Диалектика и синергетика в «интегральном сопряжении» войны и мира
М е д в е д к о Леонид Иванович — доктор исторических наук, профессор,
ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН
По всей вероятности, в нынешнем тысячелетии воин между государствами или столкновений между социумами и даже цивилизациями полностью избежать не удастся Но мировые войны в прежнем их понимании уже изжили себя По-новому теперь ставится и проблема мира удастся ли его рамки раздвинуть до ноосферного разумения, распространить его в толстовском понимании на сопряжение и гармонию со всеми мирами, в том числе на отношения Человека и Общества с Природой?
В этой ситуации роль России может оказаться чрезвычайно важной. И дело не в том, что у нас есть ресурсы, нужные всей планете, и наше географическое положение как бы связывает в единое целое все северное полушарие. Россия обладает уникальным ядерным потенциалом сдерживания. Если к этому добавить, что тысячелетие совместной жизни с мусульманскими народами дало нам тоже уникальный опыт, то не очень трудно увидеть, сколь эффективной может оказаться наша роль учредителей компромиссов.
Н. Моисеев
Самое трудное состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего… Нет, не соединять, а сопрягать… — вот что надо, сопрягать надо!
Л. Толстой
Цель этой статьи — уточнить содержание понятий и терминов, относящихся к «современной науке о сложном» — синергетике [Хакен, 1980, с. 91, применительно к тем общественным отраслям знаний, которые исследуют межцивилизационный аспект кризисов XX века. Отпочковавшиеся в последнее время от синергетики новые направления — социосинергетика и футуросинергетика дают в этом отношении некий общий инструментарий. С известными оговорками он может частично использоваться и при исследовании общественных процессов, связанных с самыми сложными из них, — мировыми войнами и этнонациональными конфликтами. Тем более, что сами этносы и нации не только представляют собой сложные социальные системы, но и вызывают сложные процессы.
Незавершенные войны на « эволюционных переломах»
В исторической ретроспективе почти все международные и гражданские войны XX века (в них погибло от ПО до 140 млн чел. [Назаретян, 2001]) в ноосферном виде-нии предстают незавершенными, дажекогда их провозглашают «триумфально-побед-ными». В. Вернадский потому, очевидно, и рассматривал развязанную Японией в 1931 году агрессию против Китая не как начало, а как возобновление мировой войны на Дальнем Востоке (см. подробнее [Медведко, 2001]). Ушедшее столетие вместило в себя, кроме двух мировых войн, и две «холодные», которые становились продолжением «незавершенных» Великих войн. В совокупности их можно было бы назвать глобальными войнами.
В отличие от других войн прошлых столетий, они длились дольше самого века. Подведение цивилизационных итогов региональных и локальных войн — это предмет отдельного разговора. Последствия же глобальных войн дают основание для предварительного и, разумеется, не бесспорного заключения. С точки зрения социоестественной истории цивилизаций, прошлый век не столько завершил одну и открыл через глобальные войны и революции другую эпоху, сколько наметил Великий перелом в эволюционном процессе с его извечными циклами «Вызова-Ответа».
Понятие Великого эволюционного перелома гораздо шире той исторической полосы, которую марксизм определяет как «эпоху империалистических войн и пролетарских революций». После свершения Октябрьской революции 1917 года таковых было предостаточно. Причем нередко одни перечеркивали другие, открывая полосу новых «революционных преобразований» и реформ. На революционные Вызовы находились уравновешивающие их эволюционные Ответы. В циклическом повторении они составляли цивилизационную эпоху., Физики и философы расходятся в главной характеристике цивилизации наступившей эры. Одни называют ее информационной, другие, ч том числе Моисеев, склоняясь к понятию «информационного общества», видят перспективу в формировании «гражданского общества». Но и те и другие соглашаются, что в XX веке «информационно-несущей компонентой оценки современной цивилизации стал сам человек».
Исходя из этого, очевидно, и можно прийти к выводу о том, что XX столетие было веком «осуществленного гуманизма» [Назаретян, 2000, с. 143]. Такое определение требует одной существенной оговорки. Как пишут физики В. Нечаев и А. Дарьин, «базовым фактором, определяющим уровень, качество и характеристику цивилизации, стал непосредственно человек» [Нечаев, Дарьин, 2000, с. 11], а не абстрактный гуманизм. Следовательно, правильнее и точнее было бы говорить в связи с этим не столько о «состоявшемся гуманизме», сколько о том, что совокупность людей именно после глобальных войн XX века стала сознавать себя как единое Человечество — раньше, чем появились Интернет и компьютер. А. Зиновьев, подводя итоги столетия в книге «Глобальное сверхобщество и Россия», тоже высказывает убеждение, что в социальной истории человечества «эволюционный перелом» начался именно после Второй мировой войны [Зиновьев, 2000, с. 24, 25]. Но если исходить из предлагаемого самим Зиновьевым определения цивилизационных и социальных миров, го под этим углом зрения можно и само XX столетие характеризовать как век «эволюционного перелома», который еще не завершился. То же самое можно сказать и о некоторых застарелых конфликтах и кризисах, например ближневосточном, афганском, иракском, югославском. Конечно, процесс 107 глобализации ускоряет переход их из конфликтной в кризисные фазы, но далеко не всегда ускоряет мирное урегулирование самих застарелых кризисов.
Нельзя с уверенностью утверждать, что «социальный» перелом предшествует «эволюционному». Напротив, «эволюционный перелом», скорее всего, подготавливает «социальный». Он охватывает вместе со всеми аспектами жизни человечества десятки и сотни разных эволюции. Добавим к этому также, что он проходил через все виды Великих и малых войн в этом столетии. Возможно, XX век и подготовил условия для более высокой ступени перелома в социальной материи. «Эволюционный перелом» вступил, прежде всего, в противоречие с западноевропейской цивилизацией. Общество Запада все еще находится в состоянии формирования и трансформации. Происходящие в нем интеграционные процессы доминируют, и «национальные государства» все более и более утрачивают автономию и суверенитет. В целом же эволюционный перелом происходит, по выражению Зиновьева, на трех уровнях «организации человейников». Первый — это образование сверхобществ, второй — интеграция их в единой сверхцивилизации, наконец, третий — это развитие самого процесса глобализации, характеризуемого Зиновьевым как формирование «глобального человейника». Это проявляется, прежде всего, в стремлении США к униполярному миру, интегрирующему все цивилизации вместе со всеми их «субэкуменами» [Померанц, 1996, с. 211].
Отметим, что вводимые Зиновьевым неологизмы «сверхцивилизация», «сверхобщество», разные виды «человейников» по своей смысловой нагрузке во многом схожи с инструментарием, предложенным Моисеевым в теории универсального эволюционизма и используемым наряду с синергетикой в качестве современного метода исследования нелинейных процессов в естественных и общественных науках. Формирующемуся «сверхобществу» Запада в период «холодной войны» противостояли социалистические страны и отчасти «третий мир». Представляя собой несколько самостоятельных цивилизаций, эти миры находились как бы в геополитической «устойчивой неустойчивости». В отличие от Запада ни «соцлагерь», ни «третий мир» не сумели трансформироваться в «сверхобщество». Правда, в советском блоке и на какое-то время в арабо-исламском мире проявлялись интеграционные тенденции к созданию некоего «социалистического содружества наций» или «единого арабского государства». Но эти тенденции к концу холодной войны выдохлись, уступив место дезинтеграционным процессам. Развал восточноевропейского блока и распад Советского Союза был первой в истории операцией глобального масштаба, проведенной Западом как единым целым.
Холодная война между США и Советским Союзом стала «холодной колонизацией» американцами стран западного мира и в значительной степени мира ислама с тенденцией распространить ее и на Россию. Однако образование «сверхцивилизации», поглощающей западноевропейскую цивилизацию и Японию, еще не предопределило поглощение России, мусульманского мира и таких древних цивилизаций, как Китай и Индия. Бывшим национальным государствам Запада удалось создать особую надстройку гигантского сверхобщества. Она включает в себя десятки миллионов людей самой активной части населения западных стран. Контролируя более половины всех мировых ресурсов, она фактически подчинила себе базисную часть западного мира и, возможно, мира ислама. Не исключено, однако, по прогнозам Зиновьева, что этот социальный монстр со временем опять расколется на американский и европейский миры, но пока для них более актуальной задачей является «необходимость борьбы с азиатским коммунизмом, арабским миром и другими частями человечества» [Зиновьев, с. 66]. Уход с исторической арены империй, как правило, освящаемых различными религиями и идеологиями, стал, пожалуй, главным не только геополитическим, но и цивилизационным итогом войн, завершивших второе тысячелетие. Другой особенностью второй половины XX века стало то, что появление и апробация в войнах новых средств массового поражения (химического, биологического и ракетно-ядерного 108 оружия) вместе с обостряющимся экологическим кризисом поставило человечество перед угрозой уничтожения самой жизни на Земле.
В целом же, по «Энциклопедии войн XX века», подготовленной Международным институтом стратегических исследований, в общей сложности число военных конфликтов составляет около 160. Из них около 70, в том числе более 20 войн, происходило в мусульманском мире или с участием исламских стран. Как это ни парадоксально, в большинстве случаев использовалось оружие, технологически мало чем отличающееся от оружия начала XX века, а новейшее оружие конца столетия выполняло роль сдерживающего фактора. Но и оно чаще всего бессильно было нейтрализовать острые кризисы. «В каком-то смысле исторические часы были даже переведены назад» [Мессенджер, 2000, с. 25). Сегодня наряду с новыми продолжают действовать в основном прежние, этноцивилизационные причины возникновения военных конфликтов. В отличие от эпохи колониальных войн и революций их стало еще труднее разделять на «справедливые» и «несправедливые» войны. Определить правого и виновного не только трудно, но иногда и невозможно, особенно когда конфликты приобретают религиозную окраску. Ушедшее столетие было, пожалуй, единственным в новой, христианской эре, которое, согласно приводимому в упомянутой Энциклопедии перечню конфликтов века, не дало человечеству почти ни одного года «передышки» между войнами в какой-либо части света. Россия провела в этом столетии более 40 лет в войнах и конфликтах [Серебренников, 1998, с. 9].
Однако ни по числу войн, ни по соотносимыми с общей численностью населения на Земле прямыми людскими потерями в этих войнах XX век нельзя назвать рекордным. По подсчетам ученых, соотношение потерь в этих войнах имело устойчивую тенденцию к превышению косвенных (гражданских) жертв над прямыми (военными). Это относится также к другим прямым и сопутствующим последствиям этих войн. В них за сто лет погибло на фронтах не менее 70 млн человек, в то время как общие прямые и косвенные жертвы всех международных и гражданских войн XX века, по разным оценкам, превышают их более чем в два раза. В общей сложности это не превышало 1,5% живущих на этом веку в трех поколениях (ок. 10 млрд чел.).
По сравнению с предыдущими веками картина не очень изменилась: на XIX век приходится 35 млн жертв на 3 млрд населения, а в XII — XVII веках процент жертв был даже выше, чем в ушедшем столетии [Назаретян. 2000]. Но это — сомнительное утешение. Особенно если учесть, что «истребительный потенциал» был не только направлен на взаимоубийство людей, но и наносил невосполняемый ущерб окружающей среде, серьезно нарушая биосферный баланс в природе, создавая реальную угрозу взаимного уничтожения цивилизаций и самой жизни на Земле. Их всех итогов военной и техногенной истории XX века это. пожалуй, самый тревожный. Он как бы подрывает нравственную основу христианской и мусульманской веры, как, впрочем, и других религиозных и моральных устоев современных цивилизаций. Один из главных геополитических итогов двух мировых войн на межцивилизационном уровне просматривается и в том, что ни одна из противоборствующих сторон не в силах была одержать «полную победу» в межцивилизационном противостоянии и, вообще, в этноконфессиональной сфере. Человечество оказалось неготовым решать проблемы и мирным путем.
После Первой мировой войны Западу не удалось избавиться ни от «большевистско-славянской заразы», ни от возникших после распада Османской империи «мусульманских проблем». Не были они сняты и в ходе Второй мировой войны. Гитлер не смог «окончательно решить» ни «еврейский вопрос», ни даже «проблему цыган». Никому не было под силу стереть с лица Земли или навсегда уничтожить какой-то народ или этнос, несмотря на осуществлявшиеся в прошлом столетии самые массовые геноциды евреев, армян, курдов… Самый большой сюрприз, который преподнесли друг другу и участники этноцивилизационной пятидесятилетней войны на Ближнем Востоке, — это «живучесть» задействованных в ней народов-социумов. Каждый из них не просто «выжил». 109 но проявил феноменальную способность к возрождению «прерванных периферийных цивилизаций». Это возрождение происходило как бы параллельно во времени и пространстве. С учетом геополитических итогов арабо-израильских и «сопутствующих» войн можно сделать вывод, что противостояние все в большей степени перемещалось с военной, политической и экономической области в сферу межцивилизационных отношений, направляя кризисы в религиозное русло. В природе затяжных кризисов нелегко разобраться, особенно на разломах и стыках «родственных» цивилизаций.
Трудно дать однозначный ответ, кто в них играет более активную роль — исламизм, возвращающийся к фундаментализму через экстремизм, или западный «мондиализм», совершающий прорыв в информационную эпоху через «силовой глобализм», «коллективный комплекс неполноценности» традиционного исламского фатализма или самонадеянность и вседозволенность западного рационализма. В любом случае динамика кризисов XX века выявляет две тревожные для ноосферы тенденции. Уровень косвенного техногенного давления на экологию и непосредственного — на живую силу (вряд ли здесь можно говорить о «разумных существах») переходит предел, за которым начинается разрушение биосферы.
Под угрозой оказываются не только разумные, но и нравственные составляющие ноосферы. Число косвенных жертв войн среди мирных жителей и особенно детей превосходит прямые военные потери не в десятки, как это было в первой половине века, а в сотни раз. По данным Всемирной религиозной сети для детей (ВРСД), созданной японским фондом «Аригату», в мире ежедневно погибают или умирают от болезней более 30 тыс. детей, или около 11 млн в год. Кроме того, столько же остаются сиротами или без средств к существованию, а значит, обреченными на преждевременную смерть. Нетрудно подсчитать, что за последнее десятилетие в результате войн, болезней и голода число ушедших из жизни в детском возрасте становится соизмеримым с численностью жертв всех международных и гражданских войн XX века [Материалы... 2001]. По большому счету вопрос о победителях и побежденных в незавершенных войнах в неустоявшемся мире остается без ответа. Американские спецслужбы, преследуя чисто прагматические цели, давно уже, со времен советского вторжения в Афганистан, вступили в недальновидный союз с радикальным исламизмом. Ныне он сыграл злую роль в отношении США.
Однако далеко идущие цели Вашингтона не оправдывают миллиардные средства, расходуемые на их достижение. Подпитываемый долларами международный терроризм рикошетом бьет по интересам самих США не только в мусульманском мире. Нетрудно видеть более зловещие последствия такого «альянса» для ноосферы в целом. После того, как у Пакистана появилась «исламская бомба» с ядерной начин-кой, «ядерный джинн» угрожает стать орудием шантажа со стороны международного терроризма. До этого США выбирали для нанесения ударов возмездия мусульманские страны, объявлявшиеся «базами терроризма», теперь «возмездие» может повернуться и в обратную сторону, с последствиями, не исключающими и ядерно-биологической катастрофы. Хронологические рамки Великих катастроф XX века видятся несколько в других измерениях с порога нового столетия. Другая (не такая уж «холодная») война предстает не совсем законченной, как это виделось после распада блоковой системы.
В какофонии бурных событий, разразившихся после революции в Иране, во всем мусульманском мире, на Западе услышали некую «интерлюдию исламского возрождения». Религия, судя по всему, не исчерпала ни своего «революционного потенциала», ни «возрожденческого духа». Она в определенных условиях может выполнять и выполняет функции инструмента социальной консолидации и политической мобилизации, причем отнюдь не только в мире ислама. Воззвания к ведению «священной борьбы» (джихада) перемежаются с призывами отстоять святыни иудаизма или «духовные ценности христиан-110 ства». Все чаще входит в оборот перенесенная из религии в политику сама категория священности. Аморальный симбиоз религии и политики все более обостряет и затягивает конфликты в межэтнических и межконфессиональных отношениях. Вспыхивающие на такой основе войны имеют, скорее, не цивилизационную основу, а нецивилизованную форму, которая противоречит духу всех традиционных религий, в том числе авраамического монотеизма — христианства, иудаизма и ислама.
Ноосферное мировидение и синергетика
Говорят, новое — это хорошо забытое старое. Синергетика стала восприниматься в последнее время тоже как своеобразная дань научной моде. В последнее время синергетику пытаются даже внедрить в политический лексикон. Понятие синергии встречается в теологии и во многих религиозных учениях. Но и политики, и церковники вкладывают в него несколько другой смысл, подчас прямо противоположный тому, который подразумевал под синергетикой немецкий физик Г. Хакен. Сам он выражал пожелания, чтобы синергетика внесла свой вклад в дело взаимопонимания и дальнейшего развития кажущихся совершенно различными наук. Резюмируя и развивая эти пожелания. В. Суриков констатирует, что синергетика ныне сосредоточивает новым образом свое внимание на «самоорганизации социальных экономических и исторических процессов», особенно на явлениях «самоорганизации в системах с многовариантным поведением» [Суриков, 200(3, с. 274, 2751.
В наше время синергетика в расширенном толковании стремится, насколько это возможно, отразить и сам процесс такого становления в масштабах ноосферы и безграничного космоса. Если определять синергетику как учение о сложных системах, об их взаимодействии и сопряжении, то она может открыть широкое поле и в междисциплинарных исследованиях, посвященных Природе, Человеку и Обществу. Синергетика, по убеждению С. Курдюмова, «выступает как философия надежды: она не предсказывает бесконечные кризисы, которые произойдут, а указывает конструктивные способы того, как их избежать» [Курдюмов, 2001. с. 9| на стыках этносов и на «разломах» цивилизаций. Это в полной мере касается поведения Человека и Общества, пожалуй, в самых сложных социосистемах, называемых теперь суперэтносами и «сверхцивилизациями». Они могут быть представленына различных уровнях, в том числе и на глобальном. «Суммарное время жизни множества в целом (цивилизации) есть непрерывный интервал, имеющий начало, продолжительность и конец. Продолжительность интервала составляет несколько веков, а может быть — и тысячелетий. Между входящими в цивилизацию обществами имеют место различного рода контакты, взаимодействия, связи» [Зиновьев, с. 24. 25].
Но во все периоды имеет место какая-то преемственность и комплементарность, «историческая совместимость» народов, наций и этносов, которые в совокупности составляют антропосферу. Именно в такой «исторической совместимости», прежде всего, с тюркоязычными, а впоследствии с тюрко-исламскими народами, формировалось «российское сверхобщество» или национально-территориальная цивилизация. Такое историческое явление, как цивилизация, возникает и живет при определенных условиях с учетом как характера человеческого материала, так и возможностей автономного существования сравнительно больших регионов. Тут есть свои границы и свои пределы: когда пренебрегают реальными возможностями автономного существования и естественными границами, исключающими возможность такого утверждения отдельных социумов-народов, последние оказываются в состоянии, сравнимом с «балансированием на краю хаоса». Как индивидуальное «Я», так и всякая социальная (или этнонациональная) целостность имеет свое научно определяемое жизненное пространство, которое как бы наполнено процессами самоорганизации.
Пока они действуют, социумы, даже балансируя на «краю хаоса», не ввергаются в его 111 пучину. Нельзя отрицать, что жизнеспособность цивилизаций, этносов и индивидуумов определяется их способностью вписываться в определенный географический ландшафт. Но этого мало. Происходит еще и «встраивание» их в «ландшафт семьи, социальной группы, наций, ноосферного разума». Жизнеустойчивость, помимо пространственных, имеет и свои временные параметры. Она определяется не прошлым и не будущим. Поведение в определенном жизненном пространстве зависит не от вчерашнего и не от завтрашнего, а от сегодняшнего состояния. Немецкий ученый К. Левин, трактуя по-своему понятие «жизненного пространства», затем извращенного А. Гитлером для оправдания своей экспансионистско-расистской политики, считал, что такое «поле» должно всегда иметь свою «временную глубину».
Жизненное пространство, будь то отдельной личности или «человейников», — это поле, на котором сталкиваются и сопрягаются различные силы или устремления. Их цель при этом предстает как определенная диспозиция сил или сопряжение их векторов, способное через свою равнодействующую (ноосферный аттрактор) самоорганизовывать жизненное пространство, не ввергая его в хаос. Синергетика способна строить или воссоздавать новое ноосферное мировидение. Но сама синергетика не в состоянии заполнить мировоззренческий вакуум. Он, может быть, потому и образуется, что «глобальный человейник» тоже балансирует на «краю хаоса». Это понятие в значительной степени соответствует определению, прозвучавшему на научных конференциях, посвященных проблемам синергетики: «Край хаоса — это динамичная, подвижная переходная зона между двумя экстремальными состояния-ми: ожидаемым порядком и непредсказуемым хаосом… На краю хаоса мы наилучшим образом психологически вооружены, чтобы иметь дело со странными, беспорядочными и непредсказуемыми событиями в жизни… Только между экстремумами, на краю хаоса может достигаться психологический баланс» [Маркс-Тэрлоу. 2001, с. 87].
К этому остается добавить, что речь в данном случае может идти не только о «психологическом балансе», но и других его видах как внутри отдельных социумов, так и о социопсихологической совместимости в межцивилизационных отношениях, где крайности могут попеременно расходиться и сходиться. «Балансирование», таким образом, предстает как этапсамоорганизации сложных систем, при котором и возникает тот самый процесс «сосуществования», который характеризуется как «коэволюция».
Сложные нелинейные системы обладают свойством синергетической коэволюции нескольких векторов сил, сопрягаемых в одном, или для сложных систем — в нескольких аттракторах. Синергетика синтезирует все виды человеческой энергетики — чувственной, интеллектуальной, психической, информационной, а также все возможные другие виды природно-естественной, в том числе космической, энергии, как бы направляя их в некое общее русло. Поэтому некоторым ученым в синергетической парадигме видится будущее не только России, но и всей ноосферы. Они считают, что идеи синергетики могут помочь вернуться к синтезу общих принципов, объединяющих науку с религией через сопряжение материализма с идеализмом, «рационализма» Запада с «иррационализмом» Востока [Савин, 1997, с. 241].’
Социосинергетика и метод интегрального сопряжения
Взрывная популярность синергетических идей вызывает у некоторых специалистов, особенно у физиков и математиков, серьезные опасения и даже возражения в связи с возможным растворением синергетики и утратой ею своих смыслов и предметных очертаний. Подобные опасения высказывал на III сессии Международной конференции «Эволюция и инфосферы» известный математик А. Лоскутов. Он напомнил увлекающимся гуманитариям, что помимо проявляемых в хаосе аттракторов, способствующих его самоорганизации, существуют и так называемые «странные аттракторы». Они не способны в прямом смысле «притягивать» к себе «близкие траектории» или векторы задействованных в хаосе сил. Тем не менее, «физики» тоже 112 часто апеллируют к терминологии «лириков»-востоковедов. В частности, к представлениям древней китайской философии относительно взаимопроникновения и взаимодополняемости женского начала Инь с мужским Ян.
Очевидно, можно попытаться проделать и своеобразную «рокировку» — использовать некоторые математические понятия применительно к области социосинергетики. Позволительно, например, задаться такими вопросами: не присутствует ли в затяжных войнах эффект «странных аттракторов», препятствующих самоорганизации хаоса и после незавершенных войн? не назрела ли необходимость выявления векторов интегрального сопряжения и нейтрализации «странных аттракторов»? Синергетика не отрицает процессов различной направленности, в том числе «позитивной и негативной полярности». Но в состоянии хаоса каждый из них может проявлять разные степени свободы. Главные их них синергетика сводит в параметры порядка. Каждый из векторов определеннойнаправленности как бы «чует» сам свой «Великий предел». Через поиски своего «Срединного пути» между войной и миром идет становление модели сопряжения этих векторов. Независимо от того, верит или не верит человек в Святую Троицу, он ощущает свою причастность к расширенной в космическом масштабе синергетической триаде Ноосфера-Человек-Общество.
На этой основе в будущем может произойти их сопряжение и трансформация в Co-общество. Но это еще не дает основания говорить о нарастании интегрального сопряжения в процессе глобализации. Когда крах старых империй и государственных структур сопровождается исчез-новением одних и появлением других государств, когда перекройка границ ведет к территориальным захватам и этническим чисткам, а развал одних блоков влечет за собой появление других союзов и коалиций, когда с «третьим миром» начинает конкурировать неведомый ранее «четвертый», границы их раздвигаются и сдвигаются во встречных направлениях с Востока на Запад и с Севера на Юг. Глобальная неустойчивость становится одновременно предпосылкой и следствием обострения социальных и этнонациональньтх противоречий. Но возникающие в их результате конфликты могут вдруг отойти на второй план перед лицом глобальных природных катаклизмов, включая и космические. С точки зрения синергетики парадигма разрешения глобальных проблем видится в смене силовой политики коэволюцией. Это тоже своеобразное сопряжение нелиней-ных сложных процессов в социальных и геоцивилизационных системах. «Фундамен-тальный принцип поведения нелинейных систем — это периодическое чередование стадий эволюции и инволюции, развертывания и свертывания, взрыва активности, увеличения интенсивности процессов и их затухания, ослабления и схождения к центру, интеграции и расхождения, дезинтеграции» [Князева, Курдюмов, 1997, с. 621.
Все перечисленные явления и свойства присущи нелинейным системам в социоестественной истории. Их можно наблюдать как в геополитических, так и в социаль-ных коллизиях на всем пространстве СНГ. Они давали о себе знать и в Средневековье при распаде Великого Арабского халифата. Позднее такая судьба постигла Османскую империю. Подобные аналогии наблюдаются не только в истории. Это находит проявление в экономических циклах Н. Кондратьева, в этногенетических ритмах Л. Гумилева, в гелиотараксии А. Чижевского, находившего тоже свои ритмы в Космо-Земных корреляциях и улавливавшего «дыхание Космоса» в самых разных проявлениях жизни на Планете. Необходимость междисциплинарного диалога стала особенно актуальной при определении Великого предела в сопряжении России с «ближним» и «дальним» зарубежьем. Они переживают не столько системный, сколько структурный кризис в кажущемся хаосе. Современный мир потрясает темпом происходящих в нем изменений.
Это относится и к процессам модернизации на Востоке. Россия со странами СНГ удивляют мир глубиной нестабильности и кризисных явлений. Это. в свою очередь, приводит к «хаосу в головах» — росту хаотических элементов в общественном сознании и культуре. Например, известный экономист советской 113 эпохи Г. Лисичкин и обретший, наверное, новые ориентиры директор института истории Татарстана Р. Хакимов почти одновременно вдруг усмотрели одну общую причину всех трудностей в отстаивании целостности Российского государства. Один из них открыл в государственном организме некий «имперский вирус», который подтачивает и без того утерянное могущество России. Государственный советник президента Татарстана ставит России диагноз неизжитого ею «имперского инстинкта», представляя всю ее предыдущую историю как «побочный момент истории тюрков». Она «незаконно обосновалась» на «исторической территории» Золотой Орды, на наследство которой имела более законное право претендовать не Москва, а Казань [Хакимов, 1997, с. 4].
Может быть, поэтому он делает акцент на заинтересованности мусульман в интеграции в европейское сообщество, обходя молчанием заинтересованность Татарстана в развитии интеграционных процессов в рамках Российского государства и СНГ. Во второй половине века, когда жизнь одного поколения стала вмещать не одну политическую эпоху, а смену еще и нескольких поколений технологии, цикличность процессов стала также ускоряться. Возрастание степени свободы в межцивилизационных и межэтнических отношениях наглядно проявилось на постколониальном пространстве Ближнего Востока и Африки, как, впрочем, на Индостанском субконтиненте и в СНГ. Становление новых суверенных государств сопровождается не только своеобразным возрождением ислама, но и появлением на карте так называемых прерванных цивилизаций и субцивилизаций. Этот процесс, не прекращающийся и поныне, часто дает сбои из-за попыток «ускорить» ход естественной истории без учета закономерностей процессов самоорганизации.
При этом важно правильно определять, совмещать (или сопрягать?) геополитическое «местонахождение» и геоцивилизационное «условие нахождения». Последнее понятие должно, очевидно, стать обязательным атрибутом при исследовании современных цивилизационных процессов. Мир по отношению к войнам, как писал П. Сорокин, был и остается биполярным. Устойчивость его во многом зависит от того, насколько созидательные силы «позитивной полярности» в состоянии уравновешивать силовые векторы негативной полярности. Такое уравновешивание означает не что иное, как их интегральное сопряжение с проецированием на глобальные и региональные уровни. Таким образом, под углом зрения синергетики точнее было бы сказать, что эти силы действуют по-прежнему в биполярном мире и в многовекторной ноосфере. Уравновешивание достигается за счет того, что попеременно или одновременно, осознанно или неосознанно разные части общества проявляют себя то силой «позитивной», то «негативной» полярности. Происходит это как на религиозном, так и просто на моральном уровнях. Нарушение баланса между ними с преобладающим воздействием «сил негативной полярности» предвещает наступление того ноосферного кризиса, который, по убеждению Сорокина, может стать «угрожающим самому существованию человеческой расы» [Сорокин, 1997, с. 116].
В последнем десятилетии XX века выяснилось, что экономические проблемы глобализации стали теснее увязываться с проблемами войны и мира. Распад биполярной системы не снял их остроту. Напротив, многовекторность прежнего биполярного мира и ноосферы приводит в ряде случаев к хаосу с преобладающими «странными аттракторами». При этом степень опасности «балансирования на краю хаоса» может возрастать и снижаться. Зависеть это будет от того, в каком направлении эволюционирует процесс и какие силы в нем — позитивной или негативной полярности — будут брать верх. Основное свойство аттрактора как тенденции сопрягать различные векторы сил и притягивать к себе соседние режимы действующей энергии можно интерпретировать как влияние не только будущего, но и прошлого — на настоящее. Современная политика предстает в таком режиме временного взаимодействия, с одной стороны, как продолжение или корреляция «альтернативности истории», а с другой — как подготавливаемый пролог будущего. Все больше видится признаков наступающей глобальной экологической катастрофы. Моисеев предлагал в связи с этим начать «отсчет экологического императива» — с запрета войн, «любых — ядерных и неядерных» [Моисеев, 1989, с. 8].
Вопреки существовавшему ранее представлению, войны вовсе не улучшают и демографическую ситуацию. Негативное их воздействие на природную среду и генофонд воюющих сторон вызывает обоснованную тревогу. Возвратившиеся с войны после «Бури в пустыне» и Балкан натовские солдаты, а также уцелевшие после бомбежки иракские и югославские жители погибают от проявившихся после конфликтов неведомых болезней больше, чем в ходе самих «миротворческих операций». Может быть, это предупреждающий симптом неведомых ранее хронических болезней человечества, провоцируемых сбоем в генетической программе вырождающихся этносов? При таком разрегулированном механизме не выводятся, а закрепляются гены, связанные с агрессивностью, преступностью, депрессией во всех ее проявлениях. На протяжении истории в таком состоянии внутренней агрессивности и депрессии не один раз пребывали Россия, Римская империя, Византия.
От безумия глобально-мировых войн к ноосферному разумению
Приведенные в книге Л. Лескова [1998] статистические выкладки, анализ сценариев возможного развития событий на постсоветском пространстве и по соседству с ним, а также «инвариантные архетипы России» при сопоставлении их как с Китаем и Индией, так и с мусульманским миром, наглядно выявляют противоречивые тенденции. В мировом процессе глобализации цивилизационным миры двигаются не столько по встречным, сколько по параллельным курсам. Это не исключает определенных геоцивилизационных отклонений в циклическом проявлении эволюционного развития. Но, как напоминал Моисеев, «любому эволюционному процессу… сопутствует и рост разнообразия форм организации жизни, в том числе и цивилизационных разнообразий, — цивилизации не были и не будут едиными, несмотря на объединяющую человечество технологическую общность» [Моисеев, 1989, с. 8].
Сопоставление разительных зигзагов поспешной политики с не всегда заметной цикличностью общественной истории приводит к заключению о бесплодности попыток противопоставления формационного и цивилизационного подходов к проблемам войны и мира. Здесь тоже надо, очевидно, сопрягать интересы на уровне отношений как между людьми, так и человеческими социумами, в том числе — цивилизациями. Для этого придется, очевидно, прежние традиционные подходы привести в большее соответствие друг с другом. Вместо широко использовавшегося ранее марксистского классового видения истории как последовательно сменявшихся пяти общественных строев более продуктивной может оказаться предложенная И. Дьяконовым восьмифазовая эволюция человеческой цивилизации. Исторический процесс, подобно демографическим волнам, происходил экспоненциально, с неравномерным ускорением.
В первой фазе человечество прошло путь от «разумного человека» до первобытно-общинного строя за 30-40 тыс. лет. Последующие четыре фазы, от второй до пятой (средневековой), продолжались около 10 тыс. лет. Шестая (имперско-феодальная, или стабильно-абсолютистская) заняла 300 лет. Седьмую же (имперско-капиталистиче-скую) Запад миновал всего за 100 лет. Продолжительность посткапиталистической фазы, отсчет которой Дьяконов ведет с начала 50-х годов XX века, никто определять не берется. С началом ядерной эры прежние критерии перестали действовать. Во-первых, из-за расплывчатости самой характеристики посткапиталистической фазы. Во-вторых, из-за еще большей неопределенности цивилизационной окраски складывающегося на этой фазе многополярногоили «униполярного» мира. На переходе к посткапиталистической фазе, по выражению Дьяконова, «социальная, а следовательно, и цивилизационная общность становится слишком широкой и потому неуютной» [Дьяконов. L996, с. 3481. 115
Отсюда и упорный поиск национальной и этнорелигиозной самобытности, нара-стание гиперэтнизма и сепаратистских движений. Они приобретают в ряде случаев крайне экстремистские формы. Характерной чертой восьмой фазы стал уход в прошлое не только капитализма, но и вообще последних империй. Наблюдается все большее отторжение обществом тоталитарных режимов. В связи с этим актуальным становится дальнейший поиск путей преодоления как посттоталитарных, так и постколониальных «транзитов». До сих пор так и не найден ответ на главный вопрос: сколько может продлиться и чем обернется для разных цивилизаций эта «посткапиталистическая» фаза? Если при оптимистическом варианте развития истории за ней последует девятая фаза, то последняя будет сопровождаться интегральным сопряжением не только цивилизаций, но и Человека с Природой. Такая фаза может оказаться и не менее продолжительной, чем путь от «разумного человека» до неразумного потребительского общества, называемого Зиновьевым «сверхобществом Запада». Ее можно было бы охарактеризовать как фазу ноосферного разумения. На переходе веков, отделяющих одно тысячелетие от другого, Организация Объединенных Наций поставила высокую цель ознаменовать нынешний Миллениум «переходом от культуры войны к культуре мира». Но такой переход, судя по всему, не удалось осуществить за один «Международный год культуры мира». Нереально и ставить задачу перехода и эру ноосферного разумения на грядущие десять лет. которые ООН провозгласила Международным десятилетием культуры мира и ненасилия для детей Планеты (2001-2010).
Единство и столкновение интересов государств и социумов в ноосферном масштабе диктуют необходимость не столько выбора какого-то строя, сколько постоянного интегрального сопряжения различных систем. Такой вариант конвергенции и прогнозировал в 60-х годах Сорокин. Исключая возможность победы в глобальном масштабе, будь то капиталистической или социалистической систем, он предсказывал интегральный исход их противостояния. В понятие «конвергенция» он вкладывал смысл коэволюции двух систем, способных, якобы, выработать некий «интегральный строй». При этом он предсказывал, что это будет «не простой эклектичной смесью специфических особенностей обоих типов, но объединенной системой интегральных культурных ценностей, социальных институтов и интегрального тина личностей, существенно отличных от капиталистического и коммунистического образцов» [Сорокин, с. 116).
В развитие этого прогноза 60-х годов можно было бы добавить, что за прошедший период в значительной степени эволюционировал после «исламской революции» в Иране и мусульманский мир. Это позволяет раздвинуть рамки данных Сорокиным прогнозов, распространив их не только на капиталистическую и коммунистическую системы, но и на мир ислама. Скорее всего, Россия, Запад и мир ислама вместе с другими социумами и цивилизациями методом проб и ошибок сами будут искать свой Великий предел в процессах интеграции, взаимного сближения и глобализации. Но при любом варианте поиск Срединного пути будет, скорее всего, происходить именно в режиме интегрального сопряжения с наибольшей степенью свободы для каждого участника. Такую модель в межцивилизационных отношениях предстоит выработать совместными усилиями обществоведов и математиков-прикладников. Особенность процесса глобализации в ноосферном масштабе будет проявляться в том, что интегральные системы (государственно-национальные, региональные, глобальные) будут обретать новые (может быть, не только земные) измерения.
Для России, которая продолжает и после распада Советского Союза двигаться по инерции в направлении формирования многонационального нового социума с общей судьбой было бы оправдано расширить концепцию национальной безопасности в системно-национальную безопасность. Она могла бы включать в себя все виды безопасности как по вертикали (военную, экономическую, информационную и т.н.), так и по горизонтали (интегрирующую в себя безопасность всех субъектов федерации).