Сокращённый вариант интервью — опубликован в газете “Век”
Россия опережает большинство стран в «построении» общества риска, — утверждает профессор Георгий Малинецкий, заместитель директора Института прикладной математики им. М.В.Келдыша РАН.
В конце прошлого года на встрече с ведущими учеными президент Путин поставил перед Академией всего две задачи. Первая — анализ сценариев перехода к инновационной экономке. Ее важность для страны более чем очевидна. А вот вторая задача многих удивила: прогноз и предупреждение бедствий, катастроф в техногенной и природной сферах. Но у нас есть МЧС, отраслевые министерства. Казалось бы, кто лучше них знает, почему разрываются трубопроводы, тонут подводные лодки, падают самолеты?
Это вопрос принципиальный. Сегодня общество в растерянности наблюдает, как, то в одной, то в другой точках мира происходят различные катаклизмы. Эксперты ищут – кто виноват. Но задумаемся. За несколько десятилетий человек обрел фантастическую силу, накачал могучие «мускулы». Породил сложнейшие технические, экономические, политические системы с гигантскими причинно-следственными цепочками, где одно влечет другое. Даже слабое воздействие вызывает лавину событий. Добавьте сюда глобализацию мира, огромную нагрузку на биосферу, демографические проблемы. Для анализа всего этого нужен междисциплинарный взгляд. Сегодня его предлагает теория самоорганизации – синергетика.
Человечество оказалось в совершенно новой для себя ситуации. Известный немецкий ученый Ульрих Бек утверждает, что именно сейчас происходит эпохальное историческое событие: переход от постиндустриального общества к обществу риска.
Что касается России, то она, не успев стать настоящей постиндустриальной страной, ближе многих приблизилась к черте риска. Поэтому так трудно отыскать конкретного виновного, полностью ответственного, скажем, за аварию «Курска», или скандальную ситуацию с теплоснабжением в Приморье и другие серьезные бедствия. Это так называемые «межотраслевые» катастрофы, их главная причина — системный кризис, в котором оказалась вся страна.
Нельзя ли конкретней?
Это утрата перспективы и целей для всей системы в целом, отсутствие стратегии в ряде важнейших областей. Оценивая состояние России, ученые сравнили важнейшие показатели общества и экономики со значениями, считающимися в мире катастрофическими. По 20 мы уже попали в критическую область! Это и продолжительность жизни, и доля населения за чертой бедности, и уровень безработицы, и доля высоких технологий в экспорте и т.д.. Но особо отмечено тяжелейшее положение практически во всех областях промышленности. Скажем, износ оборудования в химическом комплексе около 80%!, выше 200 крупнейших водохранилищ эксплуатируется более 50 лет без ремонтов, половина магистральных трубопроводов служит более 20 лет. Не случайно бьют тревогу энергетики: большинство наших ТЭС выработало свой ресурс.
В этой ситуации управление рисками – это уже не вопрос технических и даже политических решений, а выбор стратегии страны. Пока это не станет ясным для всех, общество будем продолжать реагировать лишь на приступы болезни – катастрофы, искать виновных, но основной тяжелый недуг останется. И будет проявляться вновь и вновь.
И все же не слишком ли глобально вы смотрите на проблему рисков? Как показывает практика, техногенные катастрофы — это прежде всего люди. Их ошибки. К примеру, вина за недавнее столкновение Боинга и нашего «Ту» лежит на конкретном диспетчере. Или вдруг выясняется, что 25% деталей на российских самолетах –поддельные. Причем здесь стратегии?
Конечно, подделки – это плохо. И меры принимать надо. Но если только на это будем списывать причины катастроф, самолеты будут продолжать падать. Корень зла – развалавиапрома. Наш институт примерно 10 лет назад, анализируя состояние отрасли, предупреждал: безумие дробить Аэрофлот на мелкие компании. С точки зрения и экономики и безопасности.
Сейчас появился шанс как-то выправить положение. Встать в ряд ведущих авиадержав мира, однако правительство, кажется, собирается сделать все ровно наоборот. Но это тема особого разговора.
Вы сетуете, что никто не разрабатывает общую стратегию развития. Но, та же Дума принимает законы на годы вперед. Разве это не стратегия?
Как-то беседуя с одним из ее руководителей, я спросил: «Как вы принимаете законы? Какова технология?» Он объяснил, что вначале закон разрабатывают в комитете, затем проверяют с точки зрения юридических норм, даже орфографии, но вот экспертизу самой сути никто не проводит. Это кажется невероятным, но, увы, это так. Поэтому Дума и соглашается с ввозом в страну отходов ядерного топлива. Мы оценивали этот закон, в нем множество «дыр», и тем не менее он принят.
Кстати, в цивилизованных странах стратегия управления рисками – это не только решение политиков и экономистов. Это осознанный выбор всего общества. Так, проблемы развития атомной энергетики в Германии, Швеции, Франции широко обсуждались всем обществом. Представляю, какой резонанс вызвал бы там вопрос о ввозе в страну ядерных отходов. У нас же такие жизненно важные вопросы для каждого человека решают без него.
Вспомните, к примеру, бум вокруг реформы коммунального хозяйства. Уверен, никто из владельцев квартир не понял, что же хотело правительство. Как собиралось сделать «коммуналку» привлекательной для инвесторов? Ведь мы живем в холодной стране с огромными затратами энергии и транспортными издержками. Какой инвестор согласится вкладывать в эту сферу деньги? Подобное под силу только государству. И это тоже вопрос стратегии.
Перечислите самые первоочередные задачи, которые должна решить наука для предупреждения катастроф.
Прежде всего сошлюсь на ведущего специалиста Минэкономразвития России, доктора экономических наук Константина Самсонова. Он пишет: «Прямой ущерб экономике страны от чрезвычайных ситуаций – десятки миллиардов рублей, а с учетом косвенного ущерба он может превысить сотни миллиардов! Что соизмеримо с расходами на оборону страны. Однако это всего лишь оценки, не имеющие под собой серьезных научных исследований!” Вот нынешний научный уровень проработки проблемы.
Какие еще ответы должна дать наука? Первое: стратегической прогноз. Надо представлять, куда мы идем, какой будет Россия через 10-15 лет. Только тогда будет ясно, от каких катаклизмов защищаться. В разных странах опасности разные. Второе: ранжирование рисков. Это своеобразный аналог таблицы Менделеева, только для рисков. Третье: анализ российского общества с точки зрения управления рисками и поиск самых эффективных методов его защиты. Четвертое: изучение последствий для России последствий глобализации. Пятое: разработка высоких жизнесберегающих технологий. Шестое: прогноз рисков завтрашнего дня, связанных с генной инженерией, биотехнологиями и другими будущими технологиями.
Это задачи на перспективу. А что надо делать срочно, не ожидая, когда Академия наконец возьмется за выполнение поручения президента?
Как минимум требуются две вещи. У нас нет ведомства, которое хотя бы представляло, что на самом деле происходит в техносфере — с плотинами, самолетами, химзаводами, трубопроводами. Вся информация рассосредоточена по множеству организаций. В такой ситуации невозможно управлять рисками. Только “тушить” уже случившиеся беды. Чем и занимается героическое МЧС.
Кроме того, необходима система ответственности: кто, на каком уровне за что отвечает. Вспомните Приморье, где Шойгу так и не смог найти виновных за безобразия с теплоснабжением. Или Ленск. Сотрудники МЧС рассказывали, что жители предупреждали местную власть о надвигающейся стихии. Но только что прошли выборы, победители праздновали, не до того было…
И все же еще раз хочу подчеркнуть: все это частности, а надо лечить первопричину. Когда президентом Академии был Мстислав Всеволодович Келдыш, ни один серьезный для страны вопрос не решался без учета мнения ведущих ученых. Сейчас, когда человечество движется в эпоху рисков, роль науки должна возрасти многократно.
Беседовал Юрий МЕДВЕДЕВ