Литературно-синергетическое эссе

Разнообразны формы и способы проявления активности природы и все они обозначаются как самоорганизации. Отсюда активность и популярность синергетики, науки исследующей явления самоорганизации в ситуациях далеких от условий равновесия. Но синергетика, в отличие от кибернетики, имеет дело с формированием структур высокого порядка в открытых нелинейных и неравновесных средах, а значит непременно столкнется с огромным разнообразием форм, механизмов, сценариев самообразований и единого подхода и языка скоро будет недостаточно

Разнообразны формы и способы проявления активности природы и все они обозначаются как самоорганизации. Отсюда активность и популярность синергетики, науки исследующей явления самоорганизации в ситуациях далеких от условий равновесия. Но синергетика, в отличие от кибернетики, имеет дело с формированием структур высокого порядка в открытых нелинейных и неравновесных средах, а значит непременно столкнется с огромным разнообразием форм, механизмов, сценариев самообразований и единого подхода и языка скоро будет недостаточно.

Назовем лишь некоторые известные виды самоорганизации, детальное описание которых в силу их разнообразия единым языком синергетики уже затруднительно.

• Самоорганизации как самовоспроизводство.
• Самоорганизации как самовосстановление. 
• Самоорганизации как самоподдерживание параметров гомеостаза. 
• Самоорганизации как авторегуляции и синхронизации ритмов. 
• Самоорганизации как самостоятельные смены режимов. 
• Самоорганизации как самостоятельные смены состояний. 
• Самоорганизации как самостоятельное формирование структур.
• Самоорганизации как саморазвитие, т.е. появление новых качеств в отличие от простого роста.

Все эти виды самоорганизации наблюдаемы, т.е. имеют формы и образы, а значит рационально познаваемы, часто при помощи редукций. Кроме того, все они не только зримы, но обладают и звуком.

С грохотом самоорганизуются геологические пласты, земные рельефы. Как бурный поток турбулентности — потоки машин на скоростных трассах, люди в "час пик" и на митингах, тихо — косяки рыб, шумно — стаи птиц. И вновь как грохот канонады — сход лавины самоорганизованной критичности. И опять — как тихий шелест страниц мягкой эволюционной перемежаемости формируются биоценозы. И снова как извержение вулкана происходит жесткая бифуркация катастрофы складки.

Но есть иное проявление самоорганизации — самоорганизация как появление нового события.

"Событие, утверждает И.Р. Пригожин, есть нечто такое неожиданное, что не может быть предсказано детерминистически. То, что через определённое количество лет Земля окажется в какой-то заранее известной точке своей околосолнечной орбиты, вряд ли можно назвать событием, тогда как рождение Моцарта, бесспорно, стало событием в истории западной музыки" .

Свои основные деяния (события) — САМООРГАНИЗАЦИЯ творит незримо, бесшумно и неожиданно.

В условиях предельного напряжения, крайней неустойчивости, система сжимается, свертывается, как бы "ныряет" в саму себя (в фрактальную бездну своих микромиров) и такое состояние системы внешне фиксируется в форме ее "закритического замедления", которое прерывается лишь с появлением нового события.

В такие моменты, когда система предоставлена самой себе, когда уже "не работают" недавние регуляторы (прошлое), а новые еще не успевают сформироваться (будущее), система молчалива, внешне неинициативна (иллюзия ее беззащитности часто провоцирует волюнтаризм), и внутренне предельно напряжена, тогда между случайными величинами ее фрактальных уровней и средой возникают корреляции сверх высокого порядка (типа "гугол", т.е. 10100 и выше). Такие корреляции невозможно наблюдать, анализировать, проверять, а, следовательно, для наличного физического мира они не реализуемы, а значит и не существуют, но именно в этом состоянии система работает над собственным преобразованием, что бы явить миру новое событие-вызов, вновь запускающее остановившееся движение. В этом смысле Райнер Мария Рильке прав: / Пусть наша жизнь — облаков / тающих тени, / все же в основе основ / нет изменений. /

Когда система в закритическом замедлении начинает хранить молчание, среда вокруг становится настороженно-напряженной и крайне неопределенной, ибо умолчание есть ничто иное, как еще невысказанная фраза-указатель грядущего хода событий. Ситуация либо гнетущего ожидания угрозы ущерба, либо робкой надежды на счастливый шанс спасения. Именно в такие моменты недеяние становится лучшим деянием, а "утро вечера мудреней".

Попробуйте неожиданно замолчать в ходе беседы, сразу почувствуете растерянность, напряженность собеседников и только потом начнутся их робкие и неуверенные попытки сориентироваться и самоорганизоваться в новой ситуации. Однако ситуация резко и кардинально изменится после первого вашего слова, прервавшего молчание. Для будущего важно, каким будет это слово.

Примерами закритического замедления являются изменение в продолжительности дня и ночи вблизи точек равноденствия, затишье перед боем, штиль перед бурей, преображение лика перед последним вдохом, минута молчания перед усопшим, пауза перед кульминацией в пьесе, тишина зала перед шквалом аплодисментов, задержка дыхания после выдоха, зависание качелей в предельно верхней точке.

Вероятно, в возникновении СОБЫТИЯ на основе эффекта дальнодействия, малопонятного нам по своим механизмам, участвует вся не знающая времени и необозримая нелинейная "нейросеть мира". В своем "подполье" система мобилизует потенциальность и "призывает к работе" неизвестные "рациональному подлунному миру" глубинные факторы. Мы часто сталкиваемся в неординарных ситуациях с непостижимым и спасительным эффектом, известным как "парадокс Левенталя", мгновенным и предельно оптимальным выбором системы из астрономического числа альтернатив, для аналитического анализа которых не хватит и многих световых лет.

Такая неожиданная самоорганизация кардинально меняет вектор развития, задаёт новый событийный ряд и рождает принципиально новую реальность, новую онтологию, новое исчисление, новый язык.

В тишине, когда умолкают внешние шумы, слышны тончайшие звуки мира, неуловимые в мирской суете. В таких паузах рождаются новые смыслы.

Прекрасно "молчаливый голос" системы отражен в поэзии Анны Ахматовой.

/… Но в этой бездне шепотов и звонов / Встаёт один, всё победивший звук. / Так вкруг него непоправимо тихо, / Что слышно, как в лесу растёт трава, / Как по земле идёт с котомкой лихо … / Но вот уже послышались слова / И лёгких рифм сигнальные звоночки, — / Тогда я начинаю понимать, / И просто продиктованные строчки / Ложатся в белоснежную тетрадь./

Однако есть пауза и паузы. Есть пауза блаженного созерцания того, что сделал славно. Это пауза субботы, раскрывающая благодать. Есть пауза обреченности, когда уже невозможно что-либо исправить. Это пауза горестного молчания. И есть пауза предельного напряжения перед первыми звуками крика-слова, пробуждающего энергию созидания.

Самоорганизация паузы рационально непознаваема, но созерцаема. Китайская культура различает два вида познания: чжиши (логическое знание) и чжихуй (мудрость накопленная молчаливым созерцанием).

/ Есть сила молчанья. Есть сила такая, / Пред коей все ветры земные смолкают. / Есть сила, воздвигшая все мирозданье. / Могущество Божье есть мощь умолканья. / Конец разногласья. Окончились споры. / Молчание наше есть слово простора, / Есть слово-громада, есть слово-лавина, / Есть слово, собравшее мир воедино, — / То слово великого Божьего лада. / Которому слов наших дробных не надо./

Событию, рождаемому в паузе нужно поддаться, подчиниться, принять без борьбы. Проигравший — выигрывает. Победивший — пьет чашу "пирровой победы" до конца своих дней.

/ Как мелки с жизнью наши споры, / как крупно то, что против нас!/ Когда б мы поддались напору / стихии ищущей простору / мы выросли бы во сто раз. / Все, что мы побеждаем — малость, / нас унижает наш успех. / Необычайность, небывалость / зовет борцов совсем не тех. / Так ангел ветхого завета / нашел соперника под стать. / Как арфу он сжимал атлета, / которого любая жила / струною ангелу служила, / чтоб схваткой гимн на нем сыграть. / Кого тот ангел победил, / тот правым, не гордясь собою, / выходит из такого боя / в сознание и расцвете сил. / Не станет он искать побед. / Он ждет, чтоб высшее начало / его все чаще побеждало, / чтобы расти ему в ответ./ 
Замечательно по поводу возможных роковых следствий победы написал бывший солдат Вермахта Эрих Кестнер в стихотворение "Хвала неудачам".

/ Когда бы мы вдруг победили, / Все страны разгромив подряд, / В стране настало б изобилье… / Кретинов, холуёв, солдат. / Тогда б всех мыслящих судили, / И тюрьмы были бы полны… / Когда б мы только победили… / Но, к счастью, мы побеждены. /

В России исторически низок потенциал именно такого рода поведения в ситуациях неопределенности закритического замедления. Бороться и искать, найти и не сдаваться, победить и праздновать, не считать потери и не извлекать уроков — составные нашей жизни. "А нам нужна одна победа, одна на всех — мы за ценой не постоим" или "Это есть наш последний и решительный бой". Мы так бедны и несчастны, потому что социогенетически настроены не на созерцание и толерантность, а на борьбу и выигрыш.

Этимология нашей лексики вновь и вновь возвращает к этому алгоритму жизни. Управлять — не давать "сваливаться влево", выправлять, править, навязывать волю, осуществлять давление. Ведь слово "правый", т.е. расположенный противоположно левой стороне, лежащее в основе большинства наших политических и управленческих терминов не имеет праславянских корней как слово "лево", а есть лишь контаминация (скрещение) слов "прямо" и "ровный". Близко к этому значению и смысл слова руководство — рукой водить, указывать (типичная поза многих наших памятников). Государство — господарство, господство. Держава — держать, не пускать. Добиваться — бить, добивать, уничтожать. Достигать — стегать, хлестать, пороть и т.д. И очень мало слов с корнем зерцать, созерцать, если только не связывать этот корень со словами презирать, презреть, или понимать созерцание как ротозейство, т.е. напрасную трату времени.

Энергия, растраченная на борьбу, не участвует в созидательности саморазвития.

/ Путь наш не вьется, как тропки в лесах и потоки / дивным меандром; он — краткость, прямая. / Так лишь машина вершит свой полет / исскуст-веннокрылый. / Мы ж, как пловцы среди волн, тратим последние силы. /

"Пояс Мёбиуса" как метафора самоорганизации и организации, слияния и расхождения сторон и краев, видимого и невидимого, верна только в своей сущности, в действительности же человек как наблюдатель всегда локализован на поверхности своего бытия и умудряется находиться со своим ограниченном пространством только на внешней стороне пояса Мёбиуса, а моменты перехода одного в другое и ее внутренняя, изнаночная сторона, олицетворяющая самоорганизацию, всегда скрыта от его внимания, т.е. как бы жизнь не извивалась лентой Сансары, закрученной в пояс Мебиуса, человек всегда обречен находиться на его внешней стороне, — на поверхности своего локального бытия, он встроен в него, наблюдает его, и только в нем ищет свои смыслы.

Поэтому нелинейная целостность мира им не схватывается, самоорганизация нового события не наблюдается, а нелинейное мышление не возможно в принципе. Оттого явления нелинейности, неравновесности, необратимости артикулируются во всех языках мира как отрицание, как оппозиции наблюдаемой и рационально познаваемой линейности, равновесности, обратимости. Но мы чувствуем, догадываемся о наличии другой невидимой, изнаночной стороне "пояса Мебиуса" жизни, поэтому постоянно сомневаемся в истинности того, что видим, знаем и все время переспрашиваем: А в действительности? А на самом деле? А что вы имеете в виду? Да ну? Неужели? В натуре?

Но это ненаблюдаемое пространство бытия или пространство эпифеноменов не параллельный и даже не виртуальный мир, а более сложное бытие нашего же мира, там та же реальность действий, только они не завершаются, как в мире бытия (феноменов) с достижением ожидаемых результатов, которые всегда есть иллюзия достижения, а продолжают делиться, размножаться каждое мгновение и в каждой точке, разлетаясь в континуумы будущих альтернатив.

Такая система слишком большая по отношению к нашим современным средствам наблюдения и управления. Мы не можем наблюдать ее полностью или выполнять необходимые действия для предсказания ее поведения, поэтому мы мысленно упрощаем ее, игнорируя, а часто и опошляя ее действительную сложность.
Целостность постигается созерцанием в простоте молчания как полнота, слитность видимого и невидимого. Наше любимо-ритуальное целование произошло от гносеологической расколотости и раздвоенности мышления, от естественного стремления и потребности быть целым. Целовать значит демонстрировать слитность, целостность.
/Двуединство — в этом суть природы, / жесткой, сжатой, — все сопряжено./Гнет и воля, шпоры и свобода. / Снова дали. Двое суть одно./

Отношения поверхности бытия к его внутренней сущности похожи на отношения простого к сложному, текста к контексту, макромира к микромиру. Мы живем в макромире, а не в микромире, но микромир живет в нас, как прошлое и будущее живет в настоящем, даже если настоящее этого не знает. Макромир всегда занят своими проблемами и слеп в отношении микромира, однако все проблемы и заботы макромира есть следствие изменений в структурах микромира.

/ Мы флуктуациям подвластны / И тем счастливы и несчастны. / Но, проникая в микромир, / В миру большом всяк мал и сир. / бросаясь в крайности науки, / Мир познаем не зная скуки. / Все — от вселенских катастроф до столкновения частиц / Нас заставляет падать ниц. / Кто правит миром — Бог, Судьба, Аттрактор, Случай?/ Вопрос велик и без ответа. / Как разрешить весь этот спор?/ Разумность мира удивляет. / В миру же глупость подавляет. / И потому столь плох итог. /

На протяжении всей истории человечества между его макро и микро мирами всегда был достаточный временной люфт для реагирования и приспособления структур макромира к измененным качествам микромира.

Теперь, в связи с ускорением полета мировой стрелы времени, с изменением динамики социокультурных процессов этот временной зазор исчезает, укорачивая наши прогнозные горизонты. Поэтому сложность контекста человеческого бытия нельзя больше игнорировать, но и рационально познать его мы тоже не в состоянии.

Наблюдаемый макромир познается при помощи логически организованного мышления. Ненаблюдаемый микромир — при помощи интуиции и откровений созерцания.

В логически организованной речи линейного дискурса возникают непреодолимые пределы для понимания контекстуальных различий, без которых немыслима нелинейная целостность. Логика отсекает эти различия и, перекраивая реальность, раскалывает целостность предмета на субъект, предикат и связку, т.е. сводит дело не к соотношению различий, а к отношению частей, но, раздробив целое, она уже не может восстановить утраченное ни какими технологиями сборки.

Поэтому модальность логически организованной речи всегда навязчива и агрессивна, не создает возможности для оппозиции, кроме еще более жестко организованной логичности, а значит, насилует и угнетает оппонента, и … теряет возможные версии развития.

Проблема свободы диалога частично может решаться применением метафоры как дополнительного проводника смысла, но только частично, ибо логическая речь высокомерна и в отношении метафоры. Под псевдонимом диалогов в научных дискуссиях в основном господствуют монологи, где одни говорят "правильно", а другие не находят слов для ответа, теряются, сдаются или, наоборот, поддакивают "логическому насильнику". Итог один — диалог не состоялся, в споре родилась не истина, а временный победитель. Людвиг Витгенштейн (классик логического позитивизма) в "Логико-философском трактате" написал: "Мистики правы, но их правота не может быть высказана, — она противоречит грамматике" , а в последствии искал понимание целого в дзенских парадоксах.

Раздробленность логики снимается в молчаливой фазе созерцания, в тишине поэтического восприятия, абсурдных высказываниях. Как у Тертуллиана, одного из первых христианских богословов — "Верую, ибо абсурдно".

Созерцающему сознанию система сама раскрывает свои тайны, внимательному наблюдателю она демонстрирует свои намерения и подсказывает способы действия. Как найденный торс Аполлона красноречиво рассказывает, какая была голова, каким огнём горят глаза.

Нам головы не суждено узнать, / в которой яблоки глазные зрели, / но торс, как канделябр, горит доселе / накалом взгляда, убранного вспять, / вовнутрь. Иначе выпуклость груди / не ослепляла нас своею мощью б / от бедер к центру не влеклась на ощупь / улыбка, чтоб к зачатию прийти. / Иначе им бы можно пренебречь — / обрубком под крутым обвалом плеч: / он не мерцал бы шкурою звериной / и не сиял сквозь все свои изломы / звездою, высветив твои глубины / до дна. Ты жить обязан по-иному. /

В средневековом кодексе самураев (Бусидо), читаем: "Во времена великой опасности или бедствия достаточно одного слова, чтобы расставить все на свои места. … Поэтому, прежде чем говорить, нужно сначала хорошенько подумать. Нужно уяснить это раз и навсегда. Здесь важно полностью сосредоточиться и заранее выбрать правильную позицию. Это очень трудно объяснить, поэтому нужно уяснить это сердцем, а не разумом. Если человек не уяснил это сердцем, то объяснять ему бесполезно".

Интересен опыт Г.П. Щедровицкого, разделившего деятельность на жизне- и мысле- деятельности, где двойственность сохранялась в первом, а целостность представлялась не в словах, а в эмоциональных и алогичных схемах второго. "Великое новое" в щедровицких ОДИ (организационно-деятельных играх) никогда не рождалось вяло, в полутьме, без яркой вспышки, которая и ослепла, и радовала. Такие вспышки проявляются в прорывных формах интуиции, наития, озарения, откровения. Проблема заключалась лишь в поиске адекватного языка трансляции откровения.

По большому счету, история начинается с проявления и признания таких прорывов, но это тоже не подлинное начало истории, а некое следствие предшествующего напряженно-молчаливого состояния.
Молчание взрывается СЛОВОМ. Поэтому "Вначале было слово…", но ценным бывает только первое слово. Далее пойдут слова-копии, слова-тени, слова-эпигоны, слова-пустышки, мейнстримные слова без смыслов и значений.

В Седьмом письме Платона читаем: "Потому-то всякий, имеющий разум, никогда не осмелится выразить словами то, что является плодом его размышления и особенно в такой негибкой форме, как письменные знаки". В ментальной практике древнего и средневекового Китая так же широко применялось высказывание: "Знающий не говорит, говорящий не знает". Хорошо известна русская поговорка: "Молчание — золото". Отсюда и тютчевское: "Мысль изречённая есть ложь". Шекспир утверждал: "Успех острого слова больше зависит от уха слушающего, чем от языка говорящего".

У Н. Гумилева в стихотворении "Слово" написано:

/ В оный день, когда над миром новым / Бог склонял лицо своё, тогда / Солнце останавливали словом, / Словом разрушали города. / … / Мы (ж) ему поставили пределы, / Cкудные пределы естества, / И как пчелы в улье опустелом, / Дурно пахнут мертвые слова./ 
Мертвыми словами невозможно вести диалог, поэтому и нет диалогов.
/ Не тот, кто говорит со мной, / Приносит мне благие вести, / А тот, кто словно дух лесной, / Как свет, молчит со мною вместе. / Кто, позванный на тайный пир, / Как чашу разопьёт со мною / Молчание, глубиною в мир, / Молчанье — с сердце глубиною. / Поэзия — не гордый взлёт, / А лишь неловкое старанье, / Всегда неточный перевод / Того бездонного молчанья. /

Семантическое пространство России, как и наши книги, к сожалению, на 80-90% состоят из словесного мусора. Когда эта семантическая урна переполняется — она опрокидывается и … наступает тишина до первого нового слова.
Одна из особенностей нашего стремительного времени, времени мертвых слов, уставшей плоти, краха идеалов либерализма, оголтелой открытости и бессмысленности пафоса борьбы на выигрыш — это требование к историческому повороту, переходу от расширения вовне к внутреннему росту, от захваченности центробежными процессами к созерцанию возможностей внутреннего "Я" для организации последующего центростремительного развития. Важно понять, — не оторвались ли мы в гонке за Глобализацией от своего "Я", понять каким оно стало теперь и что, оно требует от нас.

Российская культура уже не в состоянии осваивать столь обширные объемы НОВОГО, приручать его, осваивать и устанавливать устойчивость этноса. Подобное в истории России уже случалось, когда приобретенные обширные новые территории или новые нормы, новые слова уже не осваивались культурным потенциалом нации, а выматывали ее материально и морально.

Есть известная доля ангажированности в концепциях открытого общества Карла Поппера, конца истории Френсиса Фукиямы, войны цивилизаций Самюэля Хантингтона, футорошоков Тойнби.

История хотя и безостановочно, но не бессмысленно движется в пространстве бесконечных возможностей итерациями когнитивных карт конкретных людей, причем, коридор блужданий истории не безграничен, а определяется биосоциогенетическими основаниями человеческого рода, среди которых мудрость, толерантность и самореферентность занимают не последние места. Поэтому прав Рильке: / Не дано трансмиссиям ремнями / колесо грядущего вертеть. / Времена толкуют с временами. / Будет скрыто многое и впредь, / чтобы наши завтрашние дали / мы в себе сегодня обретали.?

ЛИТЕРАТУРА

Ласло Э. Век бифуркации. Постижение изменяющегося мира / Предисл. И.Пригожина // Путь. 1995. №7.
Анна Ахматова. Сочинения в двух томах. Т. I. М.: Изд-во "Правда", 
1998.
Померанец Г. Распадающаяся Вавилонская башня. / Вестник Европы //. 
Том III. 2001. 
Рильке Райнер Мария. Лирика. Пер. с нем. М., "Худож. лит.", 1976. 
Сорри А.М. (Гуляев А.М.) Стихи-стихия. Стихи: сборник. — М.: Издательство МЭИ, 1995.
Витгенштейн Л. Логико- философский трактат. М., 1958.
Кодекс Бусидо. Хагакурэ. Сокрытое в листве. — М.: Изд-во эксмо, 2004. 
Платон. Соч. Т.3. Ч.II. М., 1972.