Лето 1998 уничтожило Карлоса — то последнее падение не перешло в повышение. Его отчет о сделках

сегодня включает только один плохой квартал — но этого было достаточно. Он заработал около 80

миллионов за предыдущие годы. Он потерял 300 миллионов всего за одно лето. Что же случилось? Когда в июне

рынок начал опускаться, его дружественные источники информировали, что распродажа была просто

результатом «ликвидации» позиций Нью-джерскийским хеджевым фондом, управляемым бывшим профессором

из Вартона. Этот фонд, специализировался на закладных ценных бумагах и, только что получил инструкции

полностью распродать свои активы. Активы включали некоторые Российские облигации, главным образом

потому, что доходные боровы, так называются такие бумаги, участвуют в создании «диверсифицированного»

портфеля высоко доходных ценных бумаг.

Когда рынок начал падать, он прикупил больше Российских облигаций, в среднем, по 52$. Это была

отличительная черта Карлоса, усреднение. Проблемы, он считал, не имели никакого отношения к России, и он

не был каким-то Нью-джерскийским фондом, управляемым неким безумным ученым, который собирался

решать судьбу России. «Читайте по моим губам: это — ли-кви-да-ция!» — вопил он тем, кто подвергал сомнению

его покупки.

К концу июня, его торговый доход за 1998 понизился с 60 миллионов до 20 миллионов. Это рассердило его.

Но он вычислил, что если рынок повысится назад к пред-нью-джерскийской распродаже, он будет стоить 100

миллионов. Это неизбежно, утверждал он. Эти облигации, говорил, никогда не стоили ниже 48$. Он

рисковал немногим, чтобы, возможно, сделать очень много.

Затем наступил июль. Рынок понизился еще больше. Российская облигация была теперь 43$. Его

позиции были «под водой», но он увеличил свои вложения. К этому моменту он был в минусе на 30 миллионов

за год. Его боссы начали нервничать, но он продолжал говорить им, что, в конце концов, Россия не пойдет

ниже. Он повторял клише, что она слишком большая, чтобы потерпеть неудачу. Он полагал, что помощь ей

будет стоить так мало, но принесло бы такую большую пользу мировой экономике, что не имело смысла

ликвидировать его активы теперь. «Сейчас время, чтобы покупать, а не продавать», — неоднократно повторял

он. «Эти облигации торгуются очень близко к их возможной стоимости в случае дефолта по платежам».

Другими словами, если Россия объявит дефолт и исчерпает доллары, чтобы оплатить проценты по своим

долгам, эти облигации едва ли сдвинутся. Откуда он взял эту идею? Из обсуждений с другими трейдерами и

экономистами по развивающимся рынкам (или гибридами трейдеров-экономистов). Карлос вложил

почти половину своего собственного капитала, тогда 5,000,000$, в облигации России. «Я заработаю себе пенсию

на этой прибыли», — сказал он брокеру, который исполнял сделки.

 

Линии на песке

 

Рынок продолжал проходить линии на песке. К началу августа, бумаги торговались на уровне в 30

долларов. К середине августа, они были около 20. И Карлос ничего не делал. Он чувствовал, что цена на

экране чересчур не соответствует его принципу покупки «стоимости».

Признаки усталости от сражения начинали проявляться в его поведении. Карлос становился нервным и

терял часть своего самообладания. Он вопил на кого-то на встрече: «стоп-лоссы (ликвидация позиции в случае

достижения ею заранее определенного уровня убытка, что позволяет ограничить потери в случае неудачной

сделки, (прим.перев.)) — это для лопухов! Я не собираюсь покупать на вершине и продавать на дне!» За время

вереницы успехов он научился подавлять и ругать трейдеров из других отделов. «Если бы мы закрылись в

октябре 1997 при тяжелых потерях, мы бы не имели таких превосходных результатов за весь 1997″, — повторял

он. Он также сказал менеджерам: «эти облигации торгуются на очень низких уровнях. Те, кто могут

вкладывать капитал на этих рынках теперь, реализовали бы замечательный доход». Каждое утро, Карлос

тратил час на обсуждение ситуации с рыночными экономистами по всему земному шару. Они все, казалось,

рассказывали аналогичную историю: эта распродажа преувеличена.

Отдел Карлоса испытал потери также и на других развивающихся рынках. Он потерял деньги и на

внутреннем рынке российских рублевых облигации. Его потери увеличивались, но он продолжал сообщать

своему руководству слухи об очень больших потерях среди других банков — больших, чем у него. Он находил

оправдание, подчеркивая, что «он поживает хорошо относительно остальной отрасли». Это признак системных

неприятностей, который показывает, что всё сообщество трейдеров проводит точно такую же самую

деятельность. И такие утверждения, что другие трейдеры также попали в неприятности, являются

самообвинением. Ментальная конструкция трейдера должна направлять его делать точно то, что другие люди не

делают.

К концу августа, ведущие облигации России торговались ниже 10$. Собственный капитал Карлоса был

уменьшен почти вполовину. Он был уволен. А также его босс, глава департамента торговли. Президент банка был

понижен в должности до «недавно созданной вакансии». Члены Правления не могли понять, почему банк так

много ссужал правительству, которое не платило собственным служащим, среди которых, к вящему

беспокойству, были и вооруженные солдаты. Это был один из тех маленьких пунктов, которые экономисты

развивающихся рынков по всему глобусу, так много говоря с друг другом, забыли принять во внимание.

Трейдер-ветеран Марти О’Коннелл называет это эффектом пожарной команды. По его наблюдениям,

пожарные, долгое время не занимающиеся своим прямым делом и которые говорят друг с другом слишком

долгое время, приходят к заключениям, которые внешний, беспристрастный наблюдатель нашел бы

смехотворными (они развивают политические идеи, которые подобны рассуждениям экономистов).

Психологи называют это научным термином, но мой друг Марти не имеет никакой подготовки в клинической

психологии.

Умники из Международного Валютного Фонда были наняты Российским правительством, которое обманулось

на их счет. Позвольте напомнить, что экономисты оцениваются по тому, насколько интеллектуально они звучат, а не

по научной мере их знаний действительности. Однако, цену облигаций не одурачить. Она знает больше, чем

экономисты, больше, чем карлосы из отделов развивающихся рынков.

Луи, старый трейдер за соседним столом, который перенес много унижений от богатых трейдеров

развивающегося рынка, был отмщен. Луи был тогда 52-летним рожденным-и-выращенным-в-Бруклине трейдером,

который более, чем за три десятилетия пережил каждый отдельный мыслимый рыночный цикл. Он спокойно

смотрел на Карлоса, сопровождаемого до двери охранником, подобно захваченному солдату, и бормотал на своем

Бруклинском акценте: «Экономика-шмекономика. Это всё рыночная динамика».

Карлос теперь вне рынка. Возможность, что история докажет его правоту (в некоторый момент в будущем) не

имеет никакого отношения к тому факту, что он является плохим трейдером. Он имеет все черты вдумчивого

джентльмена, который был бы идеальным зятем. Но у него есть большинство признаков плохого трейдера. И, в

любой момент времени, самые богатые трейдеры -часто худшие трейдеры. Я назову это кросс-секционной проблемой:

в установленный момент на рынке, наиболее прибыльными трейдерами, вероятно, будут те, которые являются

самыми пригодными к самому последнему циклу. Это случается не слишком часто с дантистами или пианистами

- из-за природы случайности.

 

Высокодоходный трейдер Джон

 

Мы встретили Джона, соседа Неро, в главе 1. В возрасте 35 лет он уже в течение семи лет был на Уолл-Стрит

корпоративным «высокодоходным» трейдером облигаций, с момента окончания им Школы Бизнеса Пасе. Он

поднялся по служебной лестнице и возглавил команду из десяти трейдеров за рекордное время -

благодаря переходу между двумя подобными фирмами Уолл-Стрит, который предоставил ему щедрый

контракт о разделении прибыли. Контракт давал ему 20% его прибыли, на конец каждого календарного года.

Кроме того, ему позволяли вкладывать его собственные личные деньги в его сделки — большая привилегия.

Джон — не тот, кого можно назвать преимущественно интеллектуальным, но он, как полагали, имел

хорошую долю делового здравого смысла. Он, как обычно говорят, был «прагматическим» и

«профессиональным». И создавал впечатление, что он был прирожденным бизнесменом, никогда не говоря что-

либо явно необычное или неуместное. Он оставался спокойным в большинстве обстоятельств, редко

выказывая любые формы эмоций. Даже его высказывание в сердцах («это Уолл-Стрит!») было в таком

контексте, что звучало, в общем, профессионально.

Джон одевался безупречно. Это было отчасти из-за его ежемесячных поездок в Лондон, где его отдел имел

подразделение, контролирующие Европейские высокодоходные активы. Он носил темный деловой костюм от

ххххххх, с галстуком ххххххх -достаточно, чтобы создать впечатление того, что он воплощение успешного

профессионала Уолл-Стрит. Каждый раз, когда Неро сталкивался с ним, он чувствовал себя плохо одетым.

Отдел Джона, преимущественно, был занят деятельностью, называемой «высокодоходной» торговлей,

которая состояла в приобретении «дешевых» облигаций, которые давали доходность, скажем, 10 %, в то время,

как ставка заимствования для его учреждения была 5.5%. Эти чистые 4.5% дохода, также называемого

дифференциалом процентной ставки — казались небольшими, но можно было использовать кредитный рычаг, что

умножало прибыль. Джон делал это в различных странах, заимствуя по местной ставке и вкладывая в

«рисковые» активы. Для него было легко собрать около 3 миллиардов долларов в номинальной стоимости таких

сделок на разных континентах. Он хеджировал риски ставки процента, продавая фьючерсы на правительственные

облигации США, Великобритании, Франции и других, ограничивая, таким образом, дифференциал процентной

ставки между двумя инструментами. Он чувствовал себя защищенным своей стратегией хеджирования -

спрятавшимся в кокон (или он так думал) от тех противных колебаний всемирных процентных ставок.

 

Человек, который знал компьютеры и уравнения

 

Джону помогал Генри, иностранный кадр, чей английский язык был непонимаем, но который, как полагали,

был, по крайней мере, компетентным в методах управления риском. Джон не знал никакой математики и полагался

на Генри. «Его мозги и моя деловая хватка», — обычно говорил он. Генри снабжал его оценками рисков для всего

портфеля. Всякий раз, когда Джон чувствовал беспокойство, он просил Генри представить обновленный отчет. Генри

был аспирантом по теме исследования операций, когда Джон нанял его. Его специальность называлась

Компьютерные финансовые вычисления, которая, как указывает название, кажется, фокусируется исключительно на

компьютерных программах, работающих всю ночь. Доход Генри вырос с 50,000$ до 600,000$ за три года.

Большая часть прибыли, полученной Джоном для его компании, не относилась к дифференциалу

процентной ставки между инструментами, описанными выше. Прибыль появилась от изменений в стоимости

ценных бумаг, которые держал Джон, главным образом потому, что множество других трейдеров приобретали их,

подражая стратегии торговли Джона (и, таким образом, вызывали подъем цены этих активов). Дифференциал

процентной ставки стоял ближе к тому, что Джон считал, «справедливой стоимостью». Джон верил, что методы,

которыми он вычислял «справедливую стоимость» были надежны и устойчивы Его поддерживал весь отдел,

который помогал ему анализировать и определять, какие облигации были привлекательны и предлагали

потенциал роста капитала. Для него было нормальным заработать эту большую прибыль через какое-то время.

Джон устойчиво делал деньги для своих работодателей, возможно даже более, чем устойчиво. Каждый год

полученные им доходы почти удваивались по сравнению с предыдущим годом. В течение его последнего года, его

доход совершил квантовый скачок, поскольку он получил капитал для своих сделок, больший

его самых диких ожиданий. Его премиальный чек был равен 10 миллионам (до вычета налогов, что дает сумму налога

около 5 миллионов). Личный капитал Джона достиг 1 миллиона когда ему было 32. К 35 годам он превысил 16

миллионов. Большая часть этого получилась в результате накопления премий, но значительная доля

появилась в результате прибыли от его личного портфеля. Из 16 миллионов, приблизительно 14 миллионов он держал

вложенными в свой бизнес. Они позволили ему благодаря рычагам, (то есть, использованию заимствованных денег),

держать портфель в 50 миллионов, вовлеченных в его сделки, с 36 миллионами, заимствованными у банка. Эффект

рычага таков, что даже маленькая потеря была бы усилена и стерла бы его.

Всего только несколько дней потребовалось для 14 миллионов, чтобы превратиться в воздух. И в то же

самое время Джон потерял свою работу. Все случилось в течение лета 1998, с исчезновением стоимостей

высокодоходных облигаций. Рынки вошли в волатильную фазу, в которой почти все, куда он вложил капитал, пошло

против него в то же самое время Его хеджи больше не работали. Он был зол на Генри потому, что тот не указал ему,

что такие события могли случиться. Возможно, была ошибка в программе.

Его реакция на первые потери была довольно характерной — игнорировать рынок. «Можно было бы сойти с

ума, если прислушиваться к колебаниям настроения рынка», — сказал он. Он имел в виду этим заявлением, что «шум»

имеет реверсивный характер и будет, вероятно, возмещен «шумом» в противоположном направлении. Это

был перевод на простой английский язык того, что Генри объяснил ему. Но «шум» продолжал прибавлять в том

же самом направлении.

Совсем как в библейском цикле, потребовалось семь лет, чтобы сделать Джона героем и только семь дней -

чтобы сделать его идиотом. Джон — теперь пария; у него нет работы и на его телефонные звонки не отвечают.

Многие из его друзей были в такой же ситуации. Как!? Со всей доступной ему информацией, с его прекрасным

отчетом о сделках и, (следовательно, по его мнению, интеллекте и навыках выше средних), и преимуществах

сложной математики, как мог он потерпеть неудачу!? Может быть он забыл о темной фигуре случайности?

Джону потребовалось долгое время, чтобы осознать то, что случилось, вследствие скорости, с которой события

разворачивались и его шоковому состоянию. Падение рынка было не очень большое. Но его кредитные рычаги были

огромны. Еще более шокирующим для него было то, что все их вычисления давали этому событию вероятность 1 в

1,000,000,000,000,000,000,000,000 лет. Генри назвал такое событие «десять сигма». Тот факт, что Генри удвоил шансы,

не имел никакого значения. Пусть вероятность будет 2 в 1,000,000,000,000,000,000,000,000 лет.

Когда Джон оправится от испытания? Вероятно никогда. Причина не в том, что Джон потерял деньги.

Хорошие трейдеры приучены справляться с проигрыванием денег. Но потому, что он «взорвался»; он потерял больше

чем, он планировал потерять. Его личная уверенность была стерта. И есть другая причина, почему Джон никогда не

сможет оправиться. Причина в том, что Джон никогда не был трейдером с самого начала. Он — один из тех

людей, кому повезло оказаться в нужном месте в нужное время.

После инцидента, Джон назвал себя «разоренным», хотя его собственный капитал был все еще близок к 1

миллиону, что может быть предметом зависти больше, чем для 99.9% жителей нашей планеты. Все же есть

различие между уровнем богатства, достигнутым сверху и богатством, достигнутым снизу. Дорога от 16

миллионов до 1 миллиона — гораздо менее приятна, чем дорога от 0 до 1 миллиона. Кроме того, Джон полон стыда

и все еще боится столкнуться со старыми друзьями на улице.

Его работодатель должен быть, возможно, наиболее несчастным по поводу совокупного результата. Джон

вытянул некоторые деньги из этого жизненного эпизода — 1 миллион, который он сохранил. Он должен быть

благодарен, что эпизод ничего не стоил ему — кроме эмоциональной встряски. Его собственный капитал не станет

отрицательным. Чего не скажешь о его последнем работодателе. Джон заработал для своих работодателей, Нью-

йоркских инвестиционных банков, около 250 миллионов в течение этих семи лет. Он потерял больше, чем 600

миллионов своего последнего работодателя всего за несколько дней.

 

Присущие им черты

 

Необходимо предупредить читателя, что не все трейдеры развивающихся рынков и высокодоходные

трейдеры говорят и ведут себя подобно Карлосу и Джону. Только наиболее успешные, увы, или, возможно,

только те, которые были наиболее успешны в течение бычьего цикла 1992-1998 годов.

В их летах, и Джон, и Карлос, все еще имеют шанс сделать карьеру. Для них было бы мудрее, оказаться

вне финансовых рынков. Шансы таковы, что они не перенесут этот инцидент. Почему? Потому что, обсуждая

ситуацию с каждым из них, можно легко увидеть, что у них есть общие черты явно успешного дурака

случайности. Более беспокоящим является то, что их боссам и работодателям присуща та же самая черта. Они,

также, постоянно оказываются вне рынка. Мы увидим повсюду в этой книге характеристики этой черты.

Конечно, может не быть ясного определения для неё, но вы можете её узнать, когда вы её увидите. Независимо

от того, что Джон и Карлос делают, они останутся дураками случайности.

 

Обзор констант дураков рыночной случайности

 

Большинство черт принимает участие в той же самой путанице между левой и правой колонкой из

Таблицы 1. Ниже -краткая схема того, как их дурачит случайность:

Их вера в и переоценка точности некоторого измерителя, либо экономического (Карлос), либо

статистического (Джон). Они никогда не думали, что факт успешной работы на основе экономических

(статистических) переменных в прошлом, возможно, был простым совпадением, или, даже хуже,

экономический анализ укладывался в прошлые события, чтобы маскировать в них случайный элемент. Карлос

вошел в рынок тогда, когда это работало, но он никогда не проверял периоды, когда рынки вели себя

противоположно грамотному экономическому анализу. Были периоды, когда экономика разоряла трейдеров, и

другие, когда она помогала им.

Доллар США был переоценен (то есть иностранные валюты были недооценены) в начале 1980-ых. Те

трейдеры, которые использовали свою экономическую интуицию и купили иностранные валюты, были стерты.

Но позже, те, кто делали это же, разбогатели (участники первой волны были разорены). Это случай! Аналогично, те,

кто «продавал в короткую» японские акции в конце 1980-ых испытали ту же судьбу — немногие выжили и дождались

возмещения своих потерь в течение краха 1990-ых. Когда пишется эта книга, существует группа операторов,

называемая «макро»-трейдерами, которая сыплется словно мухи, с «легендарным» (скорее, удачливым) инвестором

Джулианом Робертсоном. Наше обсуждение пристрастия выживания будет далее, но ясно, что нет ничего менее

строгого, чем их, кажущееся строгим, использование экономического анализа для торговли.

Тенденция «жениться» на позициях. Есть высказывание, что плохие трейдеры скорее разведутся

со своей супругой, чем откажутся от своих позиций. Приверженность к идеям — не самая хорошая вещь для

трейдеров, ученых, или кого угодно.

Тенденция заменять свою историю. Они становятся инвесторами на «длинную дистанцию», когда теряют

деньги, переключаясь взад и вперед между трейдерами и инвесторами, чтобы приспособиться к недавним

разворотам фортуны. Различие между трейдером и инвестором заключается в продолжительности ставки и в

соответствующем ее размере. Нет абсолютно ничего неправильного в инвестициях на «длинную дистанцию», если

никто не смешивает это с краткосрочной торговлей — вот поэтому многие люди стали долгосрочными инвесторами

после того, как они потеряли деньги, откладывая свое решение продать.

Никакого точного плана игры заранее, относительно того, что делать в случае потерь. Они просто не

думали о такой возможности. Оба купили большее количество облигаций после того, как рынок сильно снизился,

но не в соответствии с предопределенным планом.

Отсутствие критического мышления, выражающегося в отсутствии пересмотра их позиции при помощи

«стоп-лосса». Трейдеры-обыватели не любят продавать, когда актив имеет «даже большую привлекательность». Они

не думали, что, возможно, их метод определения стоимости неверен, вместо того, что рынок не в состоянии

приспособиться к их измерителю. Возможно, они правы, но никакого предположения о возможности неправильности

их методов сделано не было. При всех его недостатках, мы увидим, что Сорос, по-видимому, редко исследует

неблагоприятный результат без проверки своей собственной структуры анализа.

Опровержение. Когда появились потери, не было никакого ясного принятия случившегося. Цена на экране

потеряла свою реальность в пользу некоторой абстрактной «стоимости». В классическом способе опровержения

реальности, предлагаются обычные аргументы — «это лишь результат ликвидации, бедственных продаж». Они

последовательно игнорировали послание от действительности.

Как могли трейдеры, которые сделали все перечисленные ошибки из этой книги, стать настолько

успешными? В силу простого факта, касающегося случайности. Это — проявление пристрастия выживания. Мы

имеем склонность думать, что трейдеры делают деньги потому, что они хороши. Возможно, мы перевернули

причинную связь с ног на голову; мы считаем их хорошими только потому, что они делают деньги. На финансовых

рынках можно делать деньги полностью случайно.

И Карлос и Джон принадлежат к классу людей, которые извлекли выгоду из рыночного цикла. Не просто

потому, что они были вовлечены в правильные рынки. Но именно потому, что их стиль имел уклон, который в

наибольшей мере соответствовал свойствам повышений, происходивших на их рынке в течение описанного эпизода.

Они были покупателями на падении. Это оказалось той чертой, которая была наиболее желательна между 1992

годом и летом 1998 на тех рынках, в которых эти два человека специализировались. Большинство из тех, кто,

как оказалось, имел эту определенную черту, в течение данного исторического сегмента, доминировали над рынком.

Их счета были больше, и они заменяли людей, которые, возможно, были лучшими трейдерами.

 

Наивная теория эволюции

 

Эта история иллюстрирует, как плохие трейдеры имеют кратко- и среднесрочное преимущество

выживания перед хорошими трейдерами. Затем мы перейдем к аргументу более высокого уровня общности.

Нужно быть либо слепым, либо глупым, чтобы отрицать дарвиновскую теорию естественного отбора. Однако,

простота концепции затянула какую-то долю любителей (также, как и нескольких профессиональных ученых) в

слепую веру в непрерывный и безошибочный дарвинизм во всех областях, и в экономике, в том числе.

Биолог Жак Монод горевал пару десятилетий назад, что каждый думает о себе, как об эксперте в области

эволюции. С тех пор дело стало еще хуже. То же самое можно сказать о финансовых рынках. Множество любителей

полагают, что растения и животные воспроизводятся в одностороннем движении к совершенству. Переводя идею в

социальные термины, они полагают, что компании и организации благодаря конкуренции (и дисциплине

ежеквартальных отчетов), необратимо двигаются к улучшению. Самые сильные выживут, самые слабые будут

вымирать. Относительно инвесторов и трейдеров, они полагают, что через конкуренцию, лучшие будут процветать, а худшие будут уходить учить новое ремесло (например, газовые насосы или лечение зубов).

Дело не столь простое, однако. Мы можем даже игнорировать главное неправильное употребление

дарвиновских идей в том смысле, что организации не воспроизводятся подобно живым организмам в природе -

дарвиновские идеи относятся к репродуктивной пригодности, а не к выживанию. Проблема появляется, как и все

остальное в этой книге, из-за случайности. Зоологи пришли к выводу, что как только случайность введена в систему,

результаты могут оказаться весьма удивительными: то, что кажется эволюцией, может оказаться просто

отклонением, или даже регрессом. Например, Стивен Джей Гоулд (по общему мнению, больше популяризатор,

чем подлинный ученый) нашел вполне достаточные свидетельства того, что он называет «генетическим шумом»,

или «отрицательными мутациями», возбудив, таким образом, гнев некоторых из своих коллег (он развил идею

немного чересчур далеко). Последовали академические дебаты, поставив Гоулда против коллег, подобно

Даукинсу, которые рассматривали его, как более умелого вероятностного математика. Отрицательные мутации -

это черты, которые выживают, будучи худшими с точки зрения репродуктивной пригодности, чем те,

которые они заменяют. Однако, вряд ли можно ожидать, что они будут длиться больше, чем несколько

поколений (поэтому это называется временным агрегатом).

Более того, дела могут становиться даже более удивительными, когда случайность изменяется по

форме, при переключении режима. Переключение режима соответствует ситуациям, когда все признаки

системы изменяются до такой степени, что она становится неузнаваемой для наблюдателя. Дарвиновская

пригодность обращается к образцам, развивающимся в течение очень долгого времени, не наблюдаемых за

короткие сроки — длительное (агрегированное) время устраняет многие эффекты случайности; люди говорят,

что все вещи (я говорю шум) уравниваются на длинном временном интервале.

Благодаря значительным редким событиям, мы не живем в мире, где вещи непрерывно «конвергируют» к

улучшению. И при этом, в жизни, вообще ничто не двигается непрерывно. Вера в непрерывность была

незыблема в нашей научной культуре до начала двадцатого столетия. Говорили, что природа не делает

скачков, что хорошо звучало на латыни: ххххххххх. Обычно, выражение приписывается ботанику

восемнадцатого столетия Линнею. Оно также использовалось Лейбницем, в качестве упрощения

исчисления, поскольку он полагал, что вещи непрерывны независимо от того разрешения, с которым мы

смотрим на них. Подобно многим хорошо звучащим «имеющим смысл» типам утверждений, такая

динамика, имеющая совершенный интеллектуальный смысл, оказалась полностью неправильной, как показала

квантовая механика. Мы обнаружили, что в микромире частицы перепрыгивают (дискретно) между состояниями,

а не скользят между ними.

 

Можно ли одурачить эволюцию случайностью?

 

Мы заканчиваем эту главу следующей мыслью. Вспомним, что кто-то, с незначительным знанием о

проблемах случайности, полагал бы, что животные являют собой максимальную пригодность для

условий и времени своего существования. Но эволюция означает не это; в среднем животные будут пригодны, но

не каждый отдельный организм из них, и не во все времена. Просто потому, что животное могло выжить, поскольку

его выборочная траектория оказалась удачной, «лучшие» операторы в данном бизнесе могут появляться из

подмножества операторов, которые выжили из-за пригодности к выборочной траектории — отдельной выборочной

траектории, которая оказалась свободной от эволюционного редкого события. И чем дольше эти животные

могут идти без того, чтобы столкнуться с редким событием, тем более уязвимы они будут к нему. Мы говорили, что

если продлить время до бесконечности, тогда, благодаря эргодичности, это событие случится однозначно — и

разновидность будет стерта! Поскольку эволюция означает пригодность в одной и единственной временной

последовательности, а не среднее число для всех возможных окружающих сред.

Из-за некоторой злобности структуры случайности, прибыльный человек, подобный Джону, кто-то, кто

является полным проигравшим, в конечном счете, и, соответственно, непригодным к выживанию, представляет

высокую степень приемлемости на коротком забеге и имеет возможность умножить свои гены. Вспомните

гормональный эффект социального положения и его эффект передачи сигналов другим потенциальным партнерам.

Его успех (или псевдоуспех вследствие его недолговечности) будет выглядеть в его образе, как маяк.

Невинный потенциальный партнер будет одурачен соображениями, что тот имеет превосходный генетический состав,

до следующего редкого события. Солон, кажется, получает поддержку, но попытайтесь объяснить проблему

наивному бизнес-дарвинисту или вашему богатому соседу через улицу.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

 

Смещение и асимметрия

 

Мы представляем концепцию смещения: почему термины «бык» и «медведь» имеют ограниченное значение вне

зоологии. Порочный ребенок разрушает структуру случайности.

Представление проблемы эпистемологической непрозрачности. Предпоследний шаг перед проблемой индукции.

 

Медиана не дает информации

 

Писатель и ученый Стивен Гоулд (который, некоторое I I время, был для меня образцом для

подражания), был диагностирован смертельной формой рака кишечника. Первая часть информации, которую

он получил по поводу своих шансов, была в том, что средняя продолжительность жизни для этой болезни равна

приблизительно восьми месяцам; информация, по его ощущениям, родственная предписанию Исайи царю Иезекии

приготовить его дом к смерти.

Медицинский диагноз, особенно, такой серьезности, может мотивировать людей на проведение

интенсивных исследований, в особенности, таких плодовитых писателей, как Гоулд, которому было нужно большее

количество времени с нами, чтобы закончить несколько книжных проектов. Дальнейшее исследование Гоулда

раскрыло историю, весьма отличную от информации, которую ему первоначально дали; оказалось, что

предполагаемая (то есть, средняя) продолжительность была значительно больше, чем восемь месяцев. Это привело

его к заключению, что предполагаемое и медиана не означает одного и того же, вообще. Среднее означает, что

грубо, 50% людей умирают до восьми месяцев, а 50% проживают срок, более длинный, чем восемь месяцев. Но

те, кто выживают, жили бы значительно дольше, вообще говоря, столько же, сколько обычный человек и достигали

бы среднего возраста 73.4 или около того, как предсказывают таблицы смертности страховщиков.

Существует асимметрия. Те, кто умирает, делают это очень рано, в то время как те, кто выживает,

продолжают жить очень долго. Всякий раз, когда есть асимметрия в результатах, среднее выживание не имеет

никакого отношения к срединному (медиане) выживанию. Это побудило Гоулда, который, таким образом,

обнаружил концепцию смещения, написать его прочувствованное сердцем утверждение «Медиана не даёт

информации». Его точка зрения — концепция медианы, используемая в медицинских исследованиях, не характеризует

распределение вероятности.

Для упрощения точки зрения Гоулда, я представлю концепцию среднего (также называемую ожиданием)

используя менее болезненный пример, а именно, азартной игры. Я дам пример и асимметричных шансов и

асимметричных результатов, чтобы объяснить пункт обсуждения. Асимметричные шансы означают, что

вероятности не равны 50% для каждого события, но что вероятность одного исхода является большей, чем

вероятность другого. Асимметричные результаты подразумевают, что вознаграждения в каждом исходе — не равны.

 

Мое ожидание — это потеря около 9$ (полученное, умножением вероятности на соответствующий результат).

Частота или вероятность потери, сама по себе, является полностью безотносительной; её необходимо

оценивать только в соединении с величиной результата. Здесь А гораздо более вероятно, чем В. Есть шансы,

что мы делали бы деньги, ставя на событие А, но так делать — не слишком хорошая идея.

Этот пункт довольно обычен и прост; и понятен любому, заключающему простое пари. Все же я был

должен бороться всю свою жизнь с людьми на финансовых рынках, которые, кажется, не усваивают это. Я не

говорю о новичках; я говорю о людях с продвинутыми степенями (хотя бы МВА), кто не в состоянии уловить

разницу.

Как люди могут пропускать такие соображения? Почему они путают вероятность и ожидание, то есть

вероятность и вероятность, умноженную на вознаграждение? Главным образом, потому что многие примеры в

обучении людей приходят из симметричного окружения, подобно броску монеты, где такое различие не имеет

значения. Действительно, так называемая «колоколообразная кривая», которая, кажется,

находит, универсальное применение в обществе, полностью симметрична. Но об этом чуть дальше.

 

Зоология Быков и Медведей

 

Массовая печать заваливает нас концепциями, типа бычий и медвежий, так как они означают эффект

повышения (бычьи) или понижения (медвежий) цены на финансовых рынках. Но мы также слышим людей,

говорящих «я настроен по-бычьи в отношении Джонни» или «я настроен по-медвежьи относительно того парня

сзади, Нассима, которого я не понимаю», чтобы обозначить веру в вероятность чьего-то повышения в жизни. Я

должен сказать, что понятия, бычий или медвежий — часто являются пустыми словами, неприменимыми в мире

случайности, особенно, в таком мире, как наш, с асимметричными результатами.

Когда я работал в нью-йоркском офисе большого инвестиционного дома, я иногда участвовал в

утомительных еженедельных «встречах для обсуждения», которые собирали большинство профессионалов

из торгового зала Нью-Йорка Не скрою, что я не любил такие сборища, и не только, потому что они сокращали

время моих гимнастических упражнений. Хотя эти встречи включали трейдеров, то есть людей, которые

оцениваются в числовом выражении своей работы, но, главным образом, это был форум для менеджеров по

продажам (людей, способных очаровывать клиентов), и конферансье, по имени «экономисты» Уолл-Стрит или

«стратеги», которые делают заявления о судьбе рынков, но не принимают на себя никакого риска, и таким

образом, их успех скорее зависит от риторики, чем от действительно проверяемых фактов. В течение

дискуссии, люди представляли свои мнения относительно состояния мира По мне, так эта встреча была чистым

интеллектуальным балаганом. У каждого была история, теория и понимание, которые они хотели разделить с

другими. Я негодую на человека, который, не сделав никакой домашней работы в библиотеках, думает, что он

способен кое на что довольно оригинальное и проницательное в данном предмете (и уважаю людей с научным

умом, подобных моему другу Стэну Джонасу, которые чувствуют необходимость провести ночь, читая все

подряд о предмете, пробуя определить то, что было сделано другими перед тем, как высказать свое мнение — будет

ли читатель слушать мнение доктора, который не читает медицинские газеты?).

Я должен признать, что моя оптимальная стратегия (чтобы умерить скуку и аллергию на обычную

банальность) состояла в том, чтобы говорить столько, сколько я мог, при полном уходе от слушания

ответов других людей, и пробуя решить какие-нибудь уравнения в голове. Разговаривая слишком много, я

мог прояснить свое мнение, и при небольшой удаче, мог бы не быть «приглашенным» снова, (то есть

не был бы вынужден посещать это мероприятие) на следующей неделе.

Однажды меня попросили на одной из таких встреч выразить мои взгляды относительно рынка акций. Я

заявил, не без помпы, что я верю, что рынок будет идти слегка вверх в течение следующей недели с высокой

вероятностью. Насколько высокой? «Приблизительно 70%».

Ясно, что это было очень сильное мнение. Но кто-то тогда вставил замечание: «Но, Нассим, вы только

хвастались, что имеете очень большую короткую позицию по 5Р500 фьючерсам, делая ставку на то, что рынок

понизится. Что заставило вас передумать?». «Я не передумал! Я глубоко верю в мою ставку! (Смех аудитории).

Фактически, я теперь испытываю желание продать даже больше!» Другие служащие в комнате казались крайне

смущенными. «Вы настроены по-бычьи или по-медвежьи?» — спрашивал меня стратег. Я ответил, что я не

понимаю слова «бычий» или «медвежий» вне их вполне зоологического контекста. Также, как с событиями А и В в

предшествующем примере, мое мнение было таково, что рынок, более вероятно, повысится («я буду быком»), но что

предпочтительнее было открывать короткие позиции («я буду медведем») потому, что в случае его понижения,

рынок мог понизиться сильно. Внезапно, немногие трейдеры в комнате поняли мое мнение и стали высказывать

подобные мысли. И меня не заставляли посещать следующее обсуждение.

Позвольте предположить, что читатель разделил мое мнение о том, что рынок в течение следующей

недели имеет вероятность 70% повыситься и вероятность 30% понизиться. Однако, предположим, что

он повысился бы на 1% в среднем, в то время как мог бы снизиться, в среднем, на 10%. Что сделал бы

читатель? Читатель — бык, или же он -медведь?