Агеев Александр Иванович, генеральный директор Института экономических стратегий РАН, заведующий кафедрой управления бизнес-проектами НИЯУ МИФИ, доктор экономических наук, профессор, эксперт РАН.
Выступление на «круглом столе», посвященном теме развития цифровой экономики, проходившем в рамках заседания Изборского клуба
(для газеты «Завтра»)
Водопад публикаций, обсуждений и действий вздыбил цифровую тематику в 2017 году и возвел ее в ранг высшего приоритета развития России. Стремительно подготовлены и приняты программные и операционные документы. Сделаны предельно процифровые заявления на высшем уровне. Обозначен даже бюджет и начата работа по его распределению. В рабочие группы программы цифровой экономики продолжают вливаться разнообразные эксперты и организации. «Оцифровевает» едва ли не все, что вокруг и внутри нас, вызывая ощущение массовой спам-рассылки и информационно-психологической эпидемии. Один из ее признаков — возникновение у некоторых участников процесса синдрома эйфории от «наикрутейшего» переворота в самих основах бытия и мировоззрения. Насколько оправдан такой настрой?
Для начала вспомним острую дискуссию, развернувшуюся еще в 2014 году. О мобилизации. Хотя премьер заявил о неприемлемости даже самой мысли о мобилизации, реальное развитие событий пошло по не столь очевидному «немобилизационному» пути. И не только из-за санкций, которые тоже дали импульс импортозамещению, модернизации вооруженных сил и промышленности, укреплению аграрного сектора, выстраиванию многополярной внешней политики. Представляется, что многослойность имеющейся экономической реальности нашла отражение во внутренней и внешней политике. В экономике продолжали складываться автономные контуры воспроизводства, усиливалась концентрация капитала и неравномерность регионального развития. Правда, массированная пропаганда с упором на отвлеченные от хозяйственной и социальной повседневности сюжеты отчасти завуалировала эти существенные сдвиги. Они, безусловно, носят пока очаговый характер, что усиливает впечатление, с одной стороны, несообразности ряда предпринимаемых действий, произносимых слов и возникающих ситуаций, с другой — весьма эффектных отдельных успехов.
Для осмысления всей этой сложности стоит иметь в виду, во-первых, быстрое устаревание многих привычных клише (в том числе о рынке, государстве, демократии, информации и т.п.) и, во-вторых, возросшую значимость исторических аналогий (в частности, событий и процессов в 1920-е и в 1970-е годы). А главное в том, что современные технологические возможности, сводимые сегодня к переходу к Индустрии 4.0, или «цифровой экономике», позволяют по-новому решать давние социально-экономические проблемы.
Если фигурально сформулировать, в чем новизна «цифровой экономики», то она состоит, во-первых, в достижении беспрецедентной гибкости технологий, производства и форматов потребления; во-вторых, в возможности кардинального удешевления производственных и логистических процессов; в-третьих, в «уплощении» моделей управления, резком росте значения самоорганизации.
Но, возможно, более существенно то, что быстродействие, память и консолидация информационно-вычислительных систем позволяют «оцифровать» едва ли не все в этом мире и, как следствие, дают техническую возможность не только целенаправленно и экспериментально управлять социальными процессами путем обработки «больших данных», не только проектировать любые продукты, но, возможно, и любые виды массовых, групповых и индивидуальных сознаний. «Беспилотные системы», несомненно, способны взять на себя многие полезные функции жизнеобеспечения, главным образом — подчиняющиеся алгоритмическим законам. Еще больше способны взять на себя системы искусственного интеллекта. Не случайно российский президент недавно в разговоре с детьми «Сириуса» как бы пошутил о том, кто будет «властелином мира», и тут же указал на необходимость делиться с другими землянами этими технологическими тайнами и избежать монополизма в этой сфере, внезапно ставшей столь важной. Так в цифровую ажиотацию стала проникать еще более важная тема. Пока она названа проблемой Общества 5.0. Но за ее горизонтом нас ждет еще более захватывающий вызов.
В этой постановке видна принципиальная черта цифровизации как самоцели и как инструмента. Стремясь в своих постулатах к абсолютной эффективности, цифровая мегасистема объективно требует а) максимальной осведомленности о работе всех своих подсистем и б) максимальной их управляемости. Отсюда — роль сбора и анализа «больших данных» и направленность на тотальный охват всей техно-, социо- и природной сферы. Отсюда же одна из самых малоафишируемых черт цифровизации — ее «семантическая» экспансия.
Речь о том, что на поверхности процесс выглядит так: параллельно миру вещей возникает мир их цифровых образов, а новые технологии позволяют производить также и множество новых вещей, проектируя их в цифровой среде. При этом номенклатура этих вещей может расширяться бесконечно и достичь в итоге абсолютной персонализации. Более того, и сами персоны (по крайней мере — их потребительское поведение) при этом могут быть запрограммированы. Именно из этого свойства, все еще пока потенциального, рождаются опасения «цифрового гетто».
В действительности, как только возникает техническая возможность спроектировать поведение и его мотивации, а значит — и мировоззрение, такие попытки неизбежно будут кем-то предприняты. Тем более, опыт «формирования нового человека» за последние 150 лет накоплен огромный. Что любопытно, такие опыты предпринимались во всех великих державах в ХIX–ХХ веках. И вовсе не только в Германии или СССР, как принято думать по недоразумению. И тогда инструменты формирования «нового человека» тоже включали страх, насилие, экономическую политику, массовые коммуникации, пропаганду, образование, биологические и социопсихологические эксперименты. Новизна в том, что сегодня технический потенциал социального манипулирования на скрытой основе и без видимого насилия окреп неимоверно. А идеологический потенциал манипулирования, кстати, заметно упростился. Снижение качества образования при этом позволяет не замечать реанимации давних идеологем.
Проблема семантики цифровизации находится в пространстве между физическим миром и миром виртуальным. В этом пространстве совершаются астрономические объемы трансакции между вещными и виртуальными сущностями, а также внутри последних. Подобные трансакции раньше опосредовались в основном деньгами, административными директивами и наличием доверия. Сегодня цифровая среда преобразует и то, и другое, и третье. Также и эмиссия фактической денежной массы получает третий, пока еще в основном неофициальный, слой в виде выпуска криптовалют. Помимо привязки к физическим активам или к системным целям эмитента быстро развивается новая электронная валюта, хотя также выпускаемая в привязке к физическим эквивалентам (электроэнергии, скорости раскодирования, биржевым котировкам и т.п.).
Но еще более существенно, что емкость коммуникационных каналов, объем трансакций, скорость проектирования и изменения цифровых оболочек и их вещных проекций заставляют по-новому взглянуть на роль стандартов. В первую очередь информационных, но не только, а всего их корпуса — в РФ это десятки тысяч стандартов и техрегламентов. А с учетом сложных технических устройств (самолетов, ракет, энергостанций, «умных городов», быстро увеличивающейся популяции беспилотников), поведение которых определяется сотнями тысяч строк кода, именно правила трансакций, стандарты, протоколы, форматы интерфейсов становятся основой функционирования и развития всего «цифрового хозяйства», принципиально работающего по алгоритмам.
Вопрос из вопросов в цифровой трансформации: как создать доверие в этих новых виртуализированных пространствах?
Намного драматичнее еще один аспект цифрового перехода. Там, где возникает тема семантики, неизбежно появится вопрос об идеологии, аксиологии, ценностях. Если исчислимыми становятся не только вещные сущности, но и поведение людей, то, значит, исчислимо и управляемо их сознание. Пока шли оживленные дебаты о вживлении чипов, люди обзавелись гаджетами, аккаунтами в сетях, банковскими и прочими картами… По сути, вся геолокация, имущество, связи, слова и даже мысли людей стали прозрачны и в принципе управляемы. В этой логике для цифровизации нет никакой разницы между вещью и человеком. Создание их цифровых образов порождает беспрецедентный маркетинговый соблазн. Другое дело — ради какой цели? До некоторого рубежа — ради сугубо экономических целей: роста производительности, прибыли, капитализации, инвестиций, снижения издержек, конкурентоспособности, взвинчивания инновационной гонки. Но параллельно и вслед за этим «искушением хлебами» возникает главный вопрос и искушение вовсе не экономической, а метафизической целью, и эта цель — власть над миром.
В самом деле, чтó в наше время выводит на командные высоты в обществе и государстве? Породу лиц, приводящих к рычагам формальной власти, легко наблюдать по новостной ленте. Но есть и те властители, которые за кадром новостей. Как едва ли не панически сказал Герман Греф, сославшись на американского коллегу, «они уже здесь и кушают наш ланч…» Они — это «программеры». А ланч тот, который раньше «кушали» сами банкиры, заставляя «голодать» промышленников и аграриев. Роль этого социального агента — «программеров» — пока мало осмыслена. Но существеннее то, что власть сегодня не дают деньги сами по себе. Власть всегда была «проектной» реальностью. Идея, доктрина, смысл, часто — харизма придавали власти легитимность. Но деньги, разумеется, вносили и расставляли свои приоритеты, особенно с тех пор, как «голое» насилие императоров и тиранов стало невозможным. На формационном языке этот момент наступил с формированием европейской буржуазности в Новое время и индустриальной модернизацией социума — Общества 3.0.
Так и сегодня за формированием и воплощением всего множества проектов цифровизации стоит некая мегаидея. Ее генерируют вполне конкретные лица и сообщества. У них свои картины мира и свои представления о мироустройстве вообще. Разумеется, у каждой идеи есть своя генеалогия. Но новизна момента в том, что «закладки» мировоззрения происходят все явственнее не в семье и школе, а на уровне Интернета, в «деревьях» поисковиков, по сути — задаются алгоритмами на стадии проектирования социальных сетей и Интернета вещей с допуском фактора подконтрольной самоорганизации.
Обобщенно суть нынешней развилки в эволюции общества представлена в матрице сценариев Давоса — Всемирного экономического форума, опубликованной в 2016 году. Сценариев будущего в ней четыре, они впитывают в себя столетия футуристической и утопической мысли и учитывают уже четко обозначившиеся новейшие достижения в цифровизации, отражая озабоченность успешностью глобального управления.
Сценарии делятся по двум критериям. Критерий первый — это степень централизации владения персональными данными. Критерий второй — характер ценностных ориентаций людей. По этому критерию на одном полюсе абсолютно материалистическое, хищническое, так сказать, целеполагание и ценности жизни. На другом полюсе — менее эгоистическая культура — социальная солидарность, ответственность за экологию и т.п. Дилемма — материалистический, потребительский эгоизм или некая социоэкологичность. А по критерию контроля персональных данных на одном полюсе — полный, централизованный контроль органами правительства или квазиправительственной структуры над всеми персональными данными и отсюда — возможность управления ими. Другой полюс определяется децентрализованным состоянием и контролем данных. Предполагается, что в этом сценарии граждане не позволят через разные механизмы (правовые, технические) эти данные сделать общим достоянием и создать условия для появления монополии на владение данными, прежде всего личными. Заметим, что речи об отсутствии самих данных нет, их сбор давно уже стал рутинной процедурой (полицейской, финансовой, налоговой), вопрос лишь в характере контроля.
Отсюда прямой выход на две принципиальные проблемы в цифровой трансформации. Так, для сценария возможного монопольного контроля данных неизбежно возникает вопрос об искусственном интеллекте. Совсем рядом с этим — военная тематика. В. Путин в беседе с детьми «Сириуса» не зря, наверное, сформулировал идею о том, кто будет «властелином мира» и высказался резко против монополии на искусственный интеллект и за то, чтобы делиться знанием и технологиями со всем человечеством во избежание новой тирании. Разработки в этой области показывают, насколько узка трактовка складывающейся ситуации в одних лишь цифровых, технократических терминах. Цифровой суверенитет становится одним из самых критических вызовов.
Независимо от характера ценностей и уровня контроля над данными цифровая экономика оборачивается высвобождением огромных масс работников. Исчезнут целые классы профессий. Появится много безработных. В новой парадигме очень многим людям работы не найдется в принципе, притом что имеющиеся социальные институты вовсе и не обещают прокормить каждого. Неравномерность развития по географии при общей глобализации автоматически приводит к новому великому переселению народов.
И в этом контексте опять возникает проблема власти и управления. При таких резко активированных рисках (угроза монополии в овладении технологиями искусственного интеллекта плюс безработица и миграция) на выходе ситуации получается либо война, либо тотальный менеджмент. При последнем любое отклонение должно пресекаться всеми силами! Никакой Северной Кореи, Ирана или еще какой-либо уникальности быть не должно! С этим можно бы теоретически смиряться, и достаточно долго, если бы не факт или высокая вероятность появления «ядерно-ракетной дубины» в руках этих «уникумов-изгоев». Они сламывают не столько систему глобального управления, сколько миф об этой системе. Но миф, опирающийся на совокупность объективных и условных фактов. Никакой фундаментальной диссиденции не должно быть в этой глобальной парадигме и внутри государств. В общем и целом логика цифровизации ведет к появлению способности удерживать глобальный гомеостаз, собирая, обрабатывая и используя всю совокупность «больших данных».
Обоснование этого потенциала вполне экономическое — для достижения высшей эффективности, полной индивидуализации потребления и сбережения скудных природных ресурсов и социально-политическое — для поддержания стабильности, борьбы с терроризмом и т.п. Практически, возникает всеобщий Госплан. Если известно все о каждом, то все индивидуальные прихоти можно утолить в плановом порядке — от кефира до экстази.
Для выхода на эти вершины плановости помимо цифровой платформы требуется лишь подготовить поколение, пригодное к принятию такой парадигмы как естественной, новой и наилучшей. Следовательно, целевая мишень глобального эксперимента — дети. Для особо продвинутых техник будущего — дети на уровне зачатия и рождения, для современных — на уровне формирования второй сигнальной системы, первичной грамотности. Квинтэссенция проблемы — возвращение к дотекстовой, дологической грамотности. Многие современные дети, не усвоив даже букварь, становятся функционально и культурно грамотными через образ и интерфейс с гаджетами. Но пропуск текстовой грамотности ведет к спецификации сознания и навыков поведения, лишенных логической и семантической сообразности. Алгоритмы сетей становятся шаблонами сознания до момента выработки критического мышления. По сути, происходит возврат к массовой культуре до начала Средневековья и Ренессанса. Сама эта тема была маркирована еще лет десять назад быстро промелькнувшей дискуссией о новых кочевниках.
Фабрикуемый таким образом человек может быть исключительно талантлив, но критическая его характеристика — «чтоб меньше думал», с уточнением — критически и о мироустройстве. Это должно быть принято как данность, как постулат. А личные таланты, личная повседневность — это не параметры порядка, а производные, в них допустима и даже поощряема любая экстравагантность.
Глобальной цифровой системе для устойчивости по своей алгоритмической природе и принципу (обработка массивов данных) нужно, чтобы ценностные ориентации брались из фиксированного меню. Так достигается снижение или полная ликвидация права и способности человека на выбор, в том числе и на выбор цели жизни.
В идеале в этой системе не надо, чтобы управляемый объект вообще что-либо думал. У него не должно быть своих ценностей, своих потребностей. Все должно быть заимствованным по сути, но для некоторых категорий «своим» по форме. Так соединяются Оруэлл и Хаксли. Тирания не должна восприниматься как тирания, она даже не должна так именоваться, а должна представать как «лучший из миров». Подобные феномены отчетливо видны во многих артефактах и хэппенингах современного искусства. Чтобы «креаклы» ощущали свое самовыражение как «последнее слово», достаточно урезать их классическое образование, в немногих областях подкорректировать или спроектировать поисковики и дать волю «шариковщине». Введен уже и термин для массовых типажей «Матрицы» — «хуматоны». Это человекоподобные существа, живущие спроектированным набором мотиваций: жадность, похоть, удовольствия, мода. Можно сказать, что это дополнение к модели «Великого инквизитора». Для него методы — «чудо, тайна, авторитет», а целевая модель массового человека для такой власти — «хуматон».
Как видим, анализ принципов и латентных целей цифровизации заводит в довольно симптоматичные сюжеты. В финале этой логики вопрос о том, что такое человечность, сравнимый, а возможно и тождественный вопросам: «что есть истина?» и «кто есть истина?»
За пониманием сути человечности в условиях цифровизации последует вопрос о природе и исторических сроках Общества 5.0. В первом приближении это общество, которое должно быть построено в ответ на цифровые перемены. Концепт Общества 5.0 подразумевает адаптацию социальной повседневности к технологическим платформам Индустрии 4.0 и, соответственно, формирование новой культуры, по сути — нового типа цивилизованности. Киберфизическую систему предстоит совместить с социочеловеческой системой. Общество 5.0 призвано создать новые институты, право, образование, медицину, быт, межчеловеческие отношения, соответствующие наступающей новой технологической реальности. Иначе говоря, Индустрия 4.0 порождена Обществом 4.0, возникшим как продукт Индустрии 3.0, с присущей ей урбанизацией.
Стоит заметить, что именно на волне индустриализаций и циклов «финансовых пузырей» появились массовые политические движения, осознанно поставившие цели, ведущие к внедрению доктрин и утопий в социальную практику и международные отношения. Так и концепция Общества 5.0 может акцентировать адаптацию социума к цифровой трансформации, но может и скрывать новую попытку воплощения социальных утопий.
Поэтому необходимо на опережение поставить вопрос о сути Общества 6.0. Хотя бы потому, что манифестирование тезиса о цифровой экономике как всеохватывающем и всепроникающем феномене является фикцией, логическим трюком, уловкой типа «чрезмерное обобщение».
В реальности не будут и не могут быть оцифрованы многие сугубо человеческие миссии и качества. В реальности также разворачивается научно-инновационный прорыв в сферу природоподобных технологий и приближение техники и инфраструктур к логике живых систем. По крайней мере одно их фундаментальное свойство — целеполагание при свободе выбора кардинально отличает их от идеологии цифрового общества.
Пожалуй, именно это имели в виду В. Вернадский, П. Тейяр де Шарден, Н. Моисеев, Б. Раушенбах и многие другие мыслители до них и некоторые после. Иными словами, Общество 6.0 — это и есть концепт ноосферы, который может быть осмыслен с позиций современного научного понимания и практики цифрового перехода. Как только введено понятие «ноосфера», неизбежна постановка вопроса о смысле освоения космического пространства. Куда будет направлена технологическая экспансия человечества — на угнетение человеческого в человечестве или на экспансию в ноосфере, космосе, в бескрайнем мире человечности? При всей глобальности этих категорий они имеют абсолютно прикладные проекции.
Таким образом, цифровизацию недостаточно рассматривать лишь в техническом ключе. Хотя это и необходимо, для проверки тезисов в «металле», или, точнее, на электромагнитном поле. Но в фундаментальном смысле речь идет о цивилизационном развитии, горизонтах технологического прорыва, образе жизни, способах управления эволюцией человечеством. В этом множестве процессов велика и быстро растет роль новых игроков, в том числе человекоподобных. Не случайно В. Путин в упомянутой беседе с «Сириусом» вел разговор о том, чтобы молодежь находила решения выше любых мировых достижений. Это подразумевает, очевидно, и сферу цифровых, но еще более — живых систем.
Подытоживая, необходимо подчеркнуть, что уже наступила исключительно интересная по своей творческой сложности эпоха, беспрецедентно значимая по своим долгосрочным последствиям, зависящим от принимаемых сегодня стратегических решений на уровне государств, общества, корпораций и каждого человека.