Russian
| English
"Куда идет мир? Каково будущее науки? Как "объять необъятное", получая образование - высшее, среднее, начальное? Как преодолеть "пропасть двух культур" - естественнонаучной и гуманитарной? Как создать и вырастить научную школу? Какова структура нашего познания? Как управлять риском? Можно ли с единой точки зрения взглянуть на проблемы математики и экономики, физики и психологии, компьютерных наук и географии, техники и философии?"

«ОРУЖИЕ ПОРАЖАЮЩЕЕ СОЗНАНИЕ — ЧТО ЭТО ТАКОЕ?» 
Ю. Громыко

Основное утвердившееся мнение, описывающее причины поражения в холодной войне, состоит в следующем. Социалистический строй (как, впрочем, и царский) был непобедим извне, его могли разрушить только сами его сторонники и носители, то есть социализм мог быть уничтожен только за счет какого-то колоссального предательства его адептов. Либо за счет какого-то колоссального их антропологического прозрения и развития, результаты чего мы, впрочем, не могли бы не обнаружить. Но результаты этого антропологического развития существующих властителей отрицают в том числе и бывшие сторонники Ельцина. А уж им-то, я думаю, можно поверить. Короче говоря, после стольких лет изничтожения и мордования потенциала России, которое официальные источники называют развитием демократии и рыночной экономики, мы находимся в значительно более страшной ситуации, чем в период 17-18 годов начала двадцатого века: уничтожается целостность России, идет демографическое вымирание нации, в страшной мотивационной яме находится население, которое ничего не собирается и не будет производить, создавать — то есть мы приблизились к черте общественно-государственного паразитизма. Но нас в настоящее время интересует совершенно другой момент: что представляет собой российско-русское сознание как Мировое и Вселенское сознание наряду с американским сознанием и другими? И мы должны зафиксировать следующее: в настоящий момент идет передел и перебуравливание структур и организаций сложившихся форм сознания. Потому что условие возврата к сильной самостоятельной России — это возрождение и обновление этого самого сознания и его энергий. Если же сделать так, чтобы сознание распалось и развалилось как структура, как субстанция, то с оставшимися биоидами можно будет делать все, что угодно: включать их в другие искусственно-конструируемые фиктивные этносы, задавать им другие цели и т.д.

Вы должны были, братья, устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье — эта кара страшна.
«Я убит подо Ржевом» А. Твардовский

Основное утвердившееся мнение, описывающее причины поражения в холодной войне, состоит в следующем. Социалистический строй (как, впрочем, и царский) был непобедим извне, его могли разрушить только сами его сторонники и носители, то есть социализм мог быть уничтожен только за счет какого-то колоссального предательства его адептов. Либо за счет какого-то колоссального их антропологического прозрения и развития, результаты чего мы, впрочем, не могли бы не обнаружить. Но результаты этого антропологического развития существующих властителей отрицают в том числе и бывшие сторонники Ельцина. А уж им-то, я думаю, можно поверить. Короче говоря, после стольких лет изничтожения и мордования потенциала России, которое официальные источники называют развитием демократии и рыночной экономики, мы находимся в значительно более страшной ситуации, чем в период 17-18 годов начала двадцатого века: уничтожается целостность России, идет демографическое вымирание нации, в страшной мотивационной яме находится население, которое ничего не собирается и не будет производить, создавать — то есть мы приблизились к черте общественно-государственного паразитизма. Но нас в настоящее время интересует совершенно другой момент: что представляет собой российско-русское сознание как Мировое и Вселенское сознание наряду с американским сознанием и другими? И мы должны зафиксировать следующее: в настоящий момент идет передел и перебуравливание структур и организаций сложившихся форм сознания. Потому что условие возврата к сильной самостоятельной России — это возрождение и обновление этого самого сознания и его энергий. Если же сделать так, чтобы сознание распалось и развалилось как структура, как субстанция, то с оставшимися биоидами можно будет делать все, что угодно: включать их в другие искусственно-конструируемые фиктивные этносы, задавать им другие цели и т.д.

Консциентальная война предполагает, что мир вступил в новый этап борьбы — конкуренции форм организации сознаний, гдепредметом поражения и уничтожения являются определенные типы сознаний . То есть задача ставится не более не менее как следующим образом: в результате консциентальной войны определенные типы сознаний просто должны быть уничтожены, перестать существовать, их не должно быть. А носители этих сознаний, наоборот, могут быть сохранены, если они откажутся от форм сознания — предметов разрушения и поражения. Типы сознаний — предметы поражения в консциентальной войне — должны быть вытеснены за рамки цивилизационно допустимых и приемлемых форм. Это происходило и раньше, когда один тип организации сознания вытеснял другой, как, например, христианство сменяло язычество. Но в настоящий момент эта конкуренция и борьба принимает тотальный характер, становится чуть ли не единственной и ведущей. Очень важно понимать, что уничтожение определенных типов сознания предполагает разрушение и переорганизацию общностей, которые конституируют данный тип сознания .

Можно выделить пять основных способов поражения и разрушения сознания в консциентальной борьбе:

  1. поражение нейро-мозгового субстрата, снижающее уровень функционирования сознания; может происходить на основе действия химических веществ, длительного отравления воздуха, пищи, направленных радиационных воздействий;
  2. понижение уровня организации информационно-коммуникативной среды на основе ее дезинтеграции и примитивизации, в которой функционирует и «живет» сознание;
  3. оккультное воздействие на организацию сознания на основе направленной передачи мыслеформ субъекту поражения;
  4. специальная организация и распространение по каналам коммуникации образов и текстов, которые разрушают работу сознания (условно может быть обозначено как психотропное оружие);
  5. разрушение способов и форм идентификации личности по отношению к фиксированным общностям, приводящее к смене форм самоопределения и к деперсонализации.

Сегодняшняя литература наполнена слухами о разрабатывавшихся в «подвалах Лубянки» и создаваемых в недрах Пентагона страшных разновидностях ужасного оружия, прежде всего третьего типа. И мы не отрицаем подобной работы, более того, заявляем, что она, безусловно, ведется, и существуют люди разной степени одаренности как к осуществлению оккультных воздействий, так и к восприятию этих воздействий. По идее эта область должна быть прерогативой молитвенников-монахов Русской Православной церкви, способных защитить и отстоять Россию. Но здесь возникает вопрос: в какой мере в храмах Русской Православной церкви сегодня действует подобный энергетический щит, а если не действует, то почему. Если он не действует и его нет по тем или иным причинам, то быть атеистом даже выгодно для более точной ситуативной ориентации. Но мы бы при этом утверждали, что самым страшным типом борьбы является борьба пятого типа, поскольку именно она становится областью разработки и использования сегодня нового оружия массового поражения, оно наиболее часто и эффективно используется, и, более того, мы живем в ситуации его постоянного и тотального воздействия. Прежде всего этот тип воздействий по смене и преобразованию типов имидж-идентификаций (глубинного отождествления с той или иной позицией, представленной конкретным образом) и аутентизаций (чувства личной подлинности) осуществляют средства массовой информации, и прежде всего, телевидение. И вот здесь-то, в этой области происходят сегодня все основные коллизии по разрушению российско-русского постсоветского сознания.

Мы считаем, что самое удивительное в организации сознания проявляется не в каких-то своеобразных сверхэффектах, хотя они тоже существуют, а в наиболее обыденных формах его функционирования. Поскольку в этих-то самых так называемых обыденных формах функционирования скрыта в том числе самая необыкновенная оккультная сторона. Представим на секунду, что существует специалист, который занимается вопросами уничтожения и деструкции определенной формы организации сознания (возьмем для примера советско-российское сознание) и разрабатывает сценарий подобной работы, а затем этот сценарий материализует. Следовательно, этот человек обладает способностью входить в чужое сознание и как-то это делает. А затем осуществленный им результат имитации работы чужого сознания овнешняет и экстериоризирует, превращает в особую материализуемую среду, к работе с которой могут подсоединяться другие люди, и результаты этой работы во внешней форме могут передаваться, содержа внутри себя феномен воздействия. Но разве это вхождение в структуры чужого сознания и экстериоризация его устройства менее удивительна, чем индукция определенных мыслеформ подобно отправлению электронной почты в чужой компьютер? Более того, так, видимо, работает всякий исследователь и инженер-изобретатель, он должен каким-то образом на основе способности воображения, то есть системы мыслеобразов, построить предмет своей работы. И он это делает в Духе. Затем он его должен как-то овнешнить и материализовать — перевести в конструкцию вещей, обладающих объективирующим действием на других людей. И что подобная работа ведется сегодня и обладает более эффективным массовым действием, чем работа утонченных оккультистов — для нас безусловно. В чем же основная цель этой войны, связанной с поражением сознания?

Основная цель: диаспоризация российского народа, фрагментация региональных и социально-стратовых общностей на основе слома всех существующих имиджидентификаций

Ясно выраженная в выступлениях и докладах З. Бжезинского идея о том, что на месте России должен появиться конгломерат карликовых полусамостоятельных сателлитных государств, в настоящий момент является одной из важнейших реализующихся директив. Для нашего анализа абсолютно при этом неважно, идет ли речь о каком-то таинственно-могучем мировом правительстве, на допущение мыслей о существовании которого у ряда господ кажется только и уходят все их не слишком огромные интеллектуальные силы, или речь идет об адхоккратии - группе случайно пересекшихся людей со случайным набором фамилий, которые действуют в соответствии с договором. Нас интересуют сами механизмы, определяющие условия воздействия и разрушения сознания. И то, что в эту работу включились такие мощные (может быть, даже мужественные), но по-наполеоновски амбициозные и, как Коробочка из гоголевских «Мертвых душ», весьма ограниченные существа, как Александр Иванович Лебедь, — не случайно. Имидж Лебедя, созданный выготсковедом Леней Радзиховским, есть тоже единица консциентального оружия. Сознание любого среднего человека будет помещено перед вопросом неразрешимого гордиева узла — «Да кто я такой, чтобы судить об ограниченности Лебедя, настоящего русского, боевого офицера, смелого мужика с размашистой, с брызгами, речевой струей?» И на передний план в этом образе, слепленном на деньги Березовского, выпятится действительно нечто могучее и нестандартное, к чему сзади будут прицеплены вполне определенное назначение и средство достижения этого назначения.

Итак, возьмем некую фигуру «Х» и слепленный из него имидж, типичное средство поражения и разрушения имеющихся и сложившихся имиджидентификаций. Принцип построения данной деструкционной имиджфигуры состоит в следующем — выбирается нестандартный человек, масштабные поступки которого вызывают у нас симпатию и желание с ним непосредственно отождествиться, хоть немножко почувствовать в самих себе его спокойную солидную уверенность, непоколебимую силу. Другой вопрос, кто раньше насоздавал нам эту нестандартность — какой-то журналист А.Г.Невзоров или кто-то другой чуть приврал, убеждая самого себя, что это ложь во спасение — ну, должна же быть у обездоленных и унижаемых русских хоть одна сильная фигура. «Читатель ждет уж рифмы «розы», так на, возьми ее скорей». Конечно же, нас обманули в наших имиджидентификациях, поскольку… мы хотели быть обманутыми . Но в данный момент мы в другой ситуации. Фигура по масштабу поступков (выдуманных или реальных — мы не знаем) более величественная, нам кажется, более сильная, чем наша, а совершает по отношению к России — мы чувствуем — предательство и мерзость. И получается, что для того, чтобы оспорить сегодняшние деяния этой фигуры, нам как бы невольно надо покуситься на все сферы ее состоятельности и величия. А как же: «Не судите, да не судимы будете»? Но если мы не оспорим деяния этой фигуры, мы на следующем шаге попадем в еще более тяжелую ситуацию. Поскольку нам надо будет либо разрушать и отказываться от своих собственных принципов, которые и лежат в основе понимания того, что данная фигура делает с Россией, либо прийти к нигилистическому утверждению, что все наши соотечественники — ничтожества и негодяи, — и это и была основная цель разработчиков данного образразрушителя (имидждеструктора). Если как-то дифференцировать типы образразрушителей и строить систему различений (рассудок) в этой пока еще только формирующейся и складывающейся области проблем консциентальной войны, то данный тип образразрушителя следовало бы назвать «образразрушитель с раздутым ложно позитивным зарядом» — «фиктивный идеал».

Здесь бы мы хотели оговориться. Все, что мы пишем, не имеет никакого отношения к господину Лебедю, мы поэтому не случайно перешли на описание господина Х. Но более того, мы анализируем сконструированные и специально созданные фигуры образов, при помощи которых наносится удар по сознанию и осуществляется разрушение внутреннего плана сознания у человека, допустившего этот образ в свою душу. И поэтому сам созданный образ не имеет никакого отношения к живому человеку, если только сам человек не выразит своего рефлексивного отношения к специально наведенному на него и наклеенному образу.

В первом случае, естественно стремясь ко всему лучшему, мы пытались отождествить себя с «идеалом». Другой тип образразрушителя построен на суггестивной организации спуска к нам, на отождествлении идеала, фигуры высокого ранга с нами для организации контакта повышенной доверительности. Выглядывающий к нам из телеэкрана диктор пытается продемонстрировать и показать нам, что он такой же, как и мы с вами, такой же простой, такой же интеллигентный, такой же обаятельный. Это нисхождение, спуск к нам «господина из телевизора» есть одновременно лесть возможного подъема нас туда к нему. После попытки «приклеить» себя к нам носитель образразрушителя начинает демонстрировать отрицание наших ценностей, целей, принципов.

Безусловно, все эти простраиваемые образразрушители — имидждеструкторы, которые мы с легкостью, используя ряд методологических принципов, можем здесь восстановить и которые являются предметом освоения ну на очень элитарных и очень закрытых специальных семинарах, являются средством еще одного этапа разрушения религиозного сознания. Они построены на вторжении в эту область. Человек, который регулярно молитвенно очищает сознание в рамках того или иного религиозного ритуала, находится вне зоны досягаемости для консциентального оружия. Все типы ложных отождествлений, сотворение кумиров, соблазны являются стандартным традиционным полем брани для религиозного сознания . С телевизором может справиться монах-молитвенник, но он его просто не смотрит! А предметом воздействия консциентального оружия по преимуществу является секуляризованное массовое сознание.

Но какова конечная цель использования консциентального оружия? Это прежде всего изымание людей из сложившихся форм мегаобщностей. Разрушение народа и превращение его в население происходит за счет того, что никто больше не хочет связывать и соотносить себя с тем полиэтносом, к которому до этого принадлежал. Разрушение сложившихся имиджиндентификаций нацелено на разрушение механизмов включения человека в естественно сложившиеся и существующие общности и замена этих эволюционно-естественно сложившихся общностей одной полностью искусственной — общностью зрителей вокруг телевизора. Неважно, как вы при этом относитесь к тому, что на вас «льется» с экрана. Например, вы это можете ругать на чем свет стоит и поносить. Важно, чтобы вы были постоянным телезрителем, поскольку в этом случае на вас можно направленно и устойчиво воздействовать.

Для каких войн нужно подобное оружие

Консциентальное оружие может быть использовано в самых разных войнах в основной важнейшей функции. Эта основная его функция состоит в том, чтобы разложить и уничтожить народ данной страны, чтобы он перестал существовать как народ, разбившись на индивидов-граждан всего мира или на какие-то другие аморфные группы с диффузными основаниями их выделения. Из этого следует, что впервые сознание населения страны и армии превращается в отдельный четко выделяемый предмет воздействия и преобразования. Поражение СССР в холодной войне, связанное с добровольным предательством и разрушением СССР его элитой , собственно, и связано с тем, что сознание впервые превратилось в самостоятельный обособленный предмет воздействия. А результат подобного воздействия оказался связан с отказом носителей данного сознания от данного типа сознания, с выходом из общности, которой они принадлежали, и переходом в другую общность.

Вот же ведь, оказывается, чтобы победить Левиафана, надо не ломать ему лапы и хребет, он это сделает сам, но разрушить его психофизические процессы восприятия реальности. На этом, собственно, аналогия отождествления государства с палеорептилией заканчивается, поскольку левиафановский мозг — это группы людей, которые смели имиджидентификацию и перестали относить себя к Левиафану, но вдруг предстали перед нами как представители совсем другой общности, до этого не существовавшей — Мирового просвещеннейшего сообщества. Кстати, иллюминатом (вселенским просвещенцем) может стать беспросветно глупый человек за особые заслуги в деле реализации политики клуба просвещенцев. Итак, результатом разрушения сознания является уничтожение определенных форм сознания как типа и перевербовка членов одних типов сообщества в другие новые искусственно формируемые.

Теперь на секунду представим, что идет обычная регулярная война типа войны с Наполеоном или русско-японская война 1905 года. И вдруг некая группа руководителей государства отказывается считать себя представителями агрессивного имперского русского государства, признается в любви к мировому сообществу и предлагает всему русскому народу сменить свой отсталый непросвещенный тип сознания на тип, скажем, французского просвещенного сознания или сознания мирового сообщества, порицающего варварскую войну с Японией. Что произойдет с группой этих лиц? Она будет объявлена пятой колонной, обвинена в измене и расстреляна. Отсюда вывод, что консциентальная война не может быть осуществлена в условиях обычной регулярной войны, когда требования к организации сознания являются достаточно жесткими и самоопределение людей очевидно всякому внешнему наблюдателю с точки зрения противостояния противоборствующих государств. В этих условиях консциентальная война будет помогать противнику выявлять людей с отсутствующими принципами, склонных к предательству. А вот в условиях формального мира и так называемых локальных, неправильных войн консциентальная война, напротив, весьма эффективна. Поскольку в этих условиях для населения отсутствует глобальный стратегический сценарий, в рамках которого осуществляется противоборство геополитических сил, и у населения не выработано отношение к данному сценарию, то действия отдельных лиц государства могут восприниматься вне данного глобального сценария как свободное личное поведение. Хотя достаточно восстановить сценарий с тем, чтобы провести простые различения: например, уничтожение коммунизма в соответствии с требованиями М.Тэтчер и Буша вместе с сильной Россией, с одной стороны, и смена коммунистической идеологии в соответствии с внутренними принципами и программами развития России, с другой стороны. Этого достаточно, чтобы определить, с каких позиций говорят те или иные господа, и есть ли у них вообще личная позиция или они просто пересказывают чужие, вмененные им точки зрения.

Малые войны в сценариях больших геополитических переделов

И здесь мы вплотную подходим к феномену малых войн с особой ролью деструкции сознания в структуре подобной войны. Основная особенность малых войн, выделенных Friedrich A. Frhr. von der Heydte в его книге «Der moderne Kleinkrieg», состоит в том, что это войны, не имеющие никаких профессиональных, правовых и нравственных ограничений , которые ведут дилетанты и непрофессионалы (часто разнородные слои гражданского населения) против регулярной армии. В этом случае мы сталкиваемся с каким-то субстанциональным феноменом многогранного, всеобщего тотальновсеединого противостояния и сопротивления, который в точке самого противопоставления очень часто не может быть описан и охарактеризован. Поэтому сам этот конфликт как бы неподвластен однозначным правовым и нравственным оценкам в самой ситуации его протекания. Сама эта неправильная локальная война весьма подвижна и, как быстро мечущийся шарик ртути, способна переходить в гражданскую войну (и, следовательно, содержит в себе элементы гражданской войны), в революцию (и, следовательно, содержит в себе элементы революции), начинаясь как сугубо внутреннее дело, быстро интернационализироваться (перерастать в войну глобального ядерного шантажа). Именно поэтому в случае подобных конфликтов приходится различать, как остроумно замечает Friedrich A. Frhr. von der Heydte, jus in bello и jus post bellum . Что, собственно, это такое было, удается сказать лишь после того, как война закончилась, фактически осуществляя в этом случае рефлексивное оформление (Н.Г. Алексеев) завершившегося действия. Но как подобная ситуация вообще возможна? И что же все-таки такое маленькая неправильная война? По всей видимости — это тот тип конфликта, который развертывается на генетическом уровне, до возникновения специализированных систем мыследеятельности, связанных с военным делом. То есть в типе локальной войны мы спускаемся к генетически исходным формам конфликта, из которых, собственно, появилась и выросла сначала война как таковая, а затем и современная война. И здесь мы попадаем в ситуацию какого-то странного противоречия. Friedrich A. Frhr. von der Heydte показывает, что неправильная война как совершенно особый самостоятельный тип войны появляется достаточно поздно — в ХХ веке, а до середины ХХ века guerilla (guera — война, а guerilla — маленькая война) никогда в истории не играла самостоятельной роли. То есть это самый последний тип и, следовательно, должен быть самой развитой формой войны, но с точки зрения деятельностного анализа — это генетически исходная форма войны, в которой как бы осуществляется спуск назад за рамки специализированных видов военной деятельности. Этот спуск назад означает переход в ситуацию тотального бескомпромиссного изничтожения и уничтожения, когда все правовые и нравственные ограничения и нормы ничего не значат и отходят на задний план.

Война перестает рассматриваться как рыцарский турнир за благожелательный кивок прекрасной дамы, когда в честном поединке по четко определенным правилам ведется состязание. И этот поединок является в очень большой мере символическим событием — победа в поединке определенного воина означает победу дамы, во имя которой рыцарь вел бой, над своей соперницей. В малой войне столкновение военных группировок перестает вообще рассматриваться как символическое событие - это реальнейшее событие, которое ничего не означает, кроме самого себя. Разгромили группу партизан, и это не означает, что должны сдаться на милость победителя населенные пункты, из которых были эти партизаны.

Партизаны не символизируют и не представляют населенные пункты — они представляют лишь самих себя, свое желание любой ценой уничтожить как можно больше противников . Наоборот, эти населенные пункты поставят новых партизан — слабосильных стариков и детей, которые будут убивать представителей регулярных войск исподтишка и любыми способами. Конечно же, нельзя сказать, что во время военных действий обычной войны не осуществляется постановка воюющих сторон в ситуацию смертельной опасности, когда будут убивать людей с одной и другой стороны. Война и есть не что иное, как смертельный поединок противоборствующих сторон. Но в развитии военного дела достаточно четко может быть прослежена и выявлена тенденция, в соответствии с которой ставится задача сделать систему военного убийства все более и более цивилизованной и все более и более локализовать и отграничить сам момент убийства (например, отделив убийство на поле боя от убийства гражданского мирного населения). С другой стороны, есть и другая тенденция — сделать все более технически эффективными и совершенными сами орудия убийства. И, безусловно, вторая тенденция все время налезает и наползает на первую — особенно это становится очевидным в ХХ веке, когда были созданы системы вооружения, в принципе способные уничтожить цивилизацию. (За счет этого, кстати, еще более возросла роль сознания в войне на основе возникновения феномена рефлексивного управления разрабатываемыми замыслами в ситуации ядерного шантажа .)

Но в феномене локальной войны мы опять возвращаемся к исходной точке, к генетически исходной форме войны как стремлению тотально уничтожить на всех уровнях систему жизнедеятельности противника. С этой точки зрения война как форма мыследеятельности противостоит состязательной игре и борьбе, в которой необходимость уничтожения противника либо вообще отсутствует, либо носит символический характер. В феномене локальной войны мы же сталкиваемся со стремлением противоборствующих сторон к тотальному полному уничтожению любыми возможными средствами противостоящей системы жизнедеятельности и всех ее сопровождающих духовных атрибутов: религии, культурных ценностей и т. д. Но как подобная форма, казалось бы, кровожадных пещерно-безудержных инстинктов оказывается возможной в конце ХХ века с его феноменом международного права и бесконечным числом носителей этого права — международных институтов? По всей видимости, это связано с тем, что сам создаваемый международный порядок тотально-жизнедеятельностно отрицает ряд исходных этнонациональных социокультурных образований и нацелен на их уничтожение. И, в частности, под эгидой вводимого и создаваемого международного порядка возникают проводимые в жизнь решения о геополитическом переделе сложившихся балансов: этнонациональных, конфессиональных, социально-стратовых и т.д. И, сообственно, в проектируемых рамках этих переделов (например, идея Бжезинского — раскрошить Россию на бесконечное число карликовых государств) возникает феномен локальной неправильной войны с невероятным уровнем агрессивных устремлений уничтожить исходную социокультурную систему любыми средствами и способами.

Проекты геополитических переделов, подобно идеям Киссинджера, во всеуслышание не заявляются и публично не распространяются — поскольку они человеконенавистнические и преступные. Они реализуются за счет слома сознания у групп населения, входящих в системы жизни, захваченные проектом передела. Так называемая национальная элита вдруг встает на точку зрения определенного проекта, не объявляя этого (ну, например, проекта уничтожения территориальной целостности России), и начинает с позиций этого проекта осуществлять консциентальную войну по отношению к собственному населению. Обнаружить это возможно только при условии вбрасывания глобального конструктивного (позитивного) проекта, противостоящего проводимому в жизнь проекту разрушения. Только после введения позитивного проекта впервые может быть высвечен и определен негативный проект, негласно и неявно являющийся точкой опоры в консциентальной войне. Таким образом, консциентальная война, как и неправильная локальная война на тотальное уничтожение определенных систем жизни, являются механизмами и определенными инструментами глобального передела мира. Но в чем состоят основные принципы организации мирового порядка, которые связаны с консциентальной войной и локальной неправильной войной по Friedrich A. Frhr. von der Heydte?

Тотальная антисистема и локальная химера

Сам феномен ядерной войны с ее возможностью полностью уничтожить все человечество, как ни странно, способствовал усилению политических групп, заинтересованных в локализации феномена войны. Одним из способов локализации и ограничения войны, превращения ее в управляемый феномен, является построение надстроечных институтов — ООН, МВФ, World Bank и т.д. — выполняющих функцию мирового правительства и вводящих мировой порядок. Этот феномен достаточно подробно рассмотрен группой Ларуша и, в частности, Дж. Тенненбаумом в истории создания (на основании идеи Рассела) мирового правительства, вооруженного ядерным оружием, первоначально в виде Пагуошской коференции. Смысл этого феномена состоит во введении устойчивой структуры однополюсного мира, отменяющей естественное право и этнонациональную историю (делающей их недействительными, хотя, конечно, сохраняемыми в виде текстов, легенд и басен) на основе создаваемой и тотально реализуемой либерализационно-финансовой идеи. До определенного момента этой либерализационно-финансовой идее противостояла коммунобюрократическая идея. И этот момент противостояния помимо постоянной опасности ядерной катастрофы, реализуемой во имя победы одной из этих идей, создавал условия для значительно большей свободы для государств, балансирующих между этими двумя окончательными и полными выборами… в пользу дьявола.

Поскольку каждая из этих сталкивающихся идей является предельно искусственным подходом, отменяющим естественную этнорелигиозную историю и естественное право различных государств, и претендует на то, чтобы выступать в качестве судьи и вводить в жизнь различных государств и народов поправки и ограничения против опасных крайностей (как то: излишнее увлечение православием или исламом, славянской идеей или пантюркизмом), постольку освобожденная от оппозиционной контридеи, своего оппозиционного ограничителя, она приобретает тотальное безудержное всеподавляющее значение и стремление к распростарнению и реализации. Таким образом, налицо складывание тотальной искусственной антисистемы, и, безусловно, от подобной антисистемы будут больше всего страдать не подходящие ни под какие стандарты и нормы этнонациональные и социокультурные миры (например, Россия), которые, как известно, «умом (стремящимся к стандартности, западным шаблонам, добавим от себя) не понять, аршином общим не измерить». И хотя скалозубы от демократии будут стараться вместе с найшулями, данными нам, видимо, в вольтеры, выкорчевывать старые имперские инстинкты и строить правильные национальные государственности, это есть не что иное как перенесение на Россию идей формирования тотальной антисистемы. А в рамках тотальной антисистемы будут создаваться новые кирпичики — локальные химеры (очищенная от сербов перекрещенными полтора века назад в католиков сербами — теперь хорватами — Хорватия; очищаемая от русских Эстония), из которых должна складываться эта антисистема — типичным примером формируемой сейчас локальной химеры является Ичкерия.

Если сравнивать структуру сегодняшних химер с примерами исторических химер, описанных Львом Николаевичем Гумилевым, например, Хазарии, в которых контакт между разными этносами переставал носить органический характер и начинал искусственно регулироваться, то мы увидим любопытную особенность: сегодняшние химеры — это сплошь и рядом государственные моноконфессиональные моноэтнические структуры, нацеленные на искусствено-идеологическое уничтожение потенциальных котлов нового этнонационального формирования. Как известно, таким котлом испокон веков была Россия, не ставшая в отличие от Западной Евопы, используя выражение В.В. Кожинова, «кладбищем народов». В ситуации формирования локальной химеры в соответствии со стратегией действия глобальной антисистемы и возникает локальная война. Эта локальная война нацелена на тотальное уничтожение органической глобальной системы локальной химерой. Эта локальная война сопровождается развязыванием консциентальной войны против народа — органической системы — для разрушения сознания в соответствии с искусственными принципами тотальной антисистемы. С точки зрения разрушения сознания своего народа Россия находится в страшном положении, поскольку для того, чтобы выявить, какому геополитическому проекту принадлежат представители ее собственных mass media, необходимо задать собственный глобальный проект с позиций России, а его-то как раз и нет. Ни разу за весь период войны в Чечне не был поднят вопрос: а что Россия и Чечня вместе могли бы построить? И этот факт, на наш взгляд, совершенно не случаен.

В подобных условиях появляется совершенно новая стратегическая единица для осуществления локальных войн в рамках заданных и прочерченных глобально геополитических прорывов.

Военно — промышленно — информационно — инвайроментальный комплекс против военно-промышленного комплекса 
(новый тип имперского сознания в антиимперской оболочке)

В этих условиях складывается совершенно новая промышленно-оборонно-наступательная инфраструктура, которая начинает включать внутрь себя работу с сознанием, и это, на наш взгляд, отнюдь не случайно. Впервые на подобный феномен переорганизации инфраструктур военного дела и самой машины войны обратил наше внимание Andrew Ross в своей книге «The Chicago Gangster Theory of Life» в главе «Ecology of images». В этой главе Mr. Ross обсуждает механизм формирования общественного мнения международного сообщества и жителей США по поводу войны в Персидском заливе, построенный в средствах массовой информации путем использования вполне определенного типа дискурса, сложившегося именно в период действий международных сил против Ирака во время этой войны в заливе. Смысл этого дискурса связан с апелляцией к своеобразному заместителю высших ценностей — к экологии, которую якобы разрушают ублюдки и варвары — иракские хусейновские войска, осуществившие поджог нефти. Являясь сторонником культуркритического подхода, mr. Ross, не мог оставить без внимания тот факт, что данный тип дискурса является в лучшем случае односторонним, поскольку международные силы точно так же разрушали экологию пустыни и нанесли ей непоправимый ущерб, который эволюционно будет сглаживаться в течение нескольких веков, но это ни в коей мере не стало предметом отношения и рефлексии. Таким образом, средства массовой информации становятся важнейшим фактором, обеспечивающим поддержку или осуждение той или другой военной акции, и они создают и разрабатывают специальную систему «всеобщих» человеческих ценностей и прикрепленных к ним структур дискурсов, обращение к которым должно быть самоочевидным для конструируемого сознания члена мирового просвещенного сообщества. На особую роль средств массовой информации в структуре современного дела обращает внимание в своей панегирической книге, посвященной анализу войны в заливе, другой известный автор — Олвин Тоффлер .

Итак, сейчас на место военно-промышленного комплекса встает другой комплекс: военная промышленность — средства массовой информации — окружающая среда. Информационная война — это война без фиксированных границ, без четко установленной принадлежности информационных систем той или другой воюющей стороне — когда собственные средства массовой информации могут осуществлять передачу стратегической информации противнику и разрушать сознание населения собственной страны.Современная война становится во все большей мере войной на поражение и разрушение сознания противника и консолидацию сознания своего собственного народа. Как показал опыт войны в Заливе, очень действенной оказалась риторика средств массовой информации по поводу разрушения окружающей среды Ираком. Сейчас аналитики Пентагона очень заинтересованы в обсуждении этого системного общественного понятия военно-промышленный комплекс — mass media — окружающая среда как единое целое. Но совершенно понятно, что в подобных условиях роль организованного сознания как профессиональных военных специалистов, так и населения страны, строящего свое отношение к происходящим событиям, возрастает.

C этой точки зрения, можно совершенно четко утверждать, что способ рассмотрения в качестве единицы военной инфраструктуры исключительно военно-промышленного комплекса является устаревшим и проигрышным. Сегодня необходимо очень четко связывать военно-промышленный комплекс и ту систему сознания, которая заинтересована в его поддержании, наращивании и эффективном использовании. Если пользоваться языком схем, то получается, что ВПК нарисован внутри определенной системы сознания. Если эта система сознания очерчена и выявлена, она может стать предметом воздействия со стороны средств массовой информации. Самый худший вариант, если система сознания, заинтересованная в существовании ВПК, явно представлена для противника, но ее контуры абсолютно неясны для представителей самого ВПК. Другим языком, у ВПК отсутствует стратегическая доктрина и мировоззрение. Разрушение этой системы сознания в дальнейшем равносильно разрушению и уничтожению военно-промышленного комплекса. И это сегодня проявляется во всех сферах общественной жизни в России, например, при лоббировании бюджета в интересах разрушенной и поваленной «оборонки», в попытках сформулировать концепцию государственно-общественной (национальной) безопасности или задать военную доктрину. Для представителей российского ВПК неясно то глобальное мировое сознание, прочерченное с позиций России, которое сегодня будет формировать свой военно-промышленно-информационно-инвайроментальный комплекс. А добродушно поверить, что весь мир — наши братья, как-то мешает российская история и бомбардировки Ирака, которые, впрочем, в ряде российских mass media уже названы примером справедливой демократии.

«Слипание» неправильных малых войн и организованной преступности
как новый всемирно-исторический феномен

Но мы сегодня вынуждены рассматривать совершенно новый феномен, связанный с пересечением и в отдельных случаях объединением неправильных малых войн и организованной преступности. Все это явно увеличивает и без того огромную неопределенность малой войны, предполагающей включение в рассмотрение феномена сознания. Речь идет не просто о связи лиц, ведущих малую войну, с лидерами организованной преступности, что, безусловно, имеет место (вспомним знаменитую историю с поддельными авизо, изготовленными чеченскими группировками). Речь идет о том, что в случае локальной войны без всяких правил на тотальное уничтожение все средства хороши, и поэтому в арсенал этих средств оказываются, безусловно, включены и все типы антисоциальных криминальных действий, соорганизованные в специальные разрушительные механизмы. Можно выдвинуть даже более сильный тезис: неправильная малая война обязательно опирается на механизм организованной преступности, но ошибка специалистов, которые ведут с ней борьбу, состоит в том, что они стремятся при квалификации данного феномена ограничить все только определениями организованной преступности. Хотя речь идет о значительно более зловещем феномене — подлинной войне против государственности страны, в которую включены в том числе лица из собственно государственного аппарата, разрушающие сознание населения страны. И, конечно, такими простыми мерами, как введение чрезвычайного положения, здесь не обойдешься. Поскольку допущение чрезвычайного положения означало бы, что люди, поддерживающие локальную войну против государственности собственной страны, изнутри, добровольно бы дали возможность осуществить «просвечивание» и определять, кто есть кто. Но феномен локальной войны в рамке глобального геополитического передела потому и возникает, что группа лиц, допускающая разрушение своей страны в результате передела, не хочет, чтобы основания ее действий были выявлены. Таким образом, в качестве решения предлагается то, что привело к возникновению самой проблемы.