнать». Выпускались даже изделия со штампом «ДиП» — догнать и перегнать. Я помню эти лозунги, висящие просто повсюду, в моем детстве, в тридцатые годы. А ведь догнать можно только кого-то, кто бежит впереди. То есть кого признаешь лидирующим. Таким образом, Россия была вынуждена признать принцип развития западной цивилизации, поставить себя в положение догоняющей. Это, естественно, изменило и отношение ко всем ценностям западной цивилизации. Они стали выглядеть привлекательными. И были восприняты верхним слоем коммунистической власти. Во время перестройки эти принципы были полностью осуществлены путем приватизации, юридически оформлены и легализованы.

Кризис Запада — материальные факторы

Сейчас сложилась парадоксальная ситуация. Россия, как уже было сказано, попала в полное подчинение Западу. Но сам Запад переживает кризис, причем вероятнее всего, это агония. На Западе уже давно такой взгляд высказывался. Наиболее сенсационной была в свое время очень яркая книга Шпенглера «Закат Европы», опубликованная сразу после поражения Германии в Первой мировой войне. Сейчас, кстати, вышел ее новый русский перевод. Автор рядом примеров доказывает ложность идеи непрерывного развития человечества, концепции прогресса. Эту концепцию он считает лишь продуктом западной культуры. Он пользуется термином «культура» вместо «цивилизация».

История, с его точки зрения, состоит из разных культур, развивающихся от рождения до гибели как независимые организмы. Впрочем, та же точка зрения была развита Данилевским в книге «Россия и Европа». Там он пишет, в частности: «И прогресс состоит вовсе не в том, чтобы все время идти в одном направлении, а в том, чтобы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях». А еще десятилетиями позже Шпенглера — английским историком А.Тойнби в громадном труде «Постижение истории» в 12 томах. Наконец, уже в последнее время (опубликовано в 1993 г.) ведущий западный специалист в новой области, «крестьяноведении», Теодор Шанин пишет, почти повторяя Данилевского: «Нет единой истории человечества. Есть десятки историй разных обществ. Разные страны движутся в разных направлениях, разные классы движутся разными путями, разные группы — разными типами движения». И путем ряда сопоставлений Шпенглер приходит к выводу, что западная культура находится в стадии конца, умирания. Эту стадию в любой культуре он называет цивилизацией. Хотя Шпенглер определял длительность этой стадии в несколько столетий, но все восприняли ее как пророчество о ближайшем будущем. И когда в ближайшее десятилетие такого видимого заката не произошло, интерес к его работе постепенно упал.

Но в последние годы на Западе опять появляется ряд книг под названиями «Смерть Запада», «Самоубийство Запада», «Смерть христианской культуры», «Последние дни мира белых» и так далее. Явно происходит возврат к настроению когда-то столь популярного «Заката Европы». Из этих обзорных работ равно, как из большого числа публикуемых статистических материалов, мы видим удивительную картину внутреннего угасания и разложения Запада на фоне как раз максимально достигнутого им физического могущества. Представляется образ человека, обладающего арсеналом смертельного оружия, вроде атомных бомб или крылатых ракет, и умирающего от пожирающего его недуга, чахотки или СПИДа. Впрочем, нам-то не пристало удивляться подобной картине. Ведь и коммунистическая империя на наших глазах распалась от внутренних причин, разъедавших ее, в момент своей наибольшей внешней силы.

Дальше я изложу сведения, которые приводятся в западной литературе по этому поводу, разделив их по двум признакам: на те, что носят чисто материальный характер, и на те, которые больше относятся к духовной жизни. Прежде всего, многие из упомянутых книг приводят факты, свидетельствующие о том, что Запад умирает в буквальном смысле. С громадной скоростью сокращается население западных стран. Это столь нам знакомое явление — сокращение населения. Поскольку мы с ним резко столкнулись в своей стране, то восприняли как болезненное явление именно нашей жизни, и не сразу бросилось в глаза, что на самом-то деле это явление более широкое. Например, если в 1960 году европейцев, американцев, канадцев и австралийцев было 750 миллионов человек и они составляли четверть от трехмиллиардного населения мира, то за прошедшие 40 лет население Земли увеличилось до 6 миллиардов, но европейские нации практически не выросли, а многие сократились. Если предположить такое же развитие и в будущем, то к 2050 году население мира вырастет еще на 3 миллиарда, но исключительно за счет народов Азии, Латинской Америки и Африки. В 1960 году люди европейского происхождения составляли четверть мирового населения, в 2000 году — одну шестую, а к 2050 году по прогнозам составят лишь одну десятую.

Средний уровень рождаемости в нашей стране катастрофичен, он составляет 1,35 ребенка на одну женщину. Но он ненамного лучше и в Европе — 1,4, а ведь для воспроизведения населения он должен быть, по крайней мере, 2,1. На протяжении последних 10 лет средний уровень рождаемости в Германии был равен 1,3. Это значит, что к 2050 году население Германии сократится с 85 до 59 миллионов. Если не учитывать иммиграции, то к 2100 году ее население будет 38,5 миллионов. В Италии средний уровень рождаемости равен 1,2, еще меньше, чем в России. При его сохранении к 2050 году население ее с 57 миллионов упадет до 41 миллиона. Ниже всего среди западноевропейских стран уровень рождаемости в Испании, где он равен 1,07. Это предсказывает сокращение населения на одну четверть за 50 лет. В 1950 году население Испании в три раза превышало население соседнего Марокко, а к 2050 году Марокко будет иметь вдвое большее население, чем Испания. Этот фактор пока еще не так ярко проявляется, потому что компенсируется массовой иммиграцией в западные страны. Так, специалист по демографии Римского университета Антонио Галини утверждает, что уже сейчас Италия целиком зависит от иммигрантов, которые только и позволяют выдержать стране бремя пенсионного обеспечения. В Германии большая часть иммигрантов — турки, во Франции — алжирцы, негры из бывших колоний, в Англии — жители бывшего британского содружества. При сохранении тех же темпов иммиграции в этом столетии англичане составят меньшинство жителей своей страны.

Наиболее парадоксально положение в США. Общая демографическая ситуация там не так катастрофична. Население, кажется, не сокращается, но состав его в последние годы радикально изменился за счет иммиграции. В 1990-х годах иммигранты и их дети обеспечили весь прирост населения в таких штатах, как Калифорния, Нью-Йорк, Иллинойс, Массачусетс. Наиболее заметная часть потока иммигрантов течет через границу США и Мексики — это латиноамериканцы. За 90-е годы прошлого столетия количество жителей США мексиканского происхождения возросло вдвое, до 21 миллиона человек. Это касается только легальных иммигрантов, а число нелегальных неизвестно, приблизительно оценивается около 6 миллионов. Собственно почти все жители США —иммигранты или их потомки. Но новые иммигранты привносят с собой и совсем новые черты. Они, как правило, совсем не стараются ассимилироваться, стать обычными американцами, как было раньше. Большая их часть оседает в южных штатах, которые они рассматривают как незаконно отнятые когда-то у них земли, что исторически вообще-то совершенно справедливо. Примерно половина Мексики была аннексирована в свое время Соединенными Штатами. Своей истинной родиной они продолжают считать Мексику.

В Техасе есть города, объявившие испанский язык официальным. В Калифорнии в ряде школ преподавание ведется на испанском. Несколько раз поднимался вопрос о переименовании штата Нью-Мексико в Нуэво-Мексико, как он назывался до американской аннексии. Функционирует организация, ставящая себе целью создание нового государства Ацетлан с мексиканским населением, со столицей в Лос-Анджелесе. Сейчас белые уже стали меньшинством в Калифорнии. В 90-е годы ХХ века Техас принял около 3 миллионов новых жителей. Испаноязычное население составляет там 33%. По расчетам демографов, к 2050 году белые составят в штате меньшинство. Можно считать, что США перестали быть плавильным котлом наций, как они говорили «melting pot», чем так гордились, что считали основной стороной американской жизни. Иммигранты из стран третьего мира являются, конечно, жертвами политики Запада, разрушившего их традиционный образ жизни. Но в странах, где они расселяются, они, в свою очередь, разрушают сложившийся там образ жизни. Массовая иммиграция не является всего лишь признаком ослабления западного мира, не способного защититься от напора пришельцев. С ней связаны и крупные экономические интересы. Так, предприниматели приобретают дешевые рабочие руки, особенно это касается нелегальных иммигрантов, не имеющих возможности отстаивать свои права. Как обычно, где замешаны крупные деньги, там расцветает либеральная мысль.