Очевидно, нельзя ожидать, что за сто ближайших лет «ученые что-нибудь придумают». Ведь и Ясин — «ученый», а что он может придумать, представляете? Наши современные сырьевые ресурсы недолговечны, и они невозобновляемы. Мы могли бы экспортировать энергию возобновляемых источников — гидро- и ветростанций, если бы ее нам хватало. Увы, это лишь 17% от потребляемой, остальное мы дожигаем газом и нефтью, не думая о последствиях. Пусть даже у нас запасы газа — одни из самых больших в мире, как у Ирана. Пусть так, хотя это не очевидно, и хорошо бы в этом удостовериться. Учтите еще то заявление Вяхирева от 18 июня 1999 года! И ведь и потребление у нас самое большое! Побольше, чем у иранцев, им ведь отопление почти не нужно. Сокрытие официальных статистических данных сейчас уже не удивляет. Но ситуация тяжела: после 90-го года (добыча нефти — 512 млн. тонн) шло постоянное падение, в 98-м году добыто около 280 млн. тонн.

Дальше кривая падения может загнуться еще круче — месторождения и трубопроводы массово выходят из строя. На Самотлоре уже эксплуатируются скважины, дающие только пять процентов нефти, остальное — вода. Ежегодный экспорт нефти от нас — около 130 млн. тонн. Недалек день, когда графики уровня добычи и вывоза пересекутся — до него не более 5 лет. Чем тогда будут отапливаться сибирские города? Нет, совершенно очевидно, что ископаемые источники энергии должны использоваться только нами. Мир от этого не перевернется, а нефть пусть эмиры Кувейта продают, у них и так жарко. Принятие «Закона об энергии» — насущная необходимость, и рано или поздно для его принятия сложатся необходимые условия, но лишь бы не слишком поздно. Иначе экспорт энергоносителей прекратится естественным образом — некому будет добывать. «Закон об энергии», или, возможно, соответствующая статья конституции должны говорить, что нельзя вывозить те энергоресурсы, запасы которых у нас меньше, чем на тысячу лет. А других у нас и нет!

Даже запасы торфа в Московской области в период интенсивной их разработки оценивались в 15 лет. Может быть, у нас большие запасы угля, хотя и это не очевидно. Но предположим, что экспорт угля можно оставить. Все равно, таким образом, из нынешнего объема экспорта следует исключить 20 млрд. долларов — 40%. Но этого мало — для обхода этого принципа — принципа экономии энергоносителей — можно найти массу кривых дорожек, если экспортом будут заниматься частные лица или бесконтрольные чиновники. Если нельзя вывозить нефть — будут пытаться вывозить продукты ее переработки. Очень многие вещи содержат энергию нефти и газа, в виде тепловой энергии, хотя мы об этом не задумываемся. Почему пирамиды и крепостные стены Вавилона были построены из сырцового кирпича и лишь облицованы обожженным? Ведь сырцовый менее прочен. Тут не неосмотрительность. Для обжига нужно горючее, и проблемы у вавилонян были именно с этим — Междуречье страна безлесная, а на верблюжьем помете кирпичей для пирамиды не наготовишь. То есть обожженный кирпич — это тоже продукт, полученный путем затраты большого количества тепловой энергии.

Цемент и кирпич нельзя производить без большого расхода тепла, печи для обжига цемента и кирпича очень прожорливы. В последнее время появляются новые, прогрессивные строительные материалы — газосиликат, пенобетон — их производство, пожалуй, еще больше нуждается в топливе. Практически все строительство у нас базируется на энергоресурсах. Можем ли мы себе позволить экспортировать что-либо подобное? Значит, надо учитывать долю энергии в стоимости произведенной продукции, и те виды, которые состоят из энергии, продавать нельзя. Их не надо и производить в излишнем количестве, надо поберечь энергоресурсы. Ведь электроэнергия у нас стоит в 5-10 раз меньше, чем за границей. Но производится она из тех же нефтепродуктов, что и во всем мире. Откуда же электростанции берут деньги для закупки мазута и газа? Ответ один — дотация государства, в той или иной форме, за счет всей экономики.

Как учитывать долю энергоресурсов в каком-то продукте? Есть один простой способ. Не надо устанавливать государственную дотацию на энергию в форме снижения цены — все должно стоить столько, сколько оно стоит. Если бы у нас в стране алюминий стоил столько, сколько стоит его производство реально, с учетом реальной стоимости электроэнергии, никому не пришло бы в голову им торговать. Ну не может быть реально выгодной нынешняя схема, когда бокситы везут в Россию для переработки в алюминий из Африки. Она выгодна пока только потому, что государство, за счет всей экономики, дотирует производство электричества. Когда же электроэнергия будет стоить столько, сколько она действительно стоит, операции по варке алюминия для всего мира не будут выгодными. И алюминий будем варить только для себя.

Вопрос об отмене дотаций на топливо — один из ключевых в правильной политике. Конечно, в этом случае надо четко представлять себе, что наши товары, если учитывать затраченные при их производстве энергоресурсы по мировым ценам, будут неконкурентоспособны на мировом рынке. Естественно, в этом случае нельзя допускать конкуренцию с аналогичной иностранной продукцией на рынке и внутри страны. Леса растут всегда, то есть это вроде бы возобновляемый источник сырья и тепла. Правда, неизвестно, вырастут ли на месте срубленных аналогичные по качеству, или их качество ухудшается. Но если топить жилища всей страны дровами, то надо иметь в виду, что на зиму крестьянскому двору нужно хотя бы 20 кубов дров. У нас в СССР ежегодный прирост древесины был 4 куба на человека в год («Лесная энциклопедия», М., «Советская энциклопедия», 1985) — как раз дрова на семью из пяти человек. Но ведь нужна и деловая древесина! И, главное, почти весь прирост древесины — в Сибири! Далековато дрова-то возить.

И население сейчас не то, что в «дровяные» времена, а побольше. Так что нормальный народ может продавать за границу природный газ только под общим наркозом. На чем потом шти-то варить? Конечно, пока наш народ не может остановить гонку «элиты» за роскошью. Она хочет торговать достоянием нации, но остановить надо. Сейчас это даже легче сделать, чем в брежневские времена — тогда энергоносителями торговало вроде бы общенародное государство (как против него выступишь?), а сейчас ненавидимые всеми олигархи. Надо лишь, отобрав кормушку у олигархов, не скатиться в хрущевскую расточительность, а перейти к разумной политике. То же касается и экспорта товаров, производимых на базе энергоносителей. Мы не можем себе позволить производить для других «твердое электричество» — алюминий, электросталь, аммиак и некоторые другие металлы и продукты органического синтеза. Только в одном случае мы могли бы их экспортировать — если их стоимость будет компенсирована аналогичным количеством энергоносителей. Но кто, а главное, зачем стал бы это делать? Остальной экспорт.

Теперь проанализируем остальные крупные составляющие экспорта. Цветные металлы — на самом деле разные по редкости элементы, например, меди в земной коре мало, алюминия много. В одном случае мы продаем редкий элемент, который мы ничем не можем заменить, в другом случае — продаем не сам металл, а затраты по его извлечению. Что касается относительно редких металлов, то каковы у нас вообще их запасы? Каюсь, мне не удалось сделать подборку по разведанным запасам более подробную, чем та, что приведена ранее — по месторождениям, запасам не в годах, а тоннах, уровням добычи и т. д.

Эти данные не то секретны, не то просто не печатаются. Но, по многим косвенным данным, они невелики. Многие рудники, по разрозненным сообщениям прессы, близки к окончанию работы из-за исчерпания запасов. Вообще впереди у нас плохие перспективы — базовым районом добычи цветных металлов была Средняя Азия, поэтому мы можем рассчитывать в будущем лишь на незначительную часть прежнего богатства СССР. Уверен, что если бы у нас честно печатались таблицы с данными о разведанных запасах, с квалифицированным комментарием — на сколько лет их хватит — многие задумались бы. А не печатают их не только из-за разгильдяйства, и тем более не из-за секретности. Секретность в этом деле и не соблюдается. Очень многие месторождения предлагались иностранцам для совместной разработки, при этом, естественно, давалась и информация о запасах. Более того, во многих случаях иностранцы сами проводили геологоразведку — их право, это же у них денег просят. Потом, как правило, сделка все равно не совершалась. Так что скорее население страны держится в неведении, просто чтобы не волновалось.

Реально современное индустриальное общество столкнется через несколько десятков лет с дефицитом многих видов необходимого и незаменимого минерального сырья. Необходимого уже не для экспорта, а для собственных нужд. Когда мы исчерпаем свою медь, каким образом мы будем ее покупать? Чем будем платить замбийцам и чилийцам? Клюквой? Американская, с плантаций, урожайнее и дешевле. Нефтью? А нефть кончится еще раньше меди! Есть также в структуре нашего экспорта продукты, исходное сырье для которых вовсе не редкое. Об алюминии я уже упоминал: это распространеннейший на Земле элемент, но иначе как с помощью больших затрат электричества производить его нельзя. Экспортируем мы и другие металлы — магний, титан — производство которых также чрезвычайно энергоемкое.

Присмотримся и к экспорту черных металлов: часть из них — это особо качественная электросталь и ферросплавы — то есть, по технологии, те же цветные металлы, в том смысле, что при их производстве расходуется уйма электроэнергии. А продукция органического синтеза? А производство аммиака? Ведь что такое аммиак? Один атом азота и три атома водорода. Где на Земле нет азота? Он на 80% составляет атмосферу. Где на Земле нет водорода? Он получается из воды. Так почему именно из России вывозится почти на 4 млрд. долларов аммиака? Может быть, в других странах проблемы с воздухом? С водой? Ответ один: все это вывоз энергоресурсов. Как могло случиться, что жители самой холодной страны мира вывозят и свое тепло, и тепло своих внуков в субтропики? Просто загадка.

Отчасти это объясняется незнанием, тщательно культивируемым теми, кто экспортирует, отчасти вообще нежеланием оставлять на Земле потомство, которому подвержена значительная часть нашего общества. Можем ли мы себе позволить снабжать своим алюминием, то есть своей энергией, весь мир? Ответ очевиден. Может быть, можно экспортировать излишки энергии сибирских гидроэлектростанций в виде продукции близлежащих алюминиевых заводов, но только после точного расчета. Да и вся черная металлургия требует затрат топлива, в том числе и дефицитного. Кстати, а как у нас с коксом? Много ли у нас коксующихся углей? Я уже упоминал, что крупнейший производитель меди — Норильск — сидит на единственном газовом месторождении, которое ограничено по запасам. А без топлива тамошний завод не сможет извлечь металл из руды, да и жизнь персонала там, за Полярным кругом, несколько осложнится. Сибирский Полярный круг — это не норвежский Полярный круг, разница зимой достигает 40 градусов не в нашу пользу. Тянуть туда газопровод из Южной Сибири?

Нет, конечно, торговать цветными металлами мы не можем, и сталью тоже с разбором. Таким образом, из экспортных возможностей можно смело исключить цветные металлы — это около 5 млрд. долл., или еще 10%. Также можно исключить и продукцию органического синтеза, и часть продукции черной металлургии, это еще около 15%. Что же получается? 65% нашего экспорта — то, что мы не должны вывозить из страны ни при каких обстоятельствах! А наш экспорт в случае проведения разумной экспортной политики будет в пределах 15 млрд. долл. Это, кстати, значит, что с долгами мы расквитаемся в лучшем случае через два десятка лет, и то, если ничего не будем импортировать. Напомню, на весну 1999 года у нас было минимум около 140 млрд. долл. долга. После нашей оценки получается, что экспортировать мы можем лес и лесоматериалы, рыбу и рыбопродукты, машины и оборудование, меха и лосиные шкуры. Увы, как на грех, к настоящему времени производство бумаги у нас скуплено иностранцами, рыболовный флот приватизирован, лес вырублен, а лосей перебили голодные браконьеры. А кстати, почему при переходе к «мировому рынку» из экспорта исчезли продукты высоких технологий — машины и оборудование? Оказывается, в условиях конкуренции с остальным миром — это неизбежно. «Высокие технологии» на нашей территории более уязвимы, чем простейшие производства.

Передел. Есть в металлургии такое понятие: «передел». Можно сказать, что это что-то вроде технологической операции. Так, первый передел — получение чугуна из руды, второй — выплавка стали из чугуна, третий — обработка стали: прокатка, прессование, ковка, штамповка. Бывает и четвертый — волочение, нанесение защитных покрытий, производство метизов и некоторых готовых изделий. Если распространить это понятие «передела» дальше черной металлургии, то изготовление деталей машин — это пятый передел, сборка — шестой, может быть еще и какая-то окончательная обработка готового изделия.

Кстати, мы не учитываем в качестве передела добычу руды или иного сырья — «для чистоты эксперимента» надо бы назвать эту стадию технологического процесса «нулевым переделом». Таким образом, на пути от исходного, первобытного сырья к готовому изделию лежит несколько этапов обработки, их количество зависит от сложности изделия. Крышка канализационного люка получается после одного передела исходного сырья, автомобиль — после шести-семи-восьми (точное число для деталей разное, например, лобовое стекло получается в результате пяти переделов, а остальные — после четырех). Чем такое расширенное понятие передела отличается от классического понятия технологической операции? Тем, что при производстве какого-то устройства технологические операции насчитываются сотнями и тысячами, но если мы проследим судьбу каждой конкретной детали, то окажется, что ее касаются только шесть-семь.

Я условно считаю за «передел», например, всю механообработку заготовки, превращающую ее в деталь. Переделы происходят на разных производствах, и могут быть даже разнесены географически. Ранее мы уже выяснили, что любая технологическая операция в нашей стране обходится дороже, чем в остальном мире. Насколько? От точного знания того, насколько та или иная работа обходится в нашей стране дороже, чем в остальном мире, зависит правильный выбор российской технической политики. Вообще говоря, именно этим и должны заниматься в основном российские экономисты.

Пока такие исследования не очень распространены и, если и проводились, их результаты не слишком известны. Итак, мы знаем, что каждая стадия технологического процесса (каждый передел) обходятся нам дороже на несколько десятков процентов, чем в среднем в мире. Но это превышение накапливается по стадиям технологического процесса — а их в среднем 5-6. Продукция одного передела является исходным сырьем для следующего. Вспомним приведенную ранее таблицу из книги В. Андрианова, показывающую, что производство продукции ценой в 100 долл. стоит нам издержек на 253 долл. Даже, из-за ее важности, воспроизведем еще раз: Таблица 3 ЗАТРАТЫ НА ВЫПУСК ПРОДУКЦИИ СТОИМОСТЬЮ 100 ДОЛЛ. (1995 г.) (в долларах США, рассчитано по паритетам покупательной способности валют)

Как накапливается отставание наших «высоких технологий» от зарубежных? Предположим даже, что мы не так уж сильно отстаем от других стран, что наше производство более энергоемко по сравнению со средним всего в 3 раза, по амортизации в 2 раза, по зарплате (напомню, это не только то, что «на руки», это стоимость обеспечения жизни рабочего вообще) в 1 раз, хотя реально это не так. Примем также, что мы начинаем производство, работая с сырьем (рудой), которое стоит одинаково для всех. Среднемировые пропорции затрат на технологический процесс по этим статьям примем (довольно условно) 1: 5: 3: 1, но в нашей стране будет, соответственно с «налогом на климат», 3: 5: 3: 2. Итак, эта «средняя» страна потратит за один передел 10 долл. на топливо, 50 на сырье, 30 на зарплату, 10 на амортизацию — итого 100 долл. Мы потратим соответственно 30, 50, 30 и 20 — итого на 130 долл. К следующему этапу мы будем иметь результат передела, который послужит полуфабрикатом для следующей стадии, уже в 1,3 раза более дорогой, чем у наших конкурентов. Новый передел: конкурент опять тратит 10, 50, 30 и 10. А мы тратим уже 30, 65 (а не 50, как на первом этапе), 30 и 20 — итого 145. Продукт уже в 1,45 раза дороже, чем у конкурента. Третий передел: конкурент тратит 10, 50, 30, 10. Мы — 30, 72, 5, 30 и 20 — итого в 1,53 раза больше, чем конкурент. На следующем этапе сырье (полуфабрикат) для нового передела будет стоить нам уже 76 долл. по сравнению с 50 у конкурента.

А ведь начинали-то с сырья одинаковой цены! При этом мы условились, что производственные ресурсы расходуются на разных стадиях в одинаковых пропорциях. Но обычно на последних этапах доля стоимости сырья растет. В этом случае издержки в нашей стране на более поздних этапах будут еще сильней расти. То есть относительная затратность каждого продукта по сравнению с мировым зависит от количества переделов — чем больше переделов прошел продукт, тем выше его себестоимость (или затраты на него) по сравнению с таким же продуктом, произведенным в других промышленных регионах мира.

А ведь мы не учли, что сырье на самом деле обходится нам дороже, как нефть, например — напомню, что ее себестоимость у нас по сравнению с кувейтской выше в 3-4 раза! Так что же получается — чем сложнее продукт, тем труднее ему конкурировать на мировом рынке? Именно так. Если сырье в России обходится дороже на десятки процентов, то готовые изделия уже на сотни, и, продавая их по мировым ценам, российский производитель, чтобы быть конкурентоспособным, отнимает у себя. Раньше это было в неявной форме, потому что внутри страны цены устанавливались произвольно, без учета реальных издержек, а сейчас, с частичным входом в международный рынок, многое проявилось.

Почему и цемент наши заводы не могут продавать по мировой цене даже внутри страны — она меньше, чем их издержки на производство. Раньше мы тоже разоряли себя, хотя и неявно. Что может отнять у себя производитель, чтобы снизить отпускную цену? За все покупное (сырье, энергия) надо платить, хочешь, не хочешь. Экономить приходится на зарплате (не платить ее) и, самое неприятное, на амортизации. То есть приходится не восстанавливать основной капитал, расходуемый в процессе производства! Вот именно поэтому и складывается, вообще говоря, та самая сырьевая ориентация российского экспорта, которую ставят в вину Брежневу или Ельцину, в зависимости от политических пристрастий обвинителя. Но суть дела проще — если уж мы приняли решение: «Вывозить!», то сама жизнь быстро объясняет экспортерам, что вывозить лучше сырье, а не готовую продукцию. Меньше потери! Так и было во все времена, во все века. Об этой ориентации говорится и в первой главе «Евгения Онегина» — помните, за что поставлялись в Россию предметы роскоши: «…за лес и сало…». Не зря эту книгу называют «энциклопедией русской жизни», это не лесть Пушкину.

Пушкин в лицейские годы был дружен с семьей Н. М. Карамзина, можно сказать, не выходил из его дома, и, очевидно, многое впитал. А Карамзин был не только историк, но и блестящий экономист, гораздо лучше понимавший суть дела, чем нынешние публицисты. Так что в вину руководителям того или иного времени можно поставить лишь идею широкой внешней торговли, но структура ее во многом складывается уже по экономическим законам, естественным путем. «Свободная» внешняя торговля автоматически и очень быстро ведет к деиндустриализации страны, но и «социалистическая» не способствует развитию собственных высокотехнологичных производств. Кстати, из той же главы «Онегина» виден глубокий аморализм внешней торговли того времени.

Пушкин не подчеркивает его, не «обличает», просто показывает. Умный не скажет, дурак не додумается. Подумайте на досуге, кто и в нашем обществе получает выгоды от внешней торговли, а кто обеспечивает ее существование и несет, соответственно, тяготы. И справедливо ли это? История показывает, что несправедливое общественное устройство в нашей стране может долго существовать, но рушится потом с очень тяжелыми последствиями. В первую очередь для виновников несправедливости. Приведу слова того же Карамзина, хоть и не совсем на эту тему, но, по-моему, к месту: «…Но какой народ в Европе может похвалиться лучшей участью? Который из них не был в узах несколько раз?.. И какой народ так славно разорвал свои цепи? Так славно отмстил врагам свирепым?». По-моему, надо быть очень храбрым человеком, чтобы сознательно делать своим врагом население Восточной Европы. Вернемся от «высоких материй» к «нашим баранам».

Постойте, постойте, скажут мне. Что же получается? Что нам выгоднее, раз уж решили торговать, вывозить сырье, а не высокотехнологичную, наукоемкую продукцию? Ведь нам все последние десятилетия говорили о выгодности «глубокой переработки сырья»? Что лучше вывозить качественные доски, чем круглый лес? Да! По экономике производства — именно так. С точки зрения «эффективности» выгоднее продукцию, прошедшую меньшее количество переделов, менять в мировой экономике на высокопередельную, а не наоборот. Сколь бы ни была совершенна технология изготовления продукции, если в мире еще кто-то ее производит, если технология известна еще кому-то, кроме нас — то при внешней торговле такой продукцией мы несем потери, тем большие, чем глубже степень переработки исходного сырья. Вот так-то.

Экспортируя автомашины, мы вместо прибыли на самом деле разоряемся, хотя автостроители и продавцы богатеют. Неожиданно? Но ошибки в рассуждениях нет — хотите, проверьте. Но при этом — пытаясь добиться «эффективности» и продавая сырье — мы не используем ценнейший ресурс — рабочую силу. Наше население остается без работы! То есть надо уточнить: торговля высокопередельной продукцией не «менее выгодна», а «более невыгодна». Вывоз сырья нам невыгоден тоже, если мы не монополисты или не договорились с другими производителями такого сырья. Далее я покажу, что вывоз сырья нам все-таки невыгоден, даже, можно сказать, является медленным самоубийством. Мы можем вывозить только готовую продукцию. И, еще раз: нельзя продавать уникальные технологии — мы себе сразу все концы обрубаем. Эти технологии, примененные в другой стране, дадут более дешевую продукцию, с которой мы будем тягаться, только неся тяжелые потери. И покупать технологии только с целью развивать экспортное производство — тоже смысла нет, по той же причине. Лишь для себя технологии приобретать смысл есть. Военное производство.

Любой приказ, который может быть неправильно понят, будет понят неправильно. Армейская аксиома. Обычно изложение моей концепции вызывает в собеседниках чувство внутреннего протеста, и они начинают искать какие-то варианты преодоления неконкурентоспособности нашей продукции на мировом рынке. Похоже, что такое же чувство возникает и у многих людей, профессионально или любительски следящих за ситуацией в экономике и стране. Ну должно же у нас быть что-то, благодаря чему мы можем все-таки вырваться вперед! И в прессе «патриотического» лагеря, и из уст некоторых «умеренных» и «просвещенных» реформаторов можно слышать разговоры о «наукоемких» технологиях, на основе которых мы могли бы выйти на уровень развитых стран Запада. Упоминается при этом и наша военная промышленность.

Найдите и прочитайте книгу Максима Калашникова «Сломанный меч империи». Это поэма, ода советскому оружию, так о нашей военной технике никто не написал. По прочтении этой книги не остается никаких сомнений в превосходстве советской технической мысли над западной. Но! Все это оружие, и секретное, и известное, могло разнести в клочья военную машину Запада… но оно не обеспечит нам победы в экономическом соревновании. Торговля оружием — дело, конечно, выгодное, американцы с этого хорошие деньги имеют. Оставим пока в стороне моральные и политические проблемы — для обширного производства оружия необходимо, чтобы все страны мира постоянно готовились перервать глотки друг другу, а в этом благом деле бывают и перерывы лет по пятьдесят. Но дадут ли нам что-то высокие технологии нашей «оборонки»?

С самого начала надо сказать, что в реальной жизни используются не только последние достижения науки и техники. Какая там нужна супертехнология, чтобы штаны пошить? Ну не может же экономика состоять только из производства луноходов. Да, есть страны, которые живут вроде бы только за счет уникальных производств, например, Швейцария. Но, боюсь, швейцарские часы, сыр и перочинные ножи дают на самом деле не так много прибыли, как швейцарские банки, а это совсем не промышленное производство. Если мы будем рассчитывать, что можем всех забить военным и конверсионным производством, то это — легкомыслие. Переучить конструктора танков на конструирование посудомоечных машин непросто, и его продукция нескоро сможет конкурировать с машинами, которые разрабатывают уже сорок лет. В любом деле есть технологические школы, традиции, у нас они есть в ракетостроении, в автомобилестроении они послабее, а в производстве видеотехники почитай что вообще нет, хотя и больше, чем в США — там и не пытались делать видеомагнитофоны, а мы делали. И предложить конверсионной технике сразу начать конкурировать на мировом рынке — ну, это зверство какое-то. Кроме того, очевидно, что в случае действительно уникальных технологий мы столкнемся не только с экономической конкуренцией. Скорее всего, как в случае с предложениями наших ракет-носителей для коммерческих запусков, нам не позволят этого сделать. Не разрешат продавать ракетные двигатели Индии, реакторы Ирану, да мало ли что. А теперь по сути вопроса — действительно ли наши танки и автоматы дешевы.

В нашей стране любое производство в любой сфере не свободно от высокого уровня издержек. Любой образец военной техники разрабатывается и собирается точно так же, как любое изделие гражданского назначения. Точно так же каждая военная гайка, шайба, деталь обойдется у нас дороже в производстве, чем в любой стране мира, из-за высокой энергоемкости производства. Танк или пушка — везде танк и пушка, и по конструкции они аналогичны. Да, на Западе могли себе позволить «вылизывать» военную технику (говорят, английские танки времен войны имели шлифованную снаружи броню, а изнутри они были обшиты пробкой), а по-моему, это как раз свидетельство отсутствия технологической школы. Но у них есть своеобразная фора — они военную технику делают во многом на продажу, и покупатель это оплачивает. И разработка новой техники — тоже своего рода технологический процесс, включающий и подготовку студентов к разработке военной техники, и работу многих тысяч людей в конструкторских бюро, лабораториях, опытных производствах.

Вот когда у нас начали готовить прорыв в космос, то, начиная с 1946 года, в наших вузах целевым назначением готовили сотни инженеров именно для этой отрасли. А дешевы ли в производстве наши инженеры? Считается, что в США дорого и качественно готовят специалистов. Да, дорого, год обучения в Гарварде — 250 тыс. долл. Но специалистов ли там готовят? Посмотрите на списки разработчиков, которые приводятся в заставках некоторых программных продуктов — Windows, Photoshop. Среди фамилий — японские, корейские, индийские, даже русские и украинские. Ежегодно США импортируют десятки тысяч готовых врачей и инженеров из Европы и «третьего мира» — оказывается, там вполне нормальный уровень подготовки. А разве американская молодежь — все сплошь такие дебилы, что из них нельзя готовить врачей?

Просто давняя болячка Америки, обострившаяся в последние годы — там нет нормальной системы высшего образования. Там хорошо готовят менеджеров, юристов и психоаналитиков, но только из богатых семейств. Там диплом Гарварда — свидетельство принадлежности к высшему классу, а не признак высокой квалификации. Поэтому подготовка десяти российских инженеров, конечно, дешевле обучения одного американца в Гарварде, но инженер из вуза азиатской англоязычной страны вряд ли дороже нашего. А что касается собственно процесса проектирования, то каждая технологическая операция в нашей стране дороже, в том числе и прочерчивание линии на ватмане и сложение двух чисел на калькуляторе. Ведь это делается в отапливаемом помещении и т. д. См. выше. А если каждый винтик и каждая операция в среднем дороже, то как изделие в целом окажется дешевле?

Это иллюзия, созданная у нас в 60-е — 70-е годы, когда у нас отрицалось само существование затрат на военные цели. На самом же деле разработка и освоение производством новой военной техники обходятся для нас ничуть не дешевле, чем для любой страны мира. И при попытке конверсии в конце 80-х годов это сразу проявилось: разработанная в «оборонке» «бытовуха» обошлась в такие деньги, что заводские экономисты глазам своим не поверили. Какой-нибудь чайник с вещевого рынка был дешевле нашего «оборонного» в десятки раз! Выгодным военное производство, точнее, торговля военным снаряжением может быть только в одном случае — если мы продаем часть продукции, которая в основном производится для своей армии, когда это подспорье, а не самостоятельное производство ради прибыли.

Хороший пример еще с советских времен. У нас подтрунивали над пристрастием иностранцев к советской эмалированной посуде, и действительно, их багаж в аэропорту, с привязанными к чемоданам баками и кастрюлями, смотрелся забавно. Но на самом деле производство эмалированной посуды дорого и сложно, и возможно только в непосредственном соседстве с «оборонкой», точнее, тяжелой промышленностью. Ведь нужно производство металлического листа, мощные прессы и штампы, сварка, гальванические цеха, энергоемкие обжиговые печи. Только ради детских горшков такое производство развернуть просто невозможно. А у нас все это продавалось за копейки, и ладно бы только нам — но и иностранцам!

Вообще говоря, чем производство обширней, тем дешевле единица продукции. До определенного момента в этом проявляется выигрыш из-за разделения процесса производства на отдельные операции, как об этом писал еще Маркс применительно к изготовлению булавок. В еще более массовом производстве выигрыш идет из-за того, что для больших объемов можно создавать новые технологии или переделывать известные — для малых объемов это не имеет смысла, разработка новых технологий — штука дорогая. Роторные линии по производству боеприпасов, вроде тех, что были придуманы академиком Кошкиным, есть смысл разрабатывать, если патроны предполагается производить не сотнями тысяч, а миллиардами. Кстати, в западных учебниках экономики обязательно приводится гипотеза, что при превышении объемами выпуска некоего порога стоимость единицы продукции начинает возрастать (так называемый U-график). Дескать, не делайте так, как в советские времена делалось! Но на практике эта гипотеза не оправдывается, и в наиболее серьезных книгах об этом говорится.

Массовое производство — всегда экономичнее мелкосерийного, и «Пепсико» и «Кока-кола» об этом хорошо знают. Что же получается, противоречие с принципом «невыгодности экспорта сложной продукции»? Нет, противоречия нет. Там мы говорили о невыгодности экспорта продукции, технология которого в мире распространена. Но если мы будем выпускать по уникальной — и чрезвычайно массовой — технологии, то в этом случае, за счет отличий в технологии, такое производство может быть более выгодным. Массовый патрон нашего производства может оказаться выгодней мелкосерийного, произведенного «у них». Но технология не должна быть простым объединением под одной крышей тех же самых процессов и станков, а должна быть принципиально иной — тогда выигрыш возможен. Если мы делаем танки или патроны для собственных нужд — а это приходится делать не по экономическим причинам, а по другим — то частью выпуска можем торговать. Но если мы попытаемся выходить на внешний рынок с продукцией, разработанной специально для мирового рынка, то в чем может быть наше преимущество? Временно, используя труд поколений конструкторов, на этом рынке можно продержаться, но развиваться на этом багаже нельзя.

Нам придется организовывать производство только на базе выручки за проданное оружие, то есть мы проиграем в конкуренции точно так же, как проиграем, производя на продажу стиральные машины или яблочное повидло. Почему МиГ-29 — хорошая машина? Потому что на ее разработку с 70-х годов не жалели средств, делали-то для спасения своей жизни и жизни своих детей. А если бы разрабатывали, надеясь на несколько миллиардов, которые через 10 лет получим от Бахрейна какого-нибудь, то не сделали бы ничего. С-300 пресловутый испытан аж в 1978 году — разве сейчас можно что-то подобное сделать, рассчитывая только на внешний рынок? Кто нам его закажет? Сама разработка этой системы была возможна при значительной концентрации средств и усилий. Сейчас торгуют тем оружием, что было создано в СССР, а не в России.

Кстати, те же американцы будут конкурировать с нами, продавая обычную серийную военную технику. Они-то отнюдь не разоружаются! То есть военная промышленность не существует и не может существовать сама по себе, рядом с больной экономикой. Это ветка на дереве экономики, и ее задача — не плоды приносить, а колючки, и поострее. И при засыхании корней она высохнет тоже. Таким образом, производство рядовой, обычной военной техники будет неконкурентоспособно по тем же причинам, которые делают неконкурентоспособной нашу промышленность вообще. Производство же уникальной военной техники, за которую мы могли бы брать монопольную цену, окупающую наши издержки — невозможно по другой причине. Дело в том, что все больше стран переходят на стандарты НАТО. Это касается не только братьев-славян (чехов и поляков), но и других стран всего мира.

Причины этого прискорбного явления известны. Этот дополнительный отрицательный фактор с лихвой перекрывает невыгодность работы военной промышленности только на внешний рынок. Не будет страна-союзник Запада покупать русское оружие, даже не по причине врожденной пакостности. В одной армии, в одном военном блоке трудно иметь разные системы оружия, это касается и совместимости по боеприпасам, по источникам питания, по радиочастотам, по топливам, по маслам и т. д. Поэтому нельзя рассчитывать, что системы наведения какая-то страна закупит в США, а штурмовики у нас. Вряд ли страна купит у нас партию армейских пушек, если в ее флоте используются снаряды других калибров. Когда-то мы делали оружие, к которому подходили натовские боеприпасы. Из 82-мм миномета можно стрелять американскими 81-мм минами и т.д. Сейчас ситуация изменилась. Что делать нам? Перейти на натовские боеприпасы?

Разворачивать «экспортное» военное производство? Реальным стандартом русского происхождения в мире остается, пожалуй, только патрон 7,62х39, от которого мы сами в 70-е годы в связи с избытком ума отказались. Но ведь под этот патрон может делать оружие не только Тула — на мировом рынке есть автоматы и пулеметы Калашникова и китайские, и хорватские, и аргентинские, и из арсеналов бывшей ГДР… Чем они хуже? Есть системы оружия, которые можем пока продавать только мы. Но Запад стал поумнее, или, точнее, остался достаточно умным. Он создал невыносимую обстановку именно для потенциальных покупателей нашего оружия. Ирак, Ливия покупали бы наше оружие и платили бы долги, но Запад крайне затруднил им доступ к нефтедолларам политическими и военными методами. Сейчас ситуация дополнительно осложняется и государственной политикой, определяемой тем самым «золотым правилом».

Военное производство Китая базируется во многом на советских стандартах, с ним возможна и кооперация. Она и идет явочным порядком, но что это за кооперация? За несколько десятков тысяч долларов у наших НИИ и КБ, живущих «на вольном выпасе», покупаются разработки и образцы, а производство развертывается в Китае. С секретной техникой и того лучше — приобретается образец и копируется. У нас очень хвастаются комплексом С-300, и, боюсь, зря. Образцы его есть уже и в США (через Белоруссию, еще до Лукашенко) и в Китае. Результат? Китай уже выбросил на рынок свою версию С-300, несколько упрощенную. Вместо РЛС с фазированной решеткой там стоит простая, но наша ниша рынка вооружений резко сузилась. Уже и на американских фрегатах стоят РЛС советской разработки, а что мы получили? Сейчас — несколько десятков тысяч долларов для разработчиков и чиновников, а в перспективе — смерть тысяч наших моряков и летчиков в морских волнах. Раньше, производя уникальные системы оружия, мы по крайней мере цену могли устанавливать сами. А сейчас и уникальным системами оружия советской разработки приходится конкурировать.

На рынке оружия есть Украина со своими танками и БМП. Да даже когда на рынок независимо выходят два российских завода, этот рынок вместо монополистического становится конкурентным — невыгодным для обоих продавцов. Можно рассказывать долго, но итог один — мы не победим на мировом рынке, пока его прилавки контролируются другими. Это касается и оружейного прилавка мирового рынка — как одного из самых богатых. Оружейное производство может служить неплохим подспорьем, если торгует само государство, и если это государство — СССР, но как только на рынок выходят наши предприятия по отдельности — то их технологического задела хватит лишь на несколько лет, и эти несколько лет почти кончились. Ну и в добой — даже коммерческие запуски спутников нам, по законам физики, обходятся дороже, чем другим странам.

Чем дальше старт от экватора, тем мощнее, а значит и дороже, должна быть ракета-носитель. Сделали наши и украинские ракетчики уникальную штуку «Морской старт» на базе нефтяной платформы. Но права на эту технологию — у американцев, у «Боинга». Ну, так уж вышло, никто не виноват. Вот поэтому оставьте все надежды. Мы не победим в конкуренции на мировом рынке. Да, грустно, да, обидно, но это так. Воспринимайте это как данность. Почему невыгодно торговать сырьем. Горький опыт открытия мировому рынку вызвал в среде тех, кто способен думать, потребность осмыслить причины краха российской экономики. Процесс утечки капиталов из нашей экономики не слишком заметен, и на эту главную составляющую кризиса внимания обращают как-то меньше. Те, кто вывозят капитал, не заинтересованы в рекламе своих достижений, а те, кому для производства капитала не хватает, говорят об этом… но они деморализованы тем, что их производство неэффективно, и все их попытки конкурировать даже в производстве простых и традиционных товаров терпят фиаско.

Большинство реальных производителей не считают себя вправе требовать капиталовложений, зная, что в нынешних условиях они не дадут прибыли на вложенный капитал. Поэтому промышленники (неважно, директора это государственных предприятий или частники) пытаются сначала найти причины убыточности экономики, а потом уж претендовать на капиталовложения, чужие или свои. Многие из них подсознательно склонны винить себя (на природу грешить у нас не принято), хотя многие уже подметили, что при расчете производственных издержек самой тяжелой гирей на весах служат затраты энергоносителей — если бы не счета за отопление, говорят они, мы могли бы держать мировую цену. Но некоторые склонны обвинять… «засилье иностранных товаров». Дескать, именно оно приводит к разорению наших производителей. Но такие обвинения не слишком разумны — иностранные товары и оказались-то у нас в стране потому, что наши не могут составить им конкуренции.

Еще раз напомню — увы, приходится — «конкурентоспособные» не значит «качественные». Это сейчас и дети знают! И зарубежные товары бывают невысокого качества, просто цена должна ему соответствовать, и товар будут брать. Бывают разные по цене стиральные машины одной фирмы, у одних бак пластмассовый, у других — стальной, такие подороже. Берут и те и эти, у каждой свой покупатель. На мировом рынке, грубо говоря, можно дырявые носки прямо с ног продать, надо только назначить правильную цену. Наша проблема лишь в том, что на товар одинакового с зарубежным качества мы больше тратим при производстве, чем иностранцы, и приходится продавать в убыток. Производитель либо не может продать, если пытается установить цену, окупающую издержки, либо разоряется, если продает по мировой цене. Отсюда и бартер пресловутый! Не может наш производитель продать за «живые» деньги свою продукцию, потому что он должен выручить больше, чем затратил, а мировая цена — ниже. Вот он и меняется с другими такими же, баш на баш.

То, что называется бартером, на самом деле стихийно возникшая неконвертируемая российская валюта, пока безналичная. Но наши промышленники и экономисты не решаются признать, что нельзя избежать неизбежного, и как бы не знают о более высоком уровне издержек в нашей стране. А если не использовать обычный экономический анализ «выгоды-издержки», то остается только подозревать нечестную игру иностранцев. Считается, что в мире существует предвзятое отношение к России, и что нас разоряют целенаправленно: «…Как только СССР стал проводить политику «включения в мировой рынок», ему немедленно опустили цены на все экспортные ресурсы: нефть, лес, руды, металлы и т. д. То есть начали обворовывать граждан СССР, их детей и будущие поколения». (Ю. И. Myхин, «Кредит», газета «Дуэль» No 17, 1999 г.) Действительно, дела обстоят таким образом, что цены на сырье в мире падают. Произошло ли это из-за того, что на рынок вышла Россия? Нет, и до того мы экспортировали сырье в довольно значительных масштабах.

Просто Россия более зависит от внешней торговли, чем зависел Советский Союз — у него и свое производство было, а нам это падение цен гораздо заметнее. Тут чувствуется давнее наше заблуждение — мы считаем, что мы очень значительная величина в мире, и что ради нас приводятся в действие глобальные процессы. Это не так, наши огромные пространства, как и Антарктида, ни на кого не производят впечатления. В мире что-то значили не миллионы квадратных километров тундры, а государственная мощь СССР, и с ее исчезновением мы выпали даже из первой десятки, и Франция и Англия более значимы, чем мы. Во всех отношениях — и в науке, и в спорте, и в культуре особенно. И это касается и сырья — с нашими жалкими 40 млрд. долларов сырьевого экспорта — мы никто. Поставляем мы нефть, не поставляем — никто в мировом масштабе этого не заметит. Даже лес — в мире его много, а в Америке, Канаде, Европе уже давно действуют лесные фермы, где, как на конвейере, убирают насаждения нескольких американских видов сосны, которые быстро растут и дают отличную древесину. И вообще сырьевыми регионами двадцать первого века станут тропические области Африки и Южной Америки.

А вот целенаправленное давление на производителей сырья — имеет место, и не только Россия является мишенью. Падение цен на сырье — давний процесс. Добывать сырье умеют все лучше, расходуют все экономнее, а запасы даже невозобновляемых ресурсов еще далеко не исчерпаны. Казалось бы, месторождений становится все меньше, цены на сырье должны расти — ан нет, на все виды сырья идет планомерное падение с 50-х годов. Только нефть росла до 86-го года (в 5 раз с 50-х годов), правда, с учетом инфляции это не в пять раз, а поменьше. Но в 86-м начался резкий спад, а сейчас он еще усилился. Все-таки, в данном случае, видимо, более правилен другой закон, а не закон спроса и предложения, как утверждают западные экономисты. Согласно закону стоимости, открытому, по-моему, еще Марксом (так нас по крайней мере учили), в условиях конкуренции цена на товар стремится упасть до уровня издержек на его производство. Вот она в мире и падает.

Бывший владелец сырья в результате получает не стоимость сырья, а только возмещение затрат на добычу плюс прожиточный минимум. Вы думаете, колумбийские старатели, добывающие лучшие в мире изумруды, богачи? Нет, нищие. Кстати, может быть, вы думаете, что мы — владельцы наших природных богатств? Нет. Даже если не принимать в расчет разнообразных …ских, то все равно: владелец ресурсов тот, кто их потребляет. А это не мы! Немцы потребляют на душу населения 26 кг алюминия, а мы 10, и не немцы его производят. Фосфорных удобрений американцы расходуют 157 кг на душу, мы — 16. И эти данные относятся к тому периоду, когда у нас все работало. Вот кто владелец ресурсов! Нас не только разоряют целенаправленно — так и само собой получается, как только мы вливаемся в «мировой рынок». Причем все мировые производители от продажи распространенного сырья имеют хоть мизерную, но выгоду, а мы продаем чаще в убыток — у нас и на добычу сырья затраты больше. Нашим лесорубам телогрейки нужны, а бразильским — нет и т. д. и т. п.

Для высокотехнологичных товаров этот закон стоимости не успевает подействовать — появляются все новые виды, и производитель такого товара, пользуясь монополией, держит высокую цену. Это хорошо видно по процессорам фирмы Интел — новые модели довольно дороги, пока конкуренты — АМД, «Сайрекс», некоторые другие — не выпускают аналог. После этого цена быстро падает до уровня себестоимости. То же касается и других высокотехнологичных изделий. И на автомашины каждой конкретной модели цены после выхода в серию снижаются, и порой довольно резко, но новые модели — новые цены. Автомобиль нынешний — не тот, что был в 50-х годах! Такие производители, как серфингисты, должны держаться на переднем фронте волны, и тогда они несутся вперед. А вот руда — и всегда была руда, ее потребительские свойства не меняются, и сейчас немыслима ситуация, как в войну, когда добыча какого-либо стратегического сырья давала десятикратную прибыль. Тут надо быть шведами: чтобы все вокруг воевали, а мы бы только рудой торговали. Удержать цену существенно выше себестоимости могут только монополисты, и против сырьевого монополизма Запад борется всеми силами. Западные страны эффективно разрушают все союзы экспортеров сырья типа ОПЕК, не давая производителям удержать цены на высоком уровне. Но, кроме того, наша страна и не борется за цены, особенно сейчас. Нефть, например, экспортируют мелкие фирмы, нередко это просто бандитские группы. Их задача — продать как можно больше и поскорее смыться, какая уж тут стратегия. То же — и в других областях.

И самое грустное, что эта ублюдочная политика не нова. Мы и раньше могли лучше влиять на мировую конъюнктуру, но… Например, многие виды сырья производили только мы и ЮАР, но по причинам «идеологического» свойства какое-либо взаимодействие между нашими странами было невозможно. Как мне кажется, западный мир намеренно осложнял ситуацию в Южной Африке, поощряя наиболее непримиримые к «коммунистам» слои, делая тем самым в конечном итоге дешевле сырье. На мой взгляд, тот странно высокий накал войны в Анголе, явно превышавший геостратегическое значение этой страны, инспирировался Западом через свою агентуру и в ЮАР, и в СССР. Цель та же — чтобы алмазные и хромовые короли не договорились между собой о монопольно высокой цене. И опять-таки, если кто думает, что такая ориентация нашей внешней торговли навязана нам западными теоретиками, то это от невежества. Практическими политиками — в какой-то степени да, но не экономистами-теоретиками.

В западных учебниках для туземцев особо предупреждают, что опасно базировать экономику на сырьевом экспорте, а тем более на монокультуре. В случае падения цен на этот вид сырья экономика такой страны кончает крахом! В качестве примера в «Экономикс» С. Фишера приводится Гана, специализировавшаяся на какао. В 70-х годах мировая цена на какао иногда ни с того ни с сего падала в три раза. Эффект для экономики Ганы был как в известном театральном анекдоте про «гонца из Пизы». Сейчас можно уже приводить в учебниках в пример и Россию: наше «какао» — энергоносители. Дело старое, но в 70-х — 80-х годах данные о нашей внешней торговле были секретны, и неспроста. От кого секрет? От американцев? Так с ними и торговали. Просто кое-что делалось явно не в национальных интересах. Мы снабжали Америку титаном в виде титановой губки (то есть после самой энергоемкой операции) в объемах, как раз достаточных для ее производства военной авиации. И это при том, что тогда действовали унизительные ограничения во внешней торговле, санкции против СССР, да и вообще — «холодная война». Нет бы сказать — ах, так? Летайте на фанерных. Но уж очень хотелось долларов… а чтобы народ не беспокоить, все было секретно. В общем, не с Горбачева все началось, при нем фурункул просто прорвался наружу. Но это уже субъективный фактор, то есть неблагоприятное влияние на нашу жизнь конкретных лиц, оказавшихся у власти.

Если народ не может регулярно контролировать и наказывать власть, если власть не будет ответственна перед народом — такая ситуация неизбежна. Автаркия. Государство — это самодовлеющее общение граждан, ни в каком другом общении не нуждающихся и ни от кого другого не зависящих. Аристотель. То есть, видите, никакая внешняя торговля стране в целом ничего не дает, даже если мы постараемся распределить вывоз по уму. За сырье платят — только за добычу, сложная техника нам слишком дорого обходится… Отпустив частника в свободное плаванье по волнам мирового рынка, мы лишь теряем достояние наших потомков, созданное нашими предками. Надо лишь признать реальное положение вещей. На мой взгляд, для создания жизнеспособного государства на российской территории нужно лишь одно: ВНУТРЕННИЙ РОССИЙСКИЙ РЫНОК ДОЛЖЕН БЫТЬ ИЗОЛИРОВАН ОТ МИРОВОГО. Я сказал эту фразу, которой, как черт ладана, боятся демократические журналисты, политологи и экономисты. Стоит только намекнуть на благотворность изоляции российского «экономического пространства», как начинается жуткий, отвратительный для слуха визг: «Автаркия!», «Международная изоляция России!», «Железный занавес!», «Экономический ГУЛАГ!». Реакцию легко предсказать, фантазия у сторонников «мировой экономики» небогата. Но полностью ли изолирован? Или частично?

Попробуем сначала рассмотреть вопрос теоретически — а можно ли полностью изолироваться от внешнего мира, а если нельзя, то почему? И если мы все-таки решим, что изолироваться не стоит, то на каких основах должно базироваться наше взаимодействие с внешним миром? И что оно нам даст? Полная изоляция от внешнего мира, или самодостаточность, или изоляционизм, или полное самообеспечение — по-научному называется «автаркия». К ней призывают сейчас те, кто по горло наелся мировым рынком. Согласно «Президентскому посланию 1999 года», такие призывы — подрыв российской государственности, не больше, не меньше. Зная аристотелево определение государства, можно сказать, что подрыв российской государственности начался давно. Уже привычно слышать заклинания из уст тех, кто считает себя «реформаторами» и «демократами»: «изоляционизм не нужен, вреден, бессмыслен».

Так любит говорить Л. Черной — предприниматель, сделавшийся миллионером на приватизации российского алюминиевого комплекса и внешней торговле алюминием. Приводят иногда и якобы цитату из Маркса с тем смыслом, что ограниченная экономика якобы обречена на гибель. Странная мысль: любая экономика ограничена территориально — например, современная ограничена по крайней мере размерами земного шара. И поэтому она обречена? Не знаю, говорил ли так Маркс, но приводящие эту цитату явно не в ладах со здравым смыслом. Поэтому ни одна сколько-нибудь разумная экономическая теория вовсе не может утверждать, что самодостаточная экономика невозможна. Возможна.

Даже и небольшая страна может сколь угодно долго существовать по-робинзоновски, лишь бы ее население не превышало возможностей страны по производству продовольствия. Правда, развитие в такой изолированной стране может полностью остановиться — из-за отсутствия противоречий. Так, в начале 17-го века, одновременно с нашим Смутным временем, в Японии тоже происходили непростые события. После изгнания из страны европейцев (они вдохновили антиправительственное восстание японских христиан) и самоизоляции страны там наступил технический регресс. Вышло из употребления огнестрельное оружие и прекратилось использование денег (даже и не знаю, минусы это на самом деле или плюсы), вернулись платежные средства в виде мешков с рисом. Другое дело, что современные средства обороны (а в покое никого в мире не оставляют, кто упал — того съели) требуют технического прогресса, который при полной изоляции затруднен. Американская эскадра коммодора Перри пушками заставила Японию в 19-м веке открыться мировому рынку, на свою голову. Японцы тогда этого не хотели, но их пушки были неконкурентоспособны по сравнению с американскими. Кстати, японцы в считанные годы наверстали тогда отставание, то есть период «автаркии» не ослабил какую-то коренную способность нации к техническому прогрессу.

Отчасти поэтому я считаю, что мы, дважды в 20-м веке войдя в мировую пятерку лидеров, сможем занять достойное место в мире и в 21-м. Если мы не хотим, чтобы нас, как японцев 19-го века, «открывали», надо иметь хорошую военную технику, то есть современную, а в ней порой используется разный «дефицит». Даже у нас во время войны не хватало некоторых видов сырья, и вовсе не из-за технической отсталости, просто нет у нас, и все. Экзотический пример: ну не живет у нас шеллачный червец — а шеллак, использовавшийся и во время войны в некоторых специальных приборах, ни одна самая развитая страна заменить не смогла. Сейчас хрома нет, а в производстве специальных сталей заменить его нечем. Сурьмы нет, современных микропроцессоров, мало вольфрама, мало урана, да мало ли чего.

Поэтому полная автаркия невозможна практически. А вот желательна ли? Даже если оставить в стороне военный аспект экономики — неприятная это наука, как бы убить побольше и подешевле — есть и в обычной жизни доводы против полной автаркии. Ведь мы говорим, что экономика построена на человеческих потребностях — то есть желаниях, для удовлетворения которых человек согласен трудиться. Что такое «автаркия»? Это полная изоляция от мира. Что выкопал, то и съел. Хорошо ли это? Нет, это плохо. Кофе у нас не растет, а многие без него жить не могут. Был такой случай в истории: в 1813 году немцы восстали против Наполеона, потому что континентальная блокада оставила их без кофе и сахара. Человек сформировался в Старом Свете как биологический вид без доступа к табаку и какао, значит, эти вещи для нас не необходимы. Но найдем ли мы в себе силы отказаться от этих порочных привычек выкурить сигарету и съесть шоколадку? Лучше нашего шоколада — только швейцарский, но какао-бобы растут в тропиках. Из-за этих роскошеств мы нуждаемся во внешней торговле, так как у нас и приличный табак не растет. У нас нет хлопка, цитрусовых.

Я не буду это долго обосновывать — каждому понятно, что жить при автаркии можно, но современное общество слишком завязано на международную торговлю. Да что говорить, даже в доледниковую эпоху зафиксировано распространение каменных орудий и украшений далеко от места их изготовления. И наша история не подтверждает благотворность автаркии — у нас были периоды бурного роста промышленности при сохранении обширной внешней торговли. Значит, полная изоляция по крайней мере не необходима. Значит, если не интеграция в мировую экономику, то по крайней мере внешняя торговля желательна. К сказанному надо добавить: самое неприятное в условиях автаркии — повышенный расход ресурсов из-за мелкосерийного производства. Мы — не такая уж большая страна. Наш рынок ограничен по объему, но не по разнообразию потребностей, и мы используем огромную номенклатуру изделий, многие из которых потребляются в небольшом количестве.

Для их производства в условиях автаркии придется разворачивать огромное количество специализированных мелкосерийных производств. Мелкие серии плохи тем, что на единицу продукции уходит больше сил и получается больше отходов, чем в крупных сериях. Для производства многих видов продукции нельзя обойтись без развертывания технологического оборудования и оснастки «по полной программе» — независимо от того, сто эмалированных кастрюль будет производиться или миллион. Чем крупносерийнее производство, тем более эффективным его можно сделать. Выгодно было бы выменять небольшую партию чего-то «у них» на часть крупной серии, производимой «у нас». Иначе, при нашем-то расходе ресурсов на выживание, мы еще дополнительно будем нести убытки из-за мелкосерийности. Конечно, разнообразие красит жизнь. В США даже патроны к «Калашникову» выпускает чуть ли не десяток фирм, и стрелок-любитель может хвастаться перед друзьями любимой маркой. Там практически нет предмета, у которого не было бы «двойника», выпускаемого конкурентом. Но это во многом декорация: при всей непохожести телевизоров и огромном количестве их производителей кинескопы для них очень долго выпускались всего тремя фирмами, лишь сейчас к ним присоединился Самсунг. В современном мире очень распространено так называемое OEM-партнерство.

При этом продукция производится вскладчину несколькими фирмами. После того, как изделия сходят с одного-единственного конвейера, OEM-партнеры ставят свой «лейбл» и реализуют самостоятельно. Таким образом, например, производятся популярные у нас фотообъективы «Солигор», поразительно дешевые для «японской» фототехники. Одновременно в мире продаются абсолютно идентичные объективы под марками «Косина», «Вивитар», «Фойхтлендер» и т. д. Это как раз OEM-партнерство. Кстати, производят «японскую» фототехнику и электронику сейчас, конечно, на самом деле Китай, Юго-Восточная Азия и даже Ирландия, так как тамошнему рабочему можно меньше платить, чем японцу. Если вам приходилось относить в ремонт старый ксерокс или лазерный принтер не очень популярной фирмы, то вы, возможно, замечали, что ремонтники первым делом листают потертые брошюры — таблицы соответствия. На самом деле некоторые устройства, идущие под маркой «Эппл», например, выпускаются «Кэноном» или «Хьюлетт-Паккардом».

Причина та же — ну невыгодно выпускать тысячами, а сотнями тысяч выгодно. В мире это понимают, пора понять и нам, что мелкие производства не всегда выгодны. Есть в мире уникальные производства, снабжающие своей продукцией все страны. Например, станки для часовой промышленности делали только в Швейцарии, там же производили штампы для деталей кузова практически всех автомобильных производств мира. Некоторые микропроцессоры выпускаются лишь в одном месте, например, специализированный чип — электронные часы, устанавливаемые на все материнские платы персональных ЭВМ, какая бы фирма их ни выпускала, делаются на одном заводе фирмы Моторола. До перестройки некоторые серии микросхем, производимых в Зеленограде, расходились по всему миру, и не потому, что японцы не могли их скопировать — развертывать свое производство оказалось дороже, чем покупать. И даже сейчас Зеленоград держит в мире первенство по чипам для наручных часов, и не просто держит, а захватил подавляющую долю рынка — конкурентам оказалось невыгодно заново развертывать производство по устаревшей, 5-микронной технологии.

Правда, не знаю, кому это производство принадлежит, нам или все-таки каким-нибудь, мягко говоря, японцам. То есть в идеальном случае, когда решается вопрос о развертывании производства нового типа машин, надо просто считать — может быть, выгоднее произвести дополнительно партию уже освоенных производством машин и поменяться с иностранцами? Вот для таких расчетов понадобятся профессиональные (и высокооплачиваемые) экономисты! Вот в этом главная задача технологов и экономистов — точный расчет издержек в альтернативных технологических процессах. Будет ли выгода по сравнению с другими странами? С учетом нашей энергоемкости? Если будет — можно и продавать, точнее — меняться.

Мы говорили о невыгодности экспорта продукции, технология которого в мире распространена. Но если мы будем выпускать по уникальной — чрезвычайно массовой — технологии, то в этом случае, за счет отличий в технологии, такое производство может быть более выгодным. Еще раз: если наша промышленность будет производить все, то значительная часть производств будут мелкосерийными, что — технологи знают — верный путь к разорению. У нас 130 тысяч предприятий — а современное общество нуждается в гораздо большем числе производств! Но нужен справедливый обмен, а как его достичь? Вот это первый и главный вопрос — как достичь справедливого обмена. Есть принцип — рынок является справедливым, когда продажа и покупка на нем происходят без принуждения. А для этого нужно сильное государство, то есть не такое, где президент смотрит букой, а где экономика способна обойтись своими силами в случае шантажа и принуждения. В порядке анекдота — но не совсем анекдот. До афганской войны серьезным экспортным производством у нас было изготовление галош, продавали мы за рубеж миллионы пар, правда, в основном в Афганистан. Никто не решался отобрать у нас такой экзотический сектор рынка — эта технология в мире была утеряна, как строительство пирамид.

Это еще одна иллюстрация к той же мысли — конкурентоспособной может быть почти любая продукция, лишь бы ее хоть как-то можно было использовать, и лишь бы цена соответствовала ее потребительской стоимости. Итак — автаркия не нужна. Но изоляция нужна! Так в чем же должна быть изоляция? Первая поправка. Третий закон Чизхолма: Любые предложения люди понимают иначе, чем тот, кто их вносит. Следствия: 1. Даже если ваше объяснение настолько ясно, что исключает всякое ложное толкование, все равно найдется человек, который поймет вас неправильно. 2. Если вы уверены, что ваш поступок встретит всеобщее одобрение, кому-то он обязательно не понравится. Как уже показано выше, основной и первой бедой для нашей экономики является утечка капитала. А что такое капитал? Валюта? Нет, как раз валюта — не всегда капитал.

Если она предназначена для закупки чего-то необходимого для производства — тогда да. Если же она используется для покупок для себя, душу потешить — это не капитал. Вот сырье, энергия, оборудование, помещения — вот это всегда капитал! Капитал — то, что может использоваться в процессе производства. Понимаете суть дела? Если дебилу-наследнику достался завод, и он начал, вместо продолжения производства, распродавать станки — то что это такое? Это дебилизм чистой воды. Нормальные люди продают не капитал, а продукцию. Поэтому продажа сырья — и есть сама по себе утечка капитала. Если бы мы меняли один вид капитала — сырье — на какой-либо другой, то такая продажа еще оправдана «трудовой протестантской этикой», да и любой другой трудовой этикой. Но пускать основной капитал в распыл… Нет, таких деятелей западный человек всерьез никогда не воспримет. Поэтому почти неприкрыто и издеваются «их» лидеры над «нашими».