Последняя теория, с которой мы попытались пройти весь путь от вербального начала до эмпирических тестов – структурно-демографическая теория (глава 7). Эта теория уже была развита и тестрована Голдстоуном и другими авторами, что очень упростило мою задачу. Однако голдстоуновская версия теории рассматривает динамику населения как экзогенную переменную, в то время как мы исследовали гипотезу о наличии динамической связи между ростом населения и разрушением государства. Была предложена гипотеза о том, что политическая неустойчивость имеет отрицательное влияние на прирост населения. Преобразовав эту гипотезу в модели, я нашел, что они предсказывают для аграрных государств нерегулярные циклы продолжительностью в два-три столетия. Нерегулярность возникает (в простой модели) в результате переменных периодов, проходящих от краха государства до начала следующего структурно-демографического цикла (интерцикл). Эмпирический обзор имеющихся данных о долговременной динамике населения свидетельствует, что колебания с периодом в два-три столетия – скорее правило, чем исключение (глава 8). Кроме того, основываясь на предыдущей работе Чу и Ли, я анализировал набор данных, содержащий оценки динамики популяции и политической неустойчивости в Китае от 200 г. до н. э. до 1710 г. н.э.
Результаты анализа подтверждают наличие эндогенной связи динамики населения и политической неустойчивости. Качественные обзоры, в том числе обзор Фишера для Западной Европы и мой обзор истории Франции и России подкрепляют эту точку зрения (теория также подтверждается работами Сергея Нефедова). Теория предсказывает более быстрые циклы для кочевых имперских конфедераций, с периодами около столетия. Хотя кочевые государства не являются основным объектом нашего исследования, краткое отступление в историю Центральной Азии XIII ? XVI веков (раздел 9.2.2) дает свидетельства такой динамики.
10.1.4. Геополитика
Одна теория, которую я не смог подвергнуть полному эмпирическому тесту – это теория геополитики (глава 2). Однако и здесь оказалось возможным существенное продвижение на основании преобразования вербальных формулировок теории в математические модели. Так, мы нашли, что механизмы, постулированные, например, Коллинзом – геополитические ресурсы, тыловые нагрузки и позиционное преимущество – ведут к динамике первого порядка . Другими словами, теория не объясняет возникновение продолжительных периодов упадка, которые были характерны для многих исторических империй. Эта теоретическая разработка иллюстрирует одно из преимуществ математических моделей перед вербальными. Последствия, которые могут выглядеть разумными при словесном описании проблемы, не обязательно подтверждаются, когда мы формализуем описание на языке динамических систем.
Нелинейность и инерционность, воздействующие на исторические (физические, биологические) системы, требуют специализированного математического аппарата для установления причинной связи между предположениями и прогнозами. Одним, хотя и ограниченным, эмпирическим применением геополитической теории было тестирование влияния позиционного преимущества области на максимальный размер происходящего из этой области государства. Я не обнаружил статистической связи между этими переменными, сделав вывод, что окраинное расположение не дает постоянного геополитического преимущества. Это не свидетельствует, однако о том, что окраинное положение не может давать временного преимущества. Действительно, имеется много убедительных примеров государств, терпевших поражение, сражаясь на двух фронтах, например, Германия в двух мировых войнах.
Однако эта идея требует строгой проверки. Мы должны избегать «анекдотических» подходов (т.е., аргументации, основанной на примерах). В конце концов, Пруссия в течение Семилетней войны также боролась на многих фронтах и все же одержала победу. Эмпирическая разработка геополитики – другая область, где необходимы дальнейшие исследования. Наиболее адекватным был бы объективный тест, который учитывал бы все военные взаимодействия в пределах определенной области и периода времени, так как это позволило бы избежать любого, сознательного или бессознательного, отбора эпизодов. Однако подбор и исследование серии характерных примеров была бы очень полезным шагом в этом направлении. Подобный пример, который я предлагал в главе 9, касался борьбы за Италию Франции и Испании в XVI веке.
10.2. Объединение различных механизмов в интегрированное целое
Хотя можно утверждать, что полезные результаты были получены во всех отдельно взятых теориях (кроме, возможно, геополитики), не полностью ясно, как разработать интегрирующий их подход. Однако наблюдение за тем, как в отдельных государствах могли взаимодействовать различные механизмы (глава 9), позволяет выдвинуть некоторые гипотезы, которые могут быть разработаны в будущем. Здесь я описываю мое сегодняшнее видение этой проблемы (с оговоркой, что это – формирование гипотез, так как все последующее – сюжет, который может измениться в свете новых моделей и данных). Один из наиболее полезных аспектов системно-динамического подхода заключается в том, что он вынуждает нас определить в каком временном масштабе может работать тот или иной механизм.
Обсуждение проблемы временного масштаба было начато в разделе 8.1, и здесь я могу детализировать его в свете эмпирического развития в последующих разделах. Один «естественный» масштаб времени, уместный в исторической динамике – это человеческое поколение (два-три десятилетия). Это масштаб, в котором увеличивается и уменьшается население, обновляются политические элиты, передается и изменяется культура. Намного меньше временной масштаб действия «экологических» механизмов – сельскохозяйственный цикл, вспышки эпидемий и т.д. Масштаб, в котором работают асабия, этнокинетические и структурно-демографические механизмы намно больше, чем годы или даже поколения. Вековая волна имеет определенный период: примерно 2?3 столетия (в аграрных империях), или на порядок больше человеческого поколения. Такая большая, 10-кратная разница, означает, что поколенные циклы будут вложены в структурно-демографические циклы, и эти два вида циклов не будут сильно взаимодействовать (по крайней мере, это – рабочая гипотеза, которая должна быть проверена).
Таким образом, любая неустойчивость в возрастной структуре, типа бэби-бума, должна происходить независимо от длительных вековых циклов. Другая динамика с более коротким периодом – циклы из двух поколений с периодом приблизительно 40-60 лет. Возможные примеры включают волны Кондратьева, циклы Истерлина, так называемые «длинные циклы» ( Goldstein 1988) и колебания «отцы-дети» в течение фаз децентрализации, отмеченные в главе 9. В этом отношении интересно отметить, что длинные временные ряды цен, типа изображенного на рисунке 7.7 имеют два доминирующих периода: около 300 лет (этот период соответствует структурно-демографическим колебаниям) и около 50 лет (этот период, возможно, отражает некий цикл в два поколения).
Два цикла кажутся просто наложенными один на другой (хотя 50-летний цикл может иметь большую амплитуду в течение периода политической неустойчивости). Даже более короткие циклы, например, 11-летние колебания солнечной активности Чижевского могут накладываться на вершины более длинных. Так что реальнее думать о исторической динамике как о наборе циклов с различными периодами, наложенными друг на друга. Перейдем к рассмотрению долговременной динамики и, в частности, зависимости между вековыми волнами и скоростью ассимиляции или изменения асабии. Используя оценку параметра скорости для религиозного обращения (табл. 6.1), можно приблизительно подсчитать, что время, необходимое для увеличения доли обратившихся с 10% до 90% населения составляет от 150 до 300 лет.
Другими словами, ассимиляция происходит примерно в том же временной масштабе, как и вековой цикл. Напротив, динамика асабии намного более длительна (обнаружение замедленного характера этого процесса было одним из наиболее интересных эмпирических результатов главы 5). Наблюдая за большими территориальными империями, имеющими в период расцвета площадь более 0.5 Mm 2 («великие державы»), мы можем заметить, что существование метаэтнических пограничий в областях их происхождения составляла от 3 до 10 столетий. Таким образом, одна вековая волна – это минимальный период инкубации асабии, и обычно прежде, чем рождается новое агрессивное государство/этния, проходит два или три таких периода. Временная протяженность для успешных империй столь же длительна. Фактически, мы можем измерять долговечность империи количеством прожитых ею вековых циклов.
Этот масштаб является особенно подходящим, потому что заключительный крах империй обычно происходит в течение одного из структурно-демографических кризисов. Измеренная таким образом история «типичной» империи укладывается в два или три вековых цикла. Римская империя, например, имела три цикла: республика, принципат и доминат. Франция, как мы видели в разделе 9.1, до 1900 года прошла три цикла (Капетинги, Валуа и Бурбоны) и теперь находится на четвертом цикле. Франкская империя просуществовала два цикла (Меровинги и Каролинги), хотя можно было бы аргументировать позицию, что был и третий цикл – Оттонские и Салические императоры средневековой германской империи (долина нижнего Рейна была географическим ядром и каролингской, и Священной Римской империй, см. Barraclough 1998:118). Россия до 1900 года прошла два цикла: московский и имперский (Романовский) периоды. Китай имел ряд империй, с обычной продолжительностью в два вековых цикла: Восточная и Западная Хань, затем длительный период распада (интерцикл); Ранняя и Поздняя Тан, затем новый интерцикл; Сун и Южная Сун, сменившаяся периодом иноземного правления (монгольская династия Юань); и наконец Мин и Цин (хотя последняя династия так же может рассматриваться как иноземная).
Я могу продолжать, но из этих примеров видно, что империи продолжительностью в один или в четыре вековых цикла встречается довольно редко. Один из европейских примеров недолговечных империй – Киевское Княжество, которое просуществовало лишь один цикл (с X до XII века). Таким образом, взаимодействие между вековыми циклами и механизмами асабии было ограничено периодами неустойчивости – по крайней мере, в первом приближении. Поэтому, я выдвигаю гипотезу, что великие империи разрушались комбинированным действием снижения асабии и фазы децентрализации векового цикла. Когда асабия еще высока, империя воссоздаст себя после смутного времени. Если асабия стала слишком малой, то период неустойчивости повлечет за собой окончательное падение. Поскольку ассимиляция и демографические процессы происходят примерно в том же масштабе времени, я выдвигаю гипотезу, что эти механизмы взаимодействуют более сложными способами. Основная проблема состоит в том, что фаза векового цикла может воздействовать на интенсивность ассимиляции и даже на ее направление.
В течение фазы централизации, когда отношение элита/общее население благоприятно, элиты ядра империи будут открыты для вхождения периферийных кандидатов. Такая ситуация способствует появлению сильного ассимиляционного давления. Напротив, в течение фазы децентрализации, имперские элиты «закрываются» для пришельцев, стремящихся к улучшению своих позиций; в этих условиях новые претенденты не имеют другого выбора, кроме как формировать альтернативные сети власти и оспаривать установленный порядок. Эти «противо-сети» могут быть основаны на идентичности периферийных этний. Для отделения диссидентов от элиты ядра могут использоваться специфические символьные маркеры, основанные на религиозных, лингвистических или региональных различиях.
Таким образом, социальные условия в течение фазы децентрализации фактически поощряют «обратную ассимиляцию», в процессе которой члены этнического ядра, живущие в периферийной области, испытывают давление в направлении ассимиляции к периферийной идентичности. В данный момент это – только гипотеза, но конечно, ее можно проверить опытным путем. Кроме того, существует эффект обратной связи между динамикой ассимиляции и структурно-демографическими механизмами (глава 6). Если процесс ассимиляции достиг значительных успехов, то вероятно, прежние специфические маркеры (религиозные или лингвистические) уже не будут служить базой для раскола элиты. Иначе под давлением фазы децентрализации элиты расколются по этническим границам, что может привести к бедственными последствиям для империи.
Другая гипотеза состоит в том, что в течение смутного времени следует ожидать «сужения» профиля асабии. То есть, тогда как в хорошие времена члены элиты могут считать себя принадлежащими к общеимперской этнии, в плохие времена они могут возвращаться к их региональной идентичности. Наконец, имеется возможность присутствия других циклов, которые могут наслаиваться на вековые. В разделе 9.1.2 я кратко коснулся схемы двухпоколенных циклов политической неустойчивости, которые обычно следуют друг за другом в течение фаз децентрализации. Здесь может быть связь с волнам Кондратьева, которые имеют ту же продолжительность (40–60 лет). Например, Джошуа Голдстейн ( Goldstein 1988) утверждал, что волны Кондратьева воздействовали на военную динамику в Европе.
10.3. Расширение поля исследования
В начале этой книги я преднамеренно сузил поле исследования до динамики аграрных государств. Я полагаю, что такое сужение продуктивно особенно для начального периода исследования. Настало время, однако, обсудить то, что не было учтено. Важный класс, которого я коснулся только отчасти – это кочевые скотоводческие общества. Исследование этих обществ должно быть поставлено на повестку дня, особенно, потому что кочевые государства играли огромную роль в истории евразийских империй. Другой класс обществ, который я не рассматривал в этой книге – это талассократические государства типа классических Афин, средневековой Венеции или Голландии XVI ? XVII веков. Таким образом, мое внимание было обращено скорее на наземную, чем на морскую мощь, на теллурократию , скорее, чем на талассократию . Этот выбор был преднамеренным. Основные ресурсы теллурократии – это земля и люди (поэтому я акцентировал размер территории и динамику популяций).
Я полагаю, что эти особенности делают теллурократию более доступной для анализа с помощью простых моделей. Заметим, что я избегал любых денежно-кредитных проблем (по крайней мере, в моделях), формулируя модели в терминах продуктов. К тому же, экономическая часть моделей довольно проста и учитывает лишь продовольственную продукцию. Очевидно, что такой упрощенный подход не будет работать при изучении морских держав. Мой акцент на владении землей заставляет меня в значительной степени оставить в стороне объемную литературу о циклах гегемонии ( Modelski and Thompson 1996), даже притом, что я нахожу эту литературу чрезвычайно интересной.
Другое превосходное поле исследования, которого я коснулся лишь слегка – это теория мир-систем ( Wallerstein 1974, Chase — Dunn and Hall 1997), ведь государство, — главный предмет моего анализа. Этот акцент ведет к некоторой предвзятости, которую я с готовностью подтверждаю: к тенденции искать эндогенные причины возвышения и падения империй. Я согласен с идеей о том, что мы должны понять, как работают системы взаимодействующих государств. Наконец, может быть задан вопрос, какое отношение теории и результаты, обсуждающиеся в моей книге, могут иметь в современном мире. Как правило, я выдерживал наложенное мною (по причинам, объясненным в разделе 1.2.2) ограничение периода нашего исследования временем до 1900 года. Это не означает, однако, что я считаю выводы моделей и данных для аграрных обществ полностью неприложимыми по отношению к современным обществам.
Очевидно, что мы не можем непосредственно применять некоторые модели (например, из главы 7) к западным промышленным государствам, так как прирост населения в них не ведет к голоду. Но с другой стороны, некоторые из идей, получившие развитие при изучении динамики элит в аграрных государствах, могут стать плодотворными гипотезами для исследования современных государств (см., например, Goldstone 2002). К примеру, перепроизводство элит может негативно влиять и на современные общества. Недавняя статья в журнале Экономист (14 ноября, 2002) сообщает, что пропорция англичан в возрасте 18?21 года, поступающих в высшие учебные заведения, более чем удвоилась в течение 1990-х годов (от 15 до 33%). Как было показано Голдстоуном, резкое увеличение числа людей с высшим образованием являетяс индикатором усиления внутриэлитной конкуренции.
Приближается ли к кризису британское общество? Это – гипотеза, которая может быть проверена в будущих исследованиях. Другие теории также могут иметь отношение к современным проблемам. Оценивая растущую литературу по проблеме социального капитала, можно сделать вывод, что способность групп и обществ к эффективным сплоченным действиям представляет большой интерес для социологов и политологов. Использование геополитических аргументов позволило успешно предсказать кончину Советского Союза (Collins 1995). Динамика ассимиляции или, наоборот, этнического размежевания и мобилизации также являются ключевым элементом текущей международной политики (Moynihan 1993). Исследования в этих направлениях представляют чрезвычайный интерес. Однако теории и аналитические подходы должны быть в первую очередь проверены на историческом материале, и лишь в том случае, когда мы уверены в их эффективности, мы можем попробовать применить их к современным проблемам.
10.4. На пути к теоретической клиодинамике?
Если объединенный подход моделирования/эмпирической проверки моделей исторической динамики, предлагаемый в книге, способен стать плодотворной программой исследования, то было бы хорошо придумать для такой программы лучшее название, чем «историческая динамика». Я предлагаю назвать это направление клиодинамикой , по аналогии с клиометрией. Сначала термин клиометрия использовался для новой экономической истории в довольно уничижительном смысле (Williamson 1991), но теперь клиометрия – общепризнанное и зрелое направление в истории. Если мы понимаем клиометрию в общем смысле (как изучение любых, не только экономических, количественных данных в истории), тогда клиометрия – это чрезвычайно ценная дополнительная дисциплина в исследовании исторической динамики. Клиодинамика нуждается в клиометрии как в поставщике «сырья» ? эмпирических данных. Но я считаю, что и клиометрия нуждается в дисциплине, подобной клиодинамике, как в источнике теорий и моделей, направляющих эмпирические исследования.