Любое внутреннее напряжение в России разрешалось по необходимости ужесточением внутреннего режима и, что не типично для других, расширением территории.
В скученной Европе уже в раннем средневековье установился баланс конфликтующих сил, периодически нарушаемый вследствии изменения баланса. С X по XIII в.в. в Европе в основном шел процесс внутренней экспансии, проявлением которого было напряженное освоение целины, осушение болот, строительство польдеров и т.д. Не случайно этот период в средневековой Европе рассматривается как период аграрной революции. Росло разнообразие сельскохозяйственных культур, происходил переход на трехпольный севооборот (вместо половины треть площади оставалась под паром), увеличивалось количество железных орудий труда, обеспечивающих более глубокую вспашку, расширялось применение асимметричного колесного плуга с отвалом. Уже в X веке были приняты правила, регламентирующие войну за счет ограничения периодов ведения войны и обеспечения некоторым категориям невоенного населения (клирикам, женщинам, детям, купцам, крестьянам) защиты, которая гарантировалась клятвой воина и постановлением синода в 989 году в городе Шарру. Позднее защита была распространена на рабочий, вьючный, тягловый скот, железные орудия труда и прежде всего на плуги.
Внутренняя напряженность разрешалась совершенствованием договорных отношений (начало формирования гражданских обществ), модернизацией орудий труда, увеличением разнообразия производственной деятельности, поглощающей излишнее население, выросшее за этот период более чем в два раза. Остаточная избыточная энергия канализировалась в Крестовые походы. И лишь на размытой границе со славянским миром немцами проводилась внешняя экспансия, которая практически не влияла на характер и динамику процессов христианской Европы.
На границах России существовали как разреженные пространства, так и пространства, нуждающиеся в ее присутствии. Историческое существование Киевской Руси, правопреемницей которой выступала Московия, создавало прецедент движения на Запад, тем более, что граница европейского влияния проходила по рубежу католицизма-православия. На Север позволяло продвигаться этническая и историческая близость с Новгородской республикой. Восток по представлениям того времени был ничейным, и для его присоединения достаточно было несколько сотен казаков. Среднеазиатские территории оказались вне европейской сферы влияния, и экспансия России шла до полосы столкновения с интересами Англии. И, наконец, Кавказ, присоединение которого потребовало длительного времени и напряжённых усилий, рождало массу проблем, шлейф от которых тянется до сих пор. К концу XIX в. произошло окончательное формирование предельных границ вмещающего ландшафта России, ограниченного естественными природными рубежами: Тихим и Северным Ледовитым океанами на востоке и севере и мировыми цивилизациями на западе и юге, но уже в XVIII в. в России явно обозначилась ограниченность экстенсивного модуса развития и исчерпаемость её культурного потенциала осваивать новые территории. Природные богатства Польши, Финляндии, Средней Азии, Северного Кавказа и Закавказья уже не компенсировали затрат на их вовлечение в экономическую жизнь России.
Обширные территории, подсечно-огневая технология земледелия, требующая постоянного перехода от использования одного участка леса к другому, климатические условия зон рискованного земледелия, малая плотность заселения, отдаленность населенных пунктов друг от друга и, как следствие, низкая частота общения, формировали специфический менталитет населения с особым восприятием окружающего мира. Основным алгоритмом существования на Руси было не прогресс и развитие как в Европе, не гармония и стабильность как в Китае, не неизменность и преемственность как на Востоке, а выживание и упование на чудо. Неслучайно основной акцент в православии сделан на учении о втором пришествии Христа и воскрешении мёртвых.
Обширные территории, отсутствие частного владения на многие земельные угодья и лесные массивы до сих пор не актуализируют проблем организации и минимизации пространства. Изначально в России складывалась иная система ценностей. При кочевом земледелии, коим является подсечно-огневая технология, земля должна была принадлежать всем, в том числе и будущим поколениям, и не подлежать продаже. С древнейших времён шло обожествление земли, как матери, кормилицы, а у матери нет пасынков, все дети её равны между собой, и распределение земли должно быть равным (по-русски — справедливым). В противном случае: «Пусть не будет у меня коровы, лишь бы у соседа не было двух» (русская пословица). Смею высказать суждение, что не ограниченность лесных ресурсов, не интенсивный экспорт леса в мусульманский мир, а частное владение сеньоратом в Каролингскую эпоху основными лесными массивами заставило население средневековой Европы заняться камнетесным трудом, обжигом кирпича и черепицы. Камень требовал иных сводов, черепица — остроконечной геометрии кровли и соответствующего декора. Так, сменяя романский стиль, зарождалась готика с ее вертикалями и устремленностью к предельной оптимизации пространства. Российский менталитет требовал иной формы. Показателен в этом отношении облик дома в стиле «Триумф» на Смоленской площади (метро «Смоленская » Филёвской линии), построенного в 1952 г. по проекту И. Жолтовского. Тяжелой восьмиэтажной жилой коробке при помощи угловой, увенчанной шпилем башни, выступающего громоздкого углового балкона шестого этажа по южному торцу дома, сгущением декоративных пятен и карниза, постепенно сходящих на нет по фасаду, придается иллюзия протяженности. Российское горизонтальное восприятие пространства, стимулирующее уход за горизонт, за предел, на беспредел, в «безудерж», накладывало свой отпечаток и на восприятие ценности момента. Подлинной ценностью выступал не сегодняшний день, а завтра. Европейская ориентация на ценности настоящего отражена в языке: английское «present» — это и настоящее, и подарок, и представление кого-либо, чего-либо. Истоки «психологии отложенного счастья» (счастья за горизонтом, за «бугром»), а вместе с этим и легендарной терпеливости народа, уходят глубоко в историю. В России ни когда не шли куда-то, но всегда уходили от чего-то. Ошибаются, на наш взгляд, отечественные геополитики, утверждающие, что именно пространство и континентальность России должны определять ее национальную политику. Наши исследования говорят о другом: не само пространство, а комплекс проблем, связанный с его переживанием и фиксированный в исторически сложившемся менталитете определяет специфику национального реагирования на управленческие решения. Даже если само пространство сожмется до критического, менталитет будет воспроизводить привычные стереотипы, устойчивые поведенческие реакции.
Расколотость была характерной чертой не только интеллигенции, она печатью лежала и на знаменитой «российской соборности». В условиях российской действительности до сих пор жизнь вне соборности практически невозможна, но и жить в соборности порой невыносимо. «Ты меня уважаешь?» (от ст. слав. увага — обрати внимание) — далеко не праздный вопрос для большинства россиян, — это проявление каждодневного сомнения в искренности соборности и одновременно ностальгия по ней. Здесь основная причина подчиненности частного общему, личного общественному и, как следствие, заниженность ценности индивидуальной жизни. Ментальность, конституируя сознание, закрепляется в языке. Состояние внутреннего дискомфорта только в русском языке фиксируется двумя понятиями: «cтыд» — дискомфорт, вызванный внутренним осуждением неправедного поступка и «срам» — внутренний дискомфорт, вызванный угрозой внешнего осуждения, в отличии от «позора» — состоявшегося внешнего осуждения. Если первое состояние преодолимо, то невыносимость второго может быть и часто становится в России причиной суицида. «Мертвые сраму не имут». Те же, кому удаётся переступить порог срама и «не сгореть со стыда»: уже не испытывают ограничений стыда, поэтому так много жестокости в российской истории. Соответственно русская «совесть» — состояние не допускающее переживание срама.
Отлична была и энергетика человека: длительный период ее аккумуляции сменялся короткими, резкими выбросами, требовавшей непременно быстрой релаксации. Штурмовать небо, недра, «Волочаевские сопки», оппонентов, производственный план, сессию и т.д. — любимое занятие от политиков до студентов. Подобная энергетика, вероятно, формировалась как сезонным и интенсивным характером трудовой деятельности в зоне рискованного земледелия (даже этимологически «труд» происходит от трудно, «работать» от рабства, «cтрада» — страдать), практически беспечным отношением к обустройству своего пространства и почти патологической нелюбовью к точному счету, скрупулезности (синоним крайнего занудства), так и несовершенством информационных каналов и растянутостью коммуникативных связей, требовавших большого расхода энергии. Не здесь ли одна из первопричин того, что «веселие есть питие на Руси». Ведь для того чтобы прокормить себя и свою семью, русский крестьянин должен был работать на пределе своих сил, в 21-25 рабочих дней реально вложить в землю такой объём труда, который в более благоприятных условиях требовал около 40 рабочих дней. В условиях информационной недостаточности российский мир всегда был чуток к слову как к основному носителю информации. Среди всего библейского богатства российский менталитет особо выделял и свято верил, что: «слово — это БОГ», и бог вдвойне, если оно написано пером. Поэтому — поэт в России всегда был больше, чем поэт. То же самое можно сказать и о других мастерах словесного жанра. Типичным проявлением данной особенности можно считать массовое движение поэтов, писателей, актеров, журналистов, пародистов, сатириков и пр. в народные депутаты первых посткоммунистических Советов, их постоянное и часто никчемное мелькание в телеэфире. Они и сегодня составляют бомонд (высший свет) нации.
Управлять населением с таким типом менталитета, легко входящим в искусственно заданные ситуации, с эмоциональным, некритическим восприятием действительности, с оппозиционным настроением к властям, с соборностью, без которой нельзя, но в которой тягостно — без силового принуждения было сложно, а отпустить на саморегуляцию (на волю) — страшно.
Расширенная территория, решая один круг проблем, создавала новые конфликтные узлы, новые поля напряжения — круг замыкался. Управление требовало сильной власти, удержание власти — социальной поддержки. Обеспечение поддержки (напр. формирование класса дворян или, как в настоящее время, — собственников) требовало нового расширения социального пространства и нового передела, что изменяло положение других социальных групп (ужесточение крепостного права или современная люмпенизация основной массы населения) и создавало ситуации бунтов, расколов. Бунты требовали армии, армия — денег и действия. В истории России все внутренние проблемы успешно разрешались войнами, и все победоносные кампании завершались ужесточением режима власти, расширением территории. И наоборот, проигранные кампании — ослаблением гнета власти, попытками внутренней модернизации.

Тема 12. Параметры самоорганизующегося социума — основания определения стратегии социального развития

Нелинейная динамика современных процессов с трудом, но взрывает традиционный менталитет, ломает устоявшиеся взгляды и представления. В России по многим причинам этот процесс происходит значительно медленней и сложнее. Ведь самое сложное для нас — это «меняться». Даже биологически, морфологически изменять свои привычки, представления, стили жизни, характер тяжело и болезненно. Не случайно такие периоды мы называем трудными, переходными, климаксными. Реальную оценку таких состояний сознание автоматически блокирует, но именно череда подобных изменений и составляет суть жизненного развития. Наш термин «порядок» так же метафоричен и не описывает полностью ситуацию динамической устойчивости как её понимают европейцы, в русских терминах семантически заложен и ментально закреплён — «ряд», а, следовательно — линейность и борьба с отклонением от неё. Российское «наводить порядок» звучит страшно, как неприкрытая угроза. Наше смысловое понимание «хаоса» также отличается от восточного и европейского. Для нас «хаос»- это не только беспорядок (без порядков, без рядов), но и предел безобразия (без образов), т.е. за ним пустота, ничего. Для других же — состояние множественности, «вбрасывание» разнообразия, когда не действуют законы элиминации. Хаос и Порядок — две стороны одной и той же медали Самоорганизации. Хаос также сценичен, структурен и многолик, как и порядок, в нём истоки будущей гетерогенности системы, а, следовательно, — резервы будущего развития. Хаос микроуровня — начальное условие возникновения Порядка макроуровня, и наоборот — хаотизация макроуровня есть стимулирование микроуровня к спонтанной самоорганизации, к генерации новых форм утверждения устойчивости. Примером конструктивности хаоса может служить этап «мозговой атаки», когда происходит тотальная генерация идей при одновременном запрете их критики.
В нашей ментальности исторически сложилось и своеобразное отношение к случайности. Под случайностью мы понимаем то, что происходит не по правилам, на что нельзя указать причину. Для нас случайность — это деструкция, помеха, шум, который необходимо не допускать, но если случайность возникает, то кроме силового способа борьбы с ней других вариантов мы не имеем. Для европейцев же случайность — это то, что произошло так, но могло произойти и по-другому, но в любом случае произойти может всегда. Для них случайность — это шанс, удача, подарок, который можно получить только в настоящем. В Европе исторически формировалась психологическая установка на превентивную встречу со случайностью. Знаменитое американское «keep smiling» (улыбайся) или резко негативное отношение к подсказкам, шпаргалкам есть не что иное, как стремление застраховать себя от отрицательного выбора в последующих жизненных ситуациях. К этому же ряду, как подготовка сознания к неожиданной встрече с нежелательной случайностью в будущем, относится и популярность разного рода «страшилок», «ужастиков», «триллеров». Культура, рвущаяся к случайности, способная существовать в режиме неравновесности, т. е. высокой изменчивости, автоматически выходит на «happy and» своих произведений. Обилие же нашей «чернухи» свидетельствует о том, что мы ещё не готовы жить в условиях существования современной европейской цивилизации.
Однако есть и позитивные сдвиги в российской ментальности. Например, изменяется наше восприятие времени. Оно всё больше приближается к европейскому пониманию времени как стрелы, летящей только в одну сторону. Об этом свидетельствует исчезновение из лексикона понятий аморфного времени: надысь, ужо, давече, намедни, ныне и т.д. Русское «время», происходящее от «веретено» — вращаться, возвращаться, на протяжении столетий формировало представления о возможной обратимости всего сущего, а значит и о его бесконечности и малой ценности. Соответственно и в нашей отечественной парадигме действие времени рассматривается как заполнение некоего музея, в который можно войти за поиском нужного ответа или как своего рода аккумулятор. Русское время не только циклично, но и крайне дискретно. В «музей нашего времени» мы заходим, как правило, летом. Зимой наше время спит, зимой не должно быть событий. Наша история записана «летописями», прожитое прошлое, возраст мы исчисляем не пережитыми событиями, не годами, а прожитыми летами. Если же время, как мы его представляем, иногда и привносит разрушения, то только на отдельные части, которые, продолжая существовать, постоянно будируют надежду на возвращение к былой целостности. Когда же мы имеем дело с необратимостью, поток времени находится в постоянном конструировании нового, а это означает, что будущее не дано нам раз и навсегда. Оно — вероятностно. Мы как бы блуждаем «рыскающим» образом в поле своих собственных возможностей. Впереди у нас только пространство возможных состояний, но в какие из них мы попадём, и какие реализуются, мы принципиально знать не можем. Более того, за спиной у человечества также не прямая линия детерминированной событийности, уходящая за горизонт прошлого, а пространство случайным образом реализованных альтернатив. Как они создавались, какие были ещё варианты, почему был реализован именно этот сценарий, мы не узнаем, а «победители» дадут только свои версии. Не случайно во времёна Древней Греции богиня прославления Клио стала по совместительству и музой истории. Свиток и грифель в её руках — свидетельство, что она бдит и внемлет победителям и не позволит исчезнуть в небытии их подвигам. Последующие «оракулы», опираясь на эти свидетельства, в своих социально-экономических стратегиях будут делать новые предсказания, обрекая население на очередные неудачи. По сути дела, историю движут не победы, а поражения и неудачи, ибо только они заставляют внимательно всматриваться в действительность и коррелировать своё поведение.
Замечательное стихотворение по этому поводу написал немецкий поэт Эрих Кестнер.

«Хвала неудачам»
Когда бы мы вдруг победили
Под звон литавр и пушек гром,
Германию бы превратили
В огромный сумашедший дом…

Когда бы мы вдруг победили,
Мы стали выше прочих рас:
От мира бы отгородили
Колючей проволкою нас.

Когда бы мы вдруг победили,
Все страны разгромив подряд,
В стране настало б изобилье…
Кретинов, холуёв, солдат.
………………………………..
Тогда б всех мыслящих судили,
И тюрьмы были бы полны…
Когда б мы только победили…
Но, к счастью, мы побеждены.

А победам просто поют гимны и пока победители празднуют свои успехи, жизнь перестраивает комбинации и победители, выходя из-за столов, попадают в другой мир и победы становятся «пирровыми». Это означает, что если в принципе и возможно предсказание поведения процесса во времени, в действительности это оказывается практически невозможным, поскольку ничтожная погрешность в определении начальных условий приводит к ошибочному предсказанию некоторого отдалённого будущего. Чем больше размерность страны и серьёзней реализуемый проект, тем существенней погрешность на выходе.
А.С. Пушкин, критикуя «Историю русского народа» Н.А. Полевого, писал: «Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть СЛУЧАЯ — мощного, мгновенного орудия проведения» [42, с. 100]. К. Поппер назвал несостоятельность социальных прогнозов «Эдиповым эффектом» и приводит пример: «Положим, предсказано, что цены на акции сначала будут три дня расти, а затем упадут. Ясно, что их следует продавать на третий день; но это вызовет падение цен и фальсифицирует предсказание. Короче говоря, точный и детальный календарь социальных событий есть идея самопротиворечивая; поэтому точные и детальные социальные предсказания невозможны» [43, с. 21]. Пример из нашей жизни: предсказание инфляции в форме инфляционных ожиданий, что делается у нас регулярно, существенно влияет на масштабы и темпы реальных инфляционных процессов. Ожидание инфляции ориентирует поведение людей на срочные закупки товаров и тем самым провоцирует раскручивание спирали инфляции сверх ожидаемого прогноза. В итоге — не запланированная нагрузка на бюджет по поводу стабилизации инфляции, сокращение его гарантированных статей, рост социальной неудовлетворённости и т.д. Российские политические технологи интуитивно вышли на парадоксальность предсказаний и активно используют их в политической борьбе. Завышение рейтингов лидеров оппозиции в СМИ есть акты по реальному сокращению их электората. В более широком контексте — это проблема влияния качества информации на ситуацию, к которой она относится.
Достоверно только настоящее, проблемами которого и следует жить. «Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы»[44]. Журналистское выражение «на злобу дня» произошло не из-за того, что день зол, а потому, что каждому дню хватает своих забот.
В своё время М. Хайдеггер, который раньше многих увидел ограниченность и исчерпаемость развития современной науки, сумевший отделить настоящее как единственно реальное и ценное бытие человека от наслоений прошлого и современного нашего культурного сознания, сопутствующее настоящему, предсказал и дальнейший ход научного познания. «Понять направление, в каком вещь уже движется сама по себе, значит увидеть её смысл. Во вникании в такой смысл суть осмысления, которое больше, чем осознание чего-либо. Оно — отданность достойному вопрошения. Сегодняшнему человечеству требуется осмысление как отзывчивость, которая в урочный час утратит характер вопроса и станет простым сказом»[45, с. 253].
Следует прекратить призывать «политических бульдозеров» рыть политические и экономические траншеи и загонять в их русло социальную жизнь. Следуют начать чутко прислушиваться к симптомам самоорганизующихся социумов и не препятствовать, а всемерно поддерживать течение социальной жизни в соответствии с ею же избранным вектором развития и в удобном для неё канале. Причём, во главе потока социальной жизни должны быть не экономика и не политика, а культура, традиции, исторически выверенные приёмы организации развития и удержания устойчивости, адекватные национальным ценностям и менталитету наших этносов. Движение социальной жизни — это движение от одного культурного образца к другому, от одного патерна к другому.
Есть некоторые неведомые нам тайны исторического процесса. Среди которых: зависимость качества изменения системы от условий прошлого. На базе анализа начальных условий возникла целая научная отрасль — биосоциогенетика. Данная зависимость называется гистерезис или запаздывание в изменении состояния системы, определяемое не только условиями данного момента, но и обстоятельствами неведомого нам прошлого.
Явление гистерезиса хорошо демонстрируется бимодальным рисунком, на котором изображена женщина. Одни видят в этой женщине глубокую старуху, другие — молодую девушку.

Особенность данного рисунка не в забавности того, что одни видят одно, другие — другое и примирение между ними практически невозможно, а в том, что их выбор был уже заранее определён какими-то неизвестными начальными условиями.
С этих позиций необходимо реально оценить возможности современного российского государства решать вопросы развития.
Исторически Россия обладает весомым природно-пространственным, энерго-сырьевым, людским и культурологическим потенциалом, позволяющих претендовать на создание достойных условий жизни собственному населению, формирование значимых в масштабе Планеты цивилизационных ценностей и на свою роль в мировой геополитике. При этом изъянами российской истории в реализации её потенциала всегда были два фактора: низкий уровень самоорганизованности российских этносов, связанный с условиями жизни на грани выживания, требующей колоссальных энергетических затрат и длительных релаксационных пауз, а так же слабость её государственной организации, обусловленной необходимостью компенсировать низкую биопродуктивность среды, издержки ее климата и не достаточную самоорганизованность народа. В политическом плане это извечная российская проблема соотношения государства и общества.
Большинство бунтов, революций, непредвиденных катаклизмов, случайных сбоев, напряжений и т.д. происходит первоначально из-за ничтожного отклонения, малейшего шума, вызывающего некоторые угрожающие начальные условия, о которых никто не знал и не мог подумать, ибо все близкие состояния не таили в себе угрозы. Вообще проблема роли и значения начала, волновавшая ещё древних греков (так называемый «парадокс начала»), приобретает особую остроту в наше время. Начальные условия содержат в себе 100% неопределённость и 100% ответственность за принятый выбор и в снятом виде присутствуют в системе, пока она жива. Более того, американский специалист по политической методологии Дж. И. Джексон даже вывел формулу: «Завершение процесса определяется тем, как он был начат» [46, с. 704]. Подобную структурирующую роль начало приобретает тогда, когда система, приближаясь к своим пороговым значениям, актуализирует свою потенцию в которой она прежде всего «припоминает» характеристики своего начала. Роль начала зафиксирована в языке: » Лиха беда начало», » Хорошее начало — пол дела откачало», «Начало — начальник» и т.д. Интересно, что в структурах, где ответственность возглавляющего максимизированна — должность называется «начальник» (силовые, спасательные, пожарные, медицинские структуры), а там где иерархически размыта — «руководитель» (рукой водить, а в случае усиления динамики, что-то вроде рукосуйства). Там же где ответственность возглавляющего минимальная должность называется «заведующий», что-то вроде сторожа при вещах и людях.. С начальными условиями связаны такие понятия, как «правда», «право», «правовед», «правый», «правильный», «справедливость», «праведник», «правописание», «православие» и т.д. При неконтролируемом длительном движении человек незаметно отклоняется в противоположную от сильной ноги сторону, для большинства — в левую, значит, заблуждается, блудит, блудует, делает нехорошо. Для европейских стран с их ограниченным пространством, ландшафтным разнообразием и высокой плотностью населения подобная погрешность была не существенна и не отразилась в языке. Российская же пространственная безмерность и отсутствие значимых ландшафтных реперов делало жизненно важным контроль за правильностью следования к цели. Корректировка же нехорошего, плохого называется «исправление», «выправление» т.е. волевое возвращение в правую (нужную, правильную) сторону. Кстати, основным способом правового обеспечения деловых отношений в России вплоть до середины XVII в. оставался «правёж» очень похожий по звуковому ряду на «грабёж». Неисправного должника выводили на площадь перед приказом и били прутьями. Подобное «выколачивание» долга могло длиться месяц, после чего (при неуплате долга) должник поступал в распоряжение истца (в зажив) [47, с. 16]. К слову «исправление» восходят слова «управление», «правление», «правительство», которые в своих глубинных смыслах содержат не задачи оптимизации и регулирования свободного развития, а задачи недопущения, предотвращения, запрета любого сдвига в левую сторону от заранее намеченного, правильного курса. Считается, что слово «правый» в русском языке возникло в результате скрещения (контаминации) праславянских слов «прямой» и «ровный». Этимология же слова «левый» не ясна и форма слова с древнейших времён не претерпела изменений, в то время как старинные наречия «одесную» и «ошуюю» давно исчезли из речевого оборота. Монголы, например, всегда перемещались в своём пространстве либо на верблюдах, либо на лошадях, поэтому в их речевом общении отсутствуют понятия «право — лево». Н.М. Пржевальский отмечал: «Из обычаев монголов путешественнику резко бросается в глаза их обыкновение всегда ориентироваться по странам света, никогда не употребляя слов «право или лево», словно эти понятия не существуют для номадов. Даже в юрте монгол никогда не скажет: с правой или с левой руки, а всегда на восток или на запад от него лежит какая-либо вещь. При этом следует заметить, что лицевой стороной у номадов считается юг, но не север, как у европейцев, так что восток приходится левой, а не правой стороной горизонта» [48, с. 74]. У китайцев же, несмотря на их представления о серединности, лицевой стороной считается запад, там горы, покрытые белыми снегами, туда улетают души усопших, отсюда и белый цвет их траура. У многих других народов лицевой стороной будет восток. Однако, нелишне напомнить, что строевое движение в армиях всех стран начинается с левой ноги, что даёт ей (ноге) как бы фору перед более сильной «напарницей», что спортивный бег и велогонки на всех аренах и треках мира направлены против часовой стрелки, что снимает инстинктивные ограничение с правой ноги. До сих пор движение в левую сторону у большинства россиян затабуировано на подсознательном уровне. Принадлежность к правой или левой стороне с древнейших времён соотносится с большим количеством народных примет. Правый глаз свербит — на милого глядеть, левый — к плачу; правая ладонь чешется — деньги получать, левая — отдавать; в правом ухе «звенит» — добром вспоминают, в левом — худом; правая бровь чешется — к свиданию с другом, левая — с лицемером и т.п. За левым плечом, по суеверным представлениям россиян, прячется нечистая сила. Через левое плечо нужно три раза плюнуть, что бы избавиться от неё. В истории России известен только один случай дискредетации слова «правый», когда накануне событий 1917 года монархически настроенная часть российского общества, для которого всякая реформа в либерально-коституционном духе была покушением на права «исторической власти» потерпела сокрушительное поражение от большинства населения, требовавшего изменений в общественном устройстве России. Политические силы, ратовавшие за радикальную смену общественного строя, стали изначально именоваться — «левыми», т.е. нехорошими. Позднее при ухудшении политической и экономической ситуаций произошла инверсия смысла. С тех пор и до сегодняшнего дня, несмотря на то, что радикализм переместился с левой стороны на правую, в российской политике «левое дело» по-прежнему пока считается «правым делом».
Другая тайна исторического процесса связана с памятью этноса. «Память этноса» — это удержание исторического опыта и использование его положительных моментов в бифуркационных ситуациях. Между памятью этноса и памятью человека много общего, но если память человека «полуоткрытая книга», то память этноса всё ещё «книга за семью печатями». По-видимому, в нашей памяти храниться вся (или почти вся) информация о событиях когда-либо происшедших в жизни этноса, только до поры до времени эта информация пребывает там в неактивном, невостребованном виде. По самым приблизительным подсчётам, за сознательную жизнь человека его память накапливает количество информации, сравнимое со вместимостью сверхмощного компьютера — 10 тысяч мегабайт, но только одна десятая её часть активно используется. По воспоминаниям людей, перенесших клиническую смерть и затем реанимацию, все события жизни прокручивались перед их внутренним взором, как киноплёнка на большой скорости. Вероятно, память этноса хранит значительно больший объем информации и закрепляется — в ментальных глубинах, обычаях, традициях, обрядах, в фольклоре, в бытовом каноне, в «аварийном гене» человека (по Н.В. Тимофееву-Ресовскому) и передается по эстафете поведения. В фонде памяти этноса хранится огромное количество прошлых ситуаций, которые, если и не были похожи на современные по содержанию, то по форме, степени резкости аналогов их должно быть много, и в этом смысле память этноса содержит в себе модель будущего и механизмы исправления неестественных состояний.
В настоящее время российская государственность и весь её механизм управления подвергается мощным децентристским трансформациям под воздействием реалий Глобализации. Административный ресурс России сегодня не в состоянии противостоять ни разрушающим её традиционность мировым тенденциям, ни внутренней хаотизации общественной жизни. Более того, современную феноменологию России во все большей мере начинает формировать процесс неуклонного растворения российской самости в Глобализации, а в её организационно-управленческом аппарате устойчиво присутствует в виде идей, концепций, ориентаций (и не только в этом виде) «иностранный фактор», исполняющий роль ограничителя, сдерживающего реализацию российского исторического потенциала. Современная российская государственность — это новая историческая форме геополитического образования, начинающая отчет своего времени с 1991 года, но сохраняющая инерцию, традиции, психологию и воззрения предшествующей государственности. Ситуация напоминает известный сюжет крыловской басни: государство, которое уже не в состоянии изображать из себя орла, подобно лебедю начинает рваться в облака либерализации, бывалый же Рак-народ от шоковых мероприятий сокращается и пятится назад, а Щука — новый капитал все тянет в воду. Уже в середине 90-х годов проявилась специфика новой исторической формы России — не государство в классическом понимании, а обозначенное таможенными постами пространство Земли, в недрах которого сосредоточены огромные запасы энергоносителей, минерального сырья составляющих основу трех мировых перспектив: Мирового плацдарма для выяснения отношений лидерства Запад-Восток, развития Глобального капитала и надежд человечества, прежде всего «золотого» миллиарда, на сырьевое выживание в XXI веке, но на территории, которого по историческому недоразумению с позиций Глобализации, все еще проживает около 145 мл. человек более половины которых явно лишние при реализации мировых перспектив.
По мнению авторитетного специалиста в области сырьевых ресурсов, д.т.н., министра геологии СССР в 1975-89 гг. Е.А. Козловского энерго-сырьевой потенциал России после распада СССР значительно ниже, чем его представляют у нас и на Западе. Сегодня Россия не располагает достаточными запасами марганцевых, урановых, хромовых руд, плавикова шпата, барита, бентонита, каолина, графита. Возник серьезный дефицит производства цинка, молибдена, свинца, титана, олова. Утрачены собственные мощности по производству ртути и сурьмы. Расходы на импорт сырья для алюминиевой промышленности составляют около 1 млрд. долл. ежегодно и обнаруживают тенденцию к росту [49].
Российское государство, взявшее на себя миссию формирования рыночной среды и рыночных регуляторов, оказалось, по многим причинам, не в состоянии в этой среде существовать как государство, ибо в этой среде оно теряет свою генетическую суть. А серия последних акций власти оставляет мало надежды на то, что она способна перевести жизнь страны в созидательное русло и вернуть народу утраченные смыслы.
Дело, безусловно, не только в инерции мышления и традициях российского чиновничества, но и в неких объективных реалиях. Генезис нашей государственности, как, впрочем, и любой другой, связан с особенностями вмещающего ландшафта. Низкий уровень биопродуктивности российской среды и крайне замедленный круговорот веществ в природе не оптимален для развития раннего сельского хозяйства этой территории и требовал в целях выживания становящегося этноса организации иерархической патрилинейности во всех общественных структурах. В российской системе ценностей стержневой, организующей социальное пространство ценностью, всегда была ценность служения. Новое же государство заключило своего рода неписаный контракт с населением: «Мы вам даем свободу жить как хотите, но взамен требуем не службы, а поддержки нашей легитимности». С «уходом» государства исчез объект, смысл служения и лишившись своего стержня система российских ценностей стала рассыпаться. Сегодня Россия имеет, вероятно, самый низкий уровень организации социальной структуры в мире. Для большинства населения страны нормой стала атмосфера выживания, неустроенности и девиантность поведения. Среди прочих форм выживания наиболее доступными всегда были криминальные формы. Среди многих удручающих итогов последнего десятилетия наиболее угрожающим уже для самого государства является увеличение разрыва в величине национального дохода на душу населения между отдельными регионами. Так, в 1998 году разрыв между наиболее высокими по уровню душевого потребления регионами и наиболее бедными составил 20 раз. Государство, конечно, пытается при помощи «административных скреп» сдержать «разлет» регионов, но, для сравнения отметим, что в Европейском Союзе, где подобных «скреп» нет, дифференциация подушевого дохода потребления между странами в 1,5 — 2 раза ниже, чем между регионами России. По-видимому, Европейский Союз имеет в 20 раз больше оснований считаться единым государством, чем РФ. Из этого положения вытекает много нежелательных следствий, в том числе и демографических.
Скорее всего, РФ в потоке широких и динамических геополитических процессах — есть переходное образование к чему-то конкретному. По сути, современное состояние российской государственности — это конфликт между требованиями мировой Глобализации и национально-историческими модусами развития, конфликт между атлантическими базовыми ценностями индивидуализма, свободы и безопасности и российскими — справедливости, равенства, служения, коллективной безопасности. Российские базовые ценности — единственно возможные нормы поведения в нашем рискованном не только для земледелия, но и для жизни пространстве.
Проблема исторического гистерезиса становится сверх актуальной в условиях переходных периодов, когда традиционная структура уже сломана, а новой ещё нет, старые роли утрачены, а новые не приобретены. Этнос на этом этапе похож на разорённый муравейник и может погибнуть в тотальной борьбе каждого против всех за захват минимальных условий выживания, но возникает спасительное чудо, названное В. Тэрнером — состояние спонтанной «коммунитас». Люди сбрасывают злобу, агрессию и в порыве единой коллективной личности выбирают харизматического лидера и приветствуют провозглашённые им цели. Так было в примитивных обществах, так практически происходит и в современных социальных системах. Достаточно вспомнить эмоциональное состояние россиян накануне и в ходе событий августа 1991 года, выдвижение ими Б.Н. Ельцина в качестве лидера и массовое ликование по поводу провозглашённых программ. Состояние коммунитас даёт первичный заряд пассионарности. Именно с состояния коммунитас, вдохновлённого императивом «Надо исправить мир, ибо он плох», начинается первая фаза возможного подъёма в этногенезе социума. Характеризуя эмоциональную составляющую этого состояния, Тэрнер пишет: «Спонтанная коммунитас чрезвычайно богата аффектами, в основном приятного свойства. Жизнь в пределах «структуры» заполнена объективными трудностями: надо принимать решения, индивидуальные интересы приносятся в жертву желаниям и нуждам группы, а физические и социальные препятствия преодолеваются за чей-то личный счёт. В спонтанной коммунитас есть в этом смысле что-то «магическое». Субъективно в ней есть ощущение нескончаемой силы и власти. Однако если эта сила не преобразована, её невозможно тотчас использовать применительно к организационным факторам общественного бытия» [50, с. 208-209].
Вероятно, состояние коммунитас закодировано хранится в генотипе человечества и срабатывает всякий раз, когда разрушается социальная структура, т.е. в периоды надломов, срывов, катаклизмов обнажаются особые элементарные социальные взаимосвязи, установившиеся ещё в глубокой древности и препятствующие самоистреблению первобытных людей. Как и в древности, в современных обществах возникновение спонтанной коммунитас не только объединяет людей, удерживая общество от распада и исчезновения, но и мобилизует их энергию для формирования новых структур. Такие состояния нельзя придумать, спланировать, организовать. Они есть первичные формы спонтанной самоорганизации социумов.
За тысячелетнюю историю российский этнос накопил множество способов самоорганизации, но традиционная для России волюнтаристская деятельность «власть придержащих» блокирует значительную их часть, загоняя течение социальной жизни в несвойственное этносу русло. История страны демонстрирует, как в редкие моменты вялого управления страной, в моменты её крайней неустойчивости происходило высвобождение исторических механизмов социальной самоорганизации. Управленческая пассивность первого Романова способствовала завершению Смутного времени, утверждению стабильности и восстановлению национальности. Отсутствие активной личной политики Александра III (единственный не воевавший Романов) создало условия для промышленно-экономического бума. Именно его тринадцатилетнее царствование стало самым благополучным отрезком в русской истории. Он сумел не только обуздать революционный террор, но и без единого выстрела вернуть России утеренные в прошлые годы позиции на мировой арене, превратил ее в ведущую сверхдержаву. Недавнее осторожное «невмешательство» в экономическую жизнь страны премьер-министра Е.М. Примакова, что ставилось ему в вину, позволило стране достаточно спокойно преодолеть жесточайший финансовый кризис 17 августа 1998 года. По итогам 1999 года рост промышленного производства превысил 8 %. Главная причина подъема была не в девальвации рубля, а в расширение масштабов реальной экономической свободы и в резком сокращении государственных расходов. По данным института А. Илларионова благодаря бездействию кабинета Примакова произошла ликвидация «валютного коридора» — квазиналога, которым Центробанк облагал доходы российских экспортеров. Государственные же расходы в это время сократились примерно на 40 %, доходы примерно на 25 %, что и привело к сокращению общего дефицита бюджета и образованию его первичного профицита [51, с. 24].
Похоже, что все свои внутренние проблемы российские власти пытались решить войнами, и все победоносные компании завершались ужесточением режима власти, консервацией форм правления. И наоборот, проигранные компании — ослаблением гнёта власти и попытками модернизации внутреннего уклада жизни на базе спонтанно возникающих организационных форм народной самодеятельности.
Память этноса «работает» как некий автоматический механизм, ограничивающий диапазон преобразований, фильтрующий огромные массивы информации и в критических точках самостоятельно и существенно сокращает число возможных вариантов развития. Если в системах любой другой природы в бифуркационных точках, как уже отмечалось, возможны до1015 эволюционных комбинаций, то в социумах выбор осуществляется, как правило, между несколькими версиями. Всё зависит от ёмкости памяти этноса, от наличия в его культуре не только памятников назидания властей, но и от числа памятников назидания властям. Таких, например, как сохраненная французами церковь в Париже, которая в «ночь длинных ножей» набатом звала парижан к убийству гугенотов, или стены вновь отремонтированного Рейхстага, на которых реставраторы увековечили надписи советских победителей фашизма. В Лондоне на одной площади стоят памятники и королю Карлу I, и казнившему его Кромвелю, в Париже увековечены казнённый революцией король Людовик XVI, и Дантон, и казнивший его Робеспьер. В России же казнили и казнят не только людей, но и памятники, символы, гербы, колокола. Редким исключением является чудом сохраненная новгородская икона XV века «Битва новгородцев с суздальцами», писанная по случаю вооруженного нападения войск московского князя Ивана III на Новгород (Новгородский историко-художественный музей). Огромной потерей для культуры России является снос дома Ипатьевых в Свердловске, который мог бы служить предостережением для властей, как далеко могут завести коллизии политической борьбы российских лидеров. Ради блага потомков и в назидание будущим властям следовало бы оставить неизменным тот траурный вид Белого дома России, который он приобрел после 4 октября 1993 года. Может быть, сохранённые следы расстрела в октябре 1993 года уберегли бы нас от войны в Чечне в 1994 — 1995 годах, а «нежданная победа» чеченских повстанцев не спровоцировала бы боевиков на терроризм, и тысячи людей продолжали бы жить. Не проведя импичмента в 1999 году, Россия значительно усложнила своё будущее.
Государственные символы во многих странах мира ценятся не за то, что выражают национальные ценности, а за их неизменность и древность. В периоды крутых структурных ломок этносы бессознательно вооружались идеологическими концепциями, ориентированными на позитивное прошлое. Так было всегда. По сути дела, и модернизация США времён Ф. Рузвельта, и «экономические чудеса» послевоенных Японии и ФРГ происходили в этой логике.
В результате анализа ряда сильных сторон западноевропейского и японского развития становится очевидно, что неизгладимый отпечаток на их формирование наложили особенности природных условий, специфика культуры, национального характера и менталитет. Есть много похожего между ситуацией, сложившейся в Японии в конце 40-х годов, и нашим современным состоянием. Небезынтересно знать, какие социальные стратегии применялись и на какой опыт они опирались? Вопреки логике промышленно-технического развития Европы Япония нашла свой путь в микроэлектронике, в миниатюризации предметов потребления, в формировании нового класса потребностей, она определила свою нишу в международном разделении труда, «отвоевала» своё место на мировом рынке. Отметим лишь несколько моментов. Высокий уровень массовой культуры Японии, достигнутый к концу эпохи Эдо (период феодального правления дома Токугава), кропотливое мастерство «бонсай» (выращивание карликовых деревьев) и «нэцке» (миниатюрные статуэтки), умение создавать изысканные миниатюры прослеживается в современных промышленных изделиях Японии. Другим источником технологического могущества Японии является единство стремлений как внутри компаний и фирм, так и между ними, исторически выросшее из сословной солидарности внутри древнеяпонских кланов. Именно эта национальная солидарность усиливает эффективность технологического развития и ускорение социально-экономического прогресса. Ещё один пример обусловленности настоящего прошлым — традиционная социальная роль самураев в Японии, а сословие самураев вырастало из крестьянских воинских отрядов, в новых условиях воспроизвела установку на приоритет, отдаваемый производству, труду. В Китае, напротив, двухтысячелетнее правление мандаринов (кит. вэньгуань — буквально «грамотные чиновники») развивало традиции национальной бюрократии и формировало презрительное отношение к физическому труду как доминанту жизненного успеха. В итоге две близкие культуры пошли по различным векторам развития [52, с. 73]. Различия в организации современных американских, британских и японских фирм в большой степени также обусловлены различиями социальных структур этих стран.
Подавляющее большинство элементов, механизмов экономического и технологического развития одних стран невозможно перенести в другие без переноса их культур, традиций, особенностей национального характера. На мировом рынке, в силу природных, климатических и ландшафтных условий, нет места ни для аграрной, ни для индустриальной России. Единственное, что ей могут предложить и предлагают: стать сырьевой основой для динамичного постиндустриального развития «золотого миллиарда». Самодостаточная Россия может быть только страной, производящей на базе фундаментальных научных открытий нестандартные высокие технологии. Технологическое развитие не только «прикроет» Россию от капризов «первой природы», но и станет ведущим фактором её экономического развития в XXI веке. По расчётам президента Лиги содействия оборонным предприятиям Анатолия Долголаптева продажа одного килограмма сырой нефти приносит 0,020-0,25 дол. прибыли, один килограмм бытовой техники даёт 50 дол. прибыли, средняя норма прибыли от реализации одного килограмма авиационной техники составляет 1000 дол., а один килограмм наукоёмкого продукта в информатике и электронике позволяет извлекать до 5000 дол. прибыли [53].
Сегодня ни одна страна не может лидировать по всем научным направлениям сразу. Каждая выбирает свой профиль. Профиль России — высокие технологии для обороны и социальной сферы. Защитить себя, друга, помочь «страдающему ближнему» — очень серьёзные мотивы и важнейшие цементирующие факторы для россиян. Например, создание в рамках национальной программы автономного робота-няньки для полного инвалида — это технологический прорыв во многих экономических сферах. Социально ориентированная экономика — это не экономика, со стола которой что-то сваливается в социальные «корзины», а экономика, ориентированная на создание социальных технологий в области совершенствования отношений, защиты людей, здравоохранения, образования, информатики, жилищного строительства и архитектуры и т.д., которые непременно найдут своё новое применение в гражданских отраслях производства. Для этого в стране есть реальные возможности. Ибо у нас не только отличная ментальность, иное восприятие времени и пространства, но и другая энергетика, мышление, модели поведения в экстремальных условиях. Наше мышление не реперное, не стандартизированное. Оно контекстуально, способно воспринимать глубинные сущности. Нас больше интересуют не законы логики, а феномены парадоксов, алогизмы, не следование стандартам, а производство новых образцов. Культ знания в России традиционно высок, творческая деятельность всегда предпочтительней денежной работы. Постоянные условия выживания сформировали особую проективность мышления. Россия была и будет страной новаторов и изобретателей. Наши школьники до сих пор побеждают на всемирных конкурсах по точным и гуманитарным наукам. На всемирном смотре научного и инженерного творчества юных в Детройте (ISEF-2000) на 9 российских участников — 11 престижных наград. Среди них первое место в секции «математика», главная награда в области химии, знамя США, которое реяло над Капитолием, премия Американского географического общества и т.д. Сотрудники Science Service отмечают фундаментальность, теоретический характер работ наших детей [53, с. 3]. Теперь наши школьники стали побеждать и в соревновании бизнес-идей. Организация Азиатско-Тихоокеанского Экономического Содружества в которую входит 21 страна ежегодно на своей сессии проводит конкурсы в области Интернет и современных информационных технологий, где традиционными фаворитами были японцы и американцы. Россия вступила в АТЭС в 1998 году, а в 1999 году лучшим из нескольких сотен проектов был признан бизнес-план 18-летнего Николая Никифорова из Казани, предложившего проект создания крупнейшего Интернет-портала масштаба всего региона, ресурс которого включал бы объединённую торговую Интернет-систему, он-лайновое информационное агенство и порталы каждой из стран АТЭС [54, с. 128]. Наши программисты экспортируют свою продукцию во многие развитые страны мира. Наши нейрочипы закупают японские фирмы, а новейшая военная техника опережает западные аналоги на 10 — 15 лет. Даже после беспримерного интеллектуального обворовывания нашей страны США признаются: у России сохранилось ещё три тысячи технологий. Причём это супертехнологии! Боевая мощь коробля-ракетоносца «Петр I» равна мощи всего 7-го флота США, а наши субмарины абсолютно бесшумны, покрыты чехлом типа американского «Стелс» и имеют скорость вдвое выше, чем у надводных противолодочных кораблей условного противника [55, с. 62]. Поэтому всё возрастающий интерес в России в настоящее время должен быть направлен на исследование принципов согласования национальных традиций с возможностью вступления в эру новейших технологий. Необходимо обратить внимание на выявление истоков тех навыков и способностей, которые позволили российским этносам существовать и быть великими на протяжении тысячелетия в практически экстремальных природно-климатических и политических условиях. Итоги российских реформ красноречиво говорят: в современном мире необходимо действовать, прежде всего, на основе собственного опыта, собственных идей и инициатив. Уже только одна ориентация на собственные цели и опыт станет «работать» организующим этнос и повышающим его энергетику параметром порядка. Тогда развяжутся многие узлы, включая и честную выплату налогов. Но нужно, наконец, научиться ценить собственные открытия, уважать собственных учёных и способствовать быстрому превращению их изобретений в интеллектуальную собственность, а уж собственность в открытой системе сама создаст капитал.
Эти два подхода к организации социальной жизни и в решении нарастающих социокультурных проблем можно уподобить двум видам спортивной борьбы: классической, построенной на использовании собственной силы, веса и искусства проведения силовых приёмов, и восточной — айки-до, в которой главное — использование веса, силы и инерции противника. В современном мире, когда мощь, глубина и инерция глобальных и региональных проблем социального развития неизмеримо возросли, использование второго подхода предпочтительней. Но для этого, как минимум, необходимо иметь представление о своеобразии современных как мировых, так и национальных социокультурных процессов, логики, динамики и ритмики их развития. Следует, наконец, разобраться в том, что собой представляет общество: открытая ли это саморегулирующаяся система и, если да, то какова мера этой открытости, или данное общество — замкнутый социум с непременным принудительным регулированием. Если верно последнее, то каковы предельные возможности субъектов управления регулировать общественные процессы? В конце концов, необходимо определиться в алгоритмах и формах национальной самоорганизации. А их, безусловно, много, они предельно очевидны и в силу этого привычны до незримости. Например, все знают и постоянно передают по эстафете поколений незамысловатую сказку о курочке Рябе, но мало кто вникает в её алогичный смысл, а между тем может быть именно этот смысл и есть наш постоянный «спасательный круг». А пока: «Наша современная власть, к сожалению, далеко не идеальна. Она не только не смогла найти (выдвинуть) идеи, созвучные нации, её стремлениям, но и довела её до состояния апатии, безволия и потери перспективы — одного из самых тяжких преступлений власти перед народом!»[56, с 18].

Тема 13. Синергетические принципы построения социокультурных моделей
Динамика социокультурных процессов связана и с особенностями распределения энергетических потоков в системе, определяющих цикличность ее развития и своеобразие отдельных этапов в процессе структурогенеза системы.