Остановимся теперь на агрессивных демонстрациях – сигналах, предшествующих агрессии (угрозы) или сопровождающих её. У различных видов животных можно наблюдать (классический пример К.Лоренца относится к коралловым рыбкам) целую серию угрожающих сигналов нарастающей интенсивности, прежде чем дело дойдёт до агрессии как таковой. Позитивный смысл такой постепенной эскалации агонистического поведения – в том, что «конфликтующим сторонам» даются шансы оборвать конфликт на одной из стадий угроз, избежав тем самым нанесения друг другу вреда.
Хорошо известно, что и в человеческом обществе конфликт между индивидами, группами, целыми государствами обычно проходит несколько стадий эскалации, прежде чем достичь кульминации – полномасштабной агрессии (государства, прежде чем воевать, по правилам международного этикета должны обменяться нотами, далее следуют ультиматумы и лишь за ними – объявление войны). Даже при уже начавшейся агрессиии коммуникативные сигналы в ряде случаев останавливают её развитие. Здесь логично перейти от агрессии к формам поведения, направленным на ее смягчение или полное прекращение.
Интенсивному исследованию подвергаются в последние десятилетия имеющиеся у животных стратегии примирительного поведения, направленные на преодоление конфликтов между индивидами и группами. В частности, большой интерес с точки зрения биополитики и технологий по снижению агрессивности людей (см. ниже) представляют «буферы агрессивного поведения» (Дерягина, Бутовская, 1992, 2004; Дерягина, 1999, 2003).
Подобные буферы известны у многих видов животных. Например, у волков проигравший схватку индивид ложится на спину, что обычно служит сигналом прекращения агрессии. У приматов описаны сложные ритуалы примирения. Впервые примирение было описано у шимпанзе в неволе (de Waal and van Roosmalen, 1979). It was defined as “as a form of affiliative interaction between former opponents which interact affinitively shortly after an agonistic event” (quoted according to: Palagi et al., 2005, p.280). У обезьян к числу буферов агрессии относятся такие подавляющие агрессию действия как касание губами, пальцами, подставление, приглашение к игре, поцелуи, манипуляции с предметами, о которых мы упоминали выше, говоря о тактильной коммуникации у приматов. Такое подавляющее агрессию примирительное поведение может исходить от жертвы агрессии, самого агрессора (самоторможение агрессии), наконец, от «третьих лиц», особенно имеющих высокий социальный ранг, например, от вожака данной группы приматов. Особенное развитие буферы агрессивного поведения получили у ближайщих к нам с эволюционной точки зрения видов – шимпанзе и особенно бонобо.
Функции примительного постконфликтного поведения сводятся к relationship repair, benfits associated with valuable relations, reducing the probability of future conflict, and limiting stress in the victim and possibly other individuals involved (Palago et al., 2005).
Примирительное поведение может осуществляться между равными по рангу особями (с гашением взаимной агрессивности), однако оно может принимать и форму признания собственного низкого ранга по отношению к агрессору, которого надеются умиротвориить демонстрацией покорности – подчинительного поведения. В человеческом обществе с первобытных времен возникают особые институты примирения, в которых особую роль играют лидеры (например, «вождь в леопардовой шкуре»).
Изоляция — вариант агонистического поведения, не связанный с агрессией и представляющий мирную и потому предпочтительную альтернативу ей. Изоляция предполагает уход от контакта с потенциальным агрессором, избегание его. После того как территория была разграничена в результате агрессивного взаимодействия, преобладают относительно мирные отношения, пока границы признаются и уважаются. По известной пословице, «хорошие заборы обеспечивают хороших соседей».
Об эволюционном диапазоне проявления изоляции как формы поведения дает представление тот факт, что у микроорганизмов колонии даже одного вида, растущие на чашке Петри, часто не сливаются между собой (Будрене, 1985; Новикова, 1989). У общественных насекомых проблема разделения себе подобных на своих и чужих затрагивает все стороны жизни индивида – его безопасность, обеспечение пищей, использование жилища и т. д.» (Захаров, 1991). Изоляция реализуется не только на индивидуальном, но и на групповом уровне. Например, две группы животных одного вида не сливаются друг с другом, и их взаимное обособление тесно сопряжено с внутренней консолидацией каждой из групп.
Территориальная агрессия встречается у приматов, однако, есть виды, для которых она не характерна. Среди них макаки резусы, лангуры, павианы и наши ближайшие родственники – гориллы и шимпанзе (Дерягина, Бутовская, 2004).
Многообразны формы изоляционного поведения в человеческом обществе. Люди изолируются друг от друга в пещерах, домах, дворцах, проводят национальные, государственные и иные границы, делят между собой сферы влияния, области компетенции, уровни политических структур.
Социологи говорят об индивидуальной дистанции вокруг каждого человека (см. Пиз, 1992). Она может быть подразделена на а) социальную (92 смдля американца), на которой общаются между собой не близко знакомые люди; б) дружескую, пригодную для контактов друзей; в) интимную, куда не допускается никто, кроме самых близких людей и г) суперинтимную, в которую невозможно войти, не дотронувшись до тела партнера по общению.
Однако изоляция и территориальное поведение на индивидуальном уровне не были характерны, по имеющимся данным, для большинства первобытных человеческих общностей, и это один из многих аспектов, в которых первобытный человек напоминал указанных выше ближайших эволюционных «родичей», в частности шимпанзе. “Personal space becomes a relevant concept only under conditions of a social order in which personal identity has value and is heightened under conditions of resource shortage and threat. Under these influences, postagrarian society has created the conditions favoring the atomization of personal identity and the need for defended social location” (Nicholson, 1997, p.1067). Развитие человеческой цивилизации в этом и некоторых других случаях (см. ниже об иерархиях и горизонтальных структурах) включает элементы диалектического возврата к стадиях, присущим низшим приматам. В данном случае индивидуальная территориальность, не свойственная антропоидам, типична для широконосых обезьян типа лангуров или макак, и она же воссоздается при смене первобытного строя цивилизованным.
2.1.4. Лояльное поведение. Афилиация и кооперация. Дилемма узника
Лояльное поведение – совокупность «дружественных», сплачивающих биосоциальную систему взаимодействий между живыми существами. Важными формами лояльного поведения и в мире животных, и в человеческом обществе являются афилиация и кооперация (подробнее ниже).
Уже Аристотель указывал на происхождение лояльных форм социального взаимодействия даже между неродственными индивидами от родительской заботы, что находит подтверждение в работах современных этологов (Eibl-Eibesfeldt, 1998, 1999). Заботливое поведение, включая ласки, одаривание пищей, чистку («груминг») реализуются у млекопитающих в контексте социальных взаимодействий между неродственными особями. В человеческом обществе дружественные отношения в пределах рода, племени, группы, нации и др. также сходны с этологически первичными отношениями между членами одной семьи, как показывают этологические исследования (Eibl-Eibesfeldt, 1998). Политики часто используют в своих речах слова “мать”, “брат”, “сестра”, и эти эмоционально окрашенные слова оказываются более эффективными в деле мобилизации сограждан “на бой или на труд”, чем слова, указывающие на несемейные связи (например, “друзья”, Salmon, 1998).
Лояльные отношения между индивидами, приводящие к формированию между ними союзов и далее все более интегрированных систем, играют центральную роль в эволюционной концепции, предложенной П. Корнингом. Клетки, вступая в кооперативные взаимодействия, формируют многоклеточные организмы (“клеточные государства” по Р. Вирхову), целые организмы – биосоциальные системы (“суперорганизмы” в словоупотреблении П. Корнинга). Далее конкуренция и связанные с ней агонистические формы поведения переносятся на качественно новый уровень – конкурируют не индивиды, а целые «суперорганизмы». Например, в конкуренцию вступают не два муравья как индивиды, а два муравейника, в каждом из которых муравьи в основном помогают друг другу.
В контексте лояльного поведения в этологии и биополитике рассматривается характерная для птиц и млекопитающих, особенно для детенышей и молодых особей, способность играть. Игра, даже если и включает смягченные элементы агонистического поведения (скажем, распространенная у детенышей потасовка, принимающая у Homo sapiens форму «игры в войну»), отличается от подлинного конфликта и обычно стимулирует собой другие формы лояльного, а не агонистического, поведения. Биополитический потенциал игрового поведения еще не в полной мере оценен. Политическим системам еще предстоит разобраться, когда, в каких случаях и по каким правилам подлинные конфликты могли бы быть заменены игрой в конфликт. Международные олимпиады и особенно Биос-Олимпиады, пропагандируемые А. Влавианос-Арванитис и руководимой ею Биополитической интернациональной организацией (см. http://www.biopolitics.gr) , указывают ориентир в этом направлении.
Остановимся подробнее на афилиации, – взаимном притяжении особей одного вида, группы, семьи друг к другу, это «стремление животных находиться вместе» (Дьюсбери, 1981. С.127). В опытах с животными, например, с собаками, было установлено, что они готовы справиться со сложной экспериментальной задачей ради единственного вознаграждения — возможность видеть особь своего вида (группы), общаться с нею. Афилиация привносит с собой чувство комфорта, safety, belongingnes, inclusion. Что касается человеческого общества, то в нем афилиация также порождает «потребность в присоединенности: побуждение завязывать отношения, гарантирующие постоянные позитивные взаимодействия» (Майерс, 2000. С.533). In the realm of primates, e.g., in vervet monkeys (McDougall, 2011) афилиация и ассоциация между индивидами преодолевает порождаемую агонистическими отношениями (особенно direct attack) anxiety manifesting itself in self-directed behaviors (SDB) such as scratching oneself, body/head shaking, yawning, and self-grooming.
Отношения на базе взаимной афилиации сопровождаются соответствующими коммуникативными сигналами. Одна из форм, которые такой необходимый для афилиативных контактов обмен информацией приобретает в человеческом социуме (аналоги предполагаются у обезьян) – gossip. “Gossip — communication about other people and their actions—is a necessary art to update our intelligence about complex and subtle shifts in power, kinship relations, resource supply, and the like… Gossip also has a more direct instrumental value as social “grooming”; i.e , as a form of display, networking, for mate selection and social advantage. Being the recipient of gossip is a sign of inclusion, and to be able to give it is a mark of social power (Nicholson, 1997, p. 1065).
Афилиация и изоляция (avoidance, dispersal) находятся в состоянии деликатного, динамичного баланса, подвластного определенному временному ритму. Например, сурки в утренние часы активно общаются между собой, включая приветствия, взаимные ласки (груминг) и игры. В послеобеденное время такое афилиативное поведение сменяется изоляцией в индивидуальных норах (Barash, 1989). «Поведение микробов также характеризуется взаимодействием между изоляцией и афилиацией. Подобно животным, микроорганизмы переходят от одной формы поведения к другой, что зависит и от внешних влияний, и от внутренних ритмов. Однако эти формы поведения принимают более примитивные формы, так что их «движущие силы» проявляются более открыто. Так, изоляция клеток друг от друга характерна для культуры Dictyostelium discoideum, снабженной достаточным количеством питательных веществ; выделение сАМР и агрегация являются реакцией на голодание. Клетки грибов ряда таксономических групп могут выбирать между изолированным существованием (дрожжеподобный рост) и формированием целостного мицелия – клеточного коллектива» (Oleskin, 1994b. Р.428, см. также Смирнов, 1985, 2004; Шапиро, 1988).
Афилиация сочетается не только с изоляцией, но и с другими формами агонистического поведения, в том числе с агрессией. Афилиация и агрессия могут быть направлены на разных индивидов. Агрессия может быть направлена вовне группы, сплоченной изнутри афилиацией между ее членами.
Агрессия может быть, однако, проявлена и по отношению к товарищам по группе, несмотря на афилиацию. Ссора внутри группы «расставляет все по местам», проясняет социальный ранг каждого (кто доминирует, кто должен подчиняться), помогает разграничить индивидуальные ресурсы и территории. На фоне установленного социального порядка во многих случаях возникают предпосылки для превалирования дружественных отношений над агонистическими. Элементы агонистического и афилиативного поведения также складываются в сложные поведенческие комплексы, давая известные этологам животным ритуалы, среди которых детально изученные еще Лоренцем брачные ритуалы, где элементы «ухаживания» сочетаются с позами угрозы, даже ритуализованными поединками.
Такое комбинирование афилиации и агонистических форм поведения характерно для взаимодействий на уровне не только индивидов, но и их групп, сообществ («суперорганизмов»). Ограничимся одним из примеров, касающихся межгосударственных отношений (излюбленной темы биополитических исследований Т. Вигеле, С. Петерсона, Г. Шуберта в США).
Отношения СССР—Китай в 1960—1980-е годы отличались явным преобладанием агонистических тенденций – вплоть до неоднократных вооруженных пограничных конфликтов. Однако отношения России, правопреемницы СССР, и Китая в 1990-е годы (и по сей день) характеризуются превалированием конструктивных, позитивных тенденций, причем не только в чисто деловом плане, но и в плане оживления взаимного интереса, дружелюбия (афилиации). Среди других причин, это может быть и следствием предшествующей неоправданно долгой ссоры, которая исчерпала агрессивный потенциал сторон (вспомним гидравлическую теорию агрессии Лоренца), также исчерпала сами спорные моменты, показав – в конечном счете – пустоту и безрезультатность взаимных претензий и в то же время наличие существенного поля для позитивного взаимодействия, а также существование общих для обоих партнеров угроз, исходящих от третьих сторон (т.е. отношения Россия–Китай, несомненно, имеют и аспект «консолидации перед лицом общих внешних противников»).
Афилиация и изоляция могут проявляться в разных пространственных зонах. Так, местообитание песчанок и других грызунов частично обороняется от других особей («зона неприкосновенности»), частично открыто для контакта с ними («зона контакта»). Для биополитики важно то, что и некоторые межгосударственные и межэтнические конфликты могли бы быть смягчены созданием буферных зон взаимного контакта.
Афилиация способствует формированию групп (биосоциальных систем, «сверхорганизмов») как у животных, так и в человеческом обществе. Группу можно определить как «двое или более лиц, которые взаимодействуют между собой, влияют друг на друга дольше нескольких мгновений и воспринимают себя как «мы»» (Майерс, 2000. С.356). Это определение, данное в применении к человеческому обществу, экстраполируется и на объединения особей у животных. Принадлежность к группе может нивелировать индивидуальность (эффект деиндивидуации). Луговые кобылки (насекомые типа кузнечиков) не совершают в одиночку перелетов и набегов на растительность, которые свойственны им же в составе больших скоплений (саранчи). Люди в группах, особенно многочисленных, совершают поступки (например, линчевание беззащитного человека), которые не были бы ими совершенны индивидуально.
Количество членов в спаянной афилиативными отношениями группе живых существ ограничено. Слишком большой муравейник имеет тенденцию разделяться на несколько отдельных гнёзд (социотомия). У высших приматов, в частности у шимпанзе и бонобо, число особей в группе чаще всего не превышает нескольких десятков (Бутовская, Файнберг, 1993). У человека одна из оценок была сделана Данбэром (Dunbar, 1996):”that the size of the neocortex predicts a value of around 150 for the size of a community about whom one would need to retain social intelligence—near the upper limit of hunter–gatherer clan size” (quoted from Nicholson, 1997, p.1065). Despite the upper limit estimate, humans typically tend to prefer significantly smaller groups approximating the size of an extended family unit (Nicholson, 1997).
Афилиация между индивидами высокого социального ранга ведёт к формированию тесно спаянных коалиций, что наблюдается у различных приматов и имеет интересные политические аналогии.
Еще один биополитически важный аспект афилиации связан с ее избирательностью. “Подобное стремится к подобному”: и люди, и животные стремятся к контакту с теми, кто похож на них. У животных и, вероятно, у людей есть врожденные механизмы распознавания степени сходства между «собой» и «другим», включая внешность, пропорции тела и даже запах пота и других выделений. Шимпанзе и, как недавно выяснили, осы способны распознавать родство по чертам «лица»; мокрицы опознают супругов и детей тактильным путем, ощупывая бугорки на их головах (см. Резникова, 2005).
Однако люди при выборе друзей, союзников, партнеров руководствуются также и культурными маркерами (сходство политических взглядов, общность вероисповедания, идентичность языка, обычаев и др.). Дискуссионным остается поэтому вопрос, в какой мере отношения людей детерминируются генетическими, в какой – чисто социокультурными факторами.
Selective affiliation that causes group formation also results in different behaviors toward the members of one’s group and other conspecifics that are discriminated against in many ways. In human society this phenomenon is known as in-group favoritism. It implies, e.g., “preferential treatment of in-group members over out-group members in reward allocation” that “occurs even when participants are arbitrarily divided into two groups according to a trivial trait” (quoted from: Shinada et al., 2004, p.381). Since this point is of special importance in terms of ethnic relations and ethnic conflicts, it will be discussed in more details in the subsection dealing directly with the B → P trajectory.
At this point, suffice to emphasize that афилиация в применении к человеческому обществу имеет как положительное (афилиация как фактор консолидации группы, основа для социальных технологий), так и отрицательное (афилиация как фактор, способствующий национализму, неприятию «чужих») биополитическое значение.
Кооперация (от лат. co- вместе, operare – действовать) – объединение и взаимодействие двух или более особей ради выполнения той или иной задачи. An alternative, although in principle similar, approach to defining cooperation involves considering it from the viewpoint of a whole group (community). In these terms, cooperators are contrasted with cheaters (free riders): cooperators contribute to the collective good within a distinct group at an individual cost, and cheaters exploit it (Hochberg, 2008, p.3, modified). With respect to human society, “a collective good is any good or service provided to the members of some collective (coalition, village, organization, nation, etc.) through the efforts of some or all of its members… Examples include large game hat is widely shared, a community irrigation system, defense against enemy attack, a wide variety of rituals and ceremonies, and scholarly journals. Other social species produce collective goods as well (Smith, 2010, p.232).
Кооперация весьма характерна, например, для общественных насекомых, в частности, для муравьев. «Совместная деятельность муравьёв относится к примерам самой сложной кооперации в царстве животных. Речь идёт о совместном строительстве гнёзд, разведении грибных садов, «ферм» сосущих насекомых, которые снабжают муравьёв углеводной пищей, коллективной охоте, совместной транспортировке пищи, коллектиивной защите от врагов» (Резникова, 2005. С.409—410).
Кооперация встречается не только у животных: она наблюдается даже у микроорганизмов. Так, миксобактерии координированно перемещаются по поверхности питательной среды, совместно преследуя «добычу» (других бактерий). Внутри многоклеточного животного организма лимфоциты и макрофаги вступают в кооперативное взаимодействие в ходе иммунного ответа. Макрофаги связывают проникший в организм чужеродный агент (антиген) и представляют его Т-лимфоцитам, одновременно вырабатывая интерлейкин-1. Т-лимфоциты активируются и взаимодействуют с В-лимфоцитами, вырабатывающими антитела, обезвреживающие попавший в организм агент. Как результат эволюции кооперации между некогда свободноживущими клетками в литературе (см. Hochberg, 2008) рассматривается и формирование многоклеточности, проходившее этап сравнительно рыхлых коллективов кооперирующих клеток (примером служит колониальная водоросль Volvox); the scenario of multicellularity evolution may implicate creating conditions favoring the dispersal from the system of all noncooperating cells (free riders, Hochberg, 2010).
Кооперация смягчает собой жесткость иерархических структур, if they form, например, у приматов. Она приобретает форму совместной охоты или сбора плодов, коллективного воспитания детенышей, одаривания друг друга пищей, «не взирая на ранги». Кооперация и афилиация в ряде ситуаций преобладают над агонистическими отношениями у шимпанзе и бонобо.
As far as human society is concerned, “people engage in cooperative activities and social exchanges in both the public and private domains of their lives… from cooperative hunting and the sharing of meat in hunter-gatherer societies to market trades in industrial societies (Shinada et al., 2004, p.310). Выдающийся идеолог русского анархизма П.А.Кропоткин, мечтавший перестроить человеческое общество на базе добровольно-кооперативного принципа, подкреплял свои идеи многочисленными примерами «бессознательной взаимной поддержки» у различных живых существ.
Возникнув в группе индивидов, кооперация обычно улучшает в той или иной мере его психологический климат. Она способствует другим формам дружественного поведения, в частности, афилиации. Малая группа кооператоров может послужить «центром кристаллизации», вовлечь в кооперацию других. В этом – потенциальная роль кооперативных инициатив, казалось бы, обреченных на гибель из-за малочисленности участников. Кооперация, если ее удается установить между членами изначально недружественных групп, не может не привести к «размыванию» первоначальной вражды и самих конфронтационных границ между группами.
Nonetheless, cooperation within a group promotes affiliation among its members and helps consolidate this group in the face of agonistic relations to other groups. In line with this, noncooperators (cheaters) are more severely punished if they belong to the same group as the punishers; in an experimental situations, ingroup punishers display negative emotions such as anger and moral outrage (Shinada et al., 2004).
Связь кооперации и афилиации прослеживается и на политической арене. Недружественные до 22 июня1941 г. Англия и СССР, поставленные после этой даты перед необходимостью помогать друг другу в борьбе против Гитлера, стали проявлять обоюдный интерес, выходивший за рамки непосредственных военных задач альянса. Так, британское радио стало транслировать русскую (в том числе советскую) музыку.
Cooperation is facilitated by specific communication signals. It has been established in studies with human subjects that “face-to-face conversation prior to actual experimental interaction will enhance cooperation dramatically” (reviewed, Smith, 2010, p.237). The silent bared teeth (SBT) display promotes loyal behavior including cooperation in a number of primate species, e.g., in the Tonkean macaque and the chimpanzee. The human version of the SBT display is the sincere smile involving, apart from the mouth-extending zygomat, the subconsciously controlled orbiscularis oculi muscle responsible for characteristic creases around the eyes. This so-called Duchenne smile honestly “advertises cooperative dispositions and thereby increases the likelihood that a social partner would invest resources in a relationship” (Mehu et al., 2007, p.415). Such an honest smile is associated with sharing, e.g. with exchanging gifts with others.
Importantly, smiling and other kinds of nonverbal messages coexist in human society with language. Language communication considerably facilitates cooperation among humans, in contrast to nonhuman primates and other animals. Language is likely to help people successfully cope with collective action problems (CAPs). CAPs arise whenever individuals cooperate and create collective goods even though “the best move from a selfish point of view yields an inferior collective outcome” (Smith, 2010, p.231). Language makes it much easier to detect and punish free riders, “facilitates complex coordination and is essential for establishing norms governing production efforts and distribution of collective goods”, and performs a large number of other essential functions (Ibid).
The gift-exchanging interactions mentioned above are considered in the literature as a variation on the theme of “exchanging goods”, which in related to cooperative behavior. Наряду с характерным для цивилизации коммерческим обменом товарами/услугами, для человека характерен и «обмен ради обмена» как способ поддержания лояльных отношений. Такой «обмен ради обмена» составляет содержание игрового взаимодействия детей, он же помогает выжить в экстремальных систуациях, например, в обстановке концлагеря Освенцим (Auschwitz) (Levi, 1979). С этологической и биополитической точек зрения интересны имеющиеся данные о способности к обмену дарами и nonhuman primates (de Waal, 1996).
Этологи, начиная с К. Лоренца, отмечают, что у живых существ афилиация и изоляция, кооперация и конкуренция, «любовь» и «вражда» переплетаются в ежедневном общении как в трагедиях Шекспира. Неагонистические (лояльные) и агонистические отношения нередко предполагают друг друга, поскольку (1) дружба часто предполагает наличие общего врага, перед лицом которого сплачиваются группы зеленых мартышек или недружественные в мирное время страны; (2) даже в рамках отношений между одними и теми же партнерами агонистические и лояльные формы поведения могут представлять собой разные этапы реализации одной и той же поведенческой реакции. Сурки приветствуют друг друга при встрече, что трактуется как афилиативная реакция, но долгое приветствие может перейти в драку с последующим убеганием одного из партнеров. Все эти факты позволяют говорить о том, что агонистические и неагонистические взаимодействия – разные края одного спектра форм социального поведения. Социальные проекты, нацеленные на преодоление или смягчение агонистических форм поведения в человеческом обществе в пользу лояльных форм – афилиации и кооперации, должны учитывать рассмотренный факт сложного переплетения, взаимопроникновения дружественных и агонистических форм поведения.
Нарастание кооперации между биосистемами, их тесное взаимодействие в решении тех или иных проблем ведет к отмеченному в работах П.Кропоткиным в России объединению ранее самостоятельных частей в целостную систему («самосборка», см. Франчук, 2001. 2005). Жизнь, весьма вероятно, с самого начала своего существования возникла в виде не отдельных изолированных организмов, а целых сообществ. Так, «наиболее ранние палеонтологические свидетельства жизни на Земле – строматолиты, демонстрируют, что жизнь возникла и поддерживается в виде сообществ» (Заварзин, 2002).
Принцип «самосборки» проявился в объединении нескольких бактериальных клеток с формированием эукариот и в последующем объединении уже целых эукариотных клеток с появлением многоклеточных существ (еще раньше в истории жизни он проявлялся в формировании на базе прокариот многослойных матов как целостных многовидовых систем с дифференцированными по функциям слоями). После возникновения многоклеточности принцип «самосборки» приводит к созданию в разной степени интегрированных сообществ многоклеточных организмов (биосоциальных систем), некоторые из которых приобретают черты единого целостного «организма из организмов» (колонии кишечнополостных и мшанок), «суперорганизма» (таковы, по мнению некоторых энтомологов, семьи у муравьев или термитов). Как «суперорганизм» рассматриваются колонии млекопитающих (капских землекопов), а также человеческое общество (Корнинг, 2004).
Каждая усложняющаяся биосоциальная система «больше суммы своих частей» – имеет новые свойства, отсутствующие у её компонентов, взятых порознь. П. Корнинг вводит понятие «синергий» (результатов кооперации, кооперативных эффектов), в том числе (Corning, 1983, 2001a,b; 2003a,b; Корнинг, 2004):
- синергия масштаба (польза от увеличения размеров системы); например, «бóльшая коалиция львов-самцов может более успешно овладеть группой самок… бóльшая группа шимпанзе обычно более успешно охотится» (Corning, 2001. P.16).
- модификация окружающей среды (пингвины в Антарктиде тесно прижимаются друг к другу и создают вокруг себя зону с достаточно высокой температурой);
- распределение издержек и риска (летучие мыши-вампиры делятся проглоченной кровью с менее удачливыми товарищами по колонии, снижая для них риск голодной смерти);
- обмен информацией (коммуникация);
- комбинирование или разделение функций (пример: гетероцисты у цианобактерий у цианобактерий фиксируют азот, остальные клетки осуществляют полный фотосинтез).
«Во многих случаях группа /индивидов/ может опираться на множественную синергию – синергию синергий. Одной из иллюстраций может служить популяция мангуст. Эти небольшие млекопитающие с развитой социальностью использовали принцип синергии различными способами, чтобы решить проблему выживания в пустыне Калахари и других маргинальных зонах Южной Африки. Мангусты извлекают пользу из тесного «кучкования» особей, согреваясь в пустыне во время холодных ночей (модификация окружающей среды); занимаются коллективной охотой и могут совместно оборонять свои норы, осуществляя шумные демонстрации с угрозами (синергия масштаба); по очереди выполняют функции часовых, следящих за хищниками типа гиен, шакалов и орлов (распределение издержек); используют различные сигналы для коммуникации с товарищами, включая резкие предупредительные крики при появлении опасности (обмен информацией)» (Корнинг, 2004).
В связи с понятием «кооперация» в социобиологической и биополитической литературе рассматривается так называемая «дилемма узника». Это ситуация, в которой у каждого из участников (для простоты двух) есть выбор: кооперировать с другим или нет.
Свое название «дилемма узника» получила потому, что хрестоматийный (для социологии) пример касается поведения двух заключенных (А и В), поодиночке допрашиваемых прокурором. Каждый заключенный осужден по незначительным преступлениям, но, кроме того, подозревается в более тяжком преступлении, совершенном совместно с другим заключенным. Решающим оказывается признание в присутствие прокурора. И заключенный А, и заключенный В могут 1) признаться в совершении преступления, тем самым приведя доказательства вины также и напарника; 2) кооперировать с напарником, что в данном случае означает – не признаваться в преступлении, не выдавать ни себя, ни другого. Последствия таковы: если не признается ни один (оба кооперируют), то получают небольшой срок (например, 1 год). Если признается один (например, А), то его в знак благодарности освободят, но его напарника (В) осудят на длительный срок (15 лет), «повесив» на него все преступление. Наконец, если признаются оба, то тяжкое преступление будет разделено между ними, и они получат не 15, а, скажем, по 8 лет. Эти варианты представлены на схеме.
Дилемму можно сформулировать и в более общих терминах. Она возникает, когда односторонний отказ от кооперации дает большую выгоду для данного индивида, чем кооперация с другим индивидом, при условии, что этот последний кооперирует. Однако двусторонний отказ от кооперации ведет к худшим последствиям для обоих, чем кооперация друг с другом. Каждый участник решает дилемму, не зная, какое решение примет другой.
Дилемма узника» имеет много реализаций как в биологическом, так и в политическом плане. Например, два государства могут заключить договор о разоружении. Если оба государства-партнера свято соблюдают договор (кооперируют друг с другом), они получают от этого пользу в виде гарантии мира, возможности не тратить средства на гонку вооружений и др. Но у каждого из государств-партнеров может возникнуть соблазн нарушить договор и втайне вооружаться. Если это удается, данное государство (скажем, А) получает сверхвыгоду в виде могущества по отношению к другому государству (В), которое при этом многое теряет — живет под угрозой нападения А и вынуждено принимать все его требования. Если, наконец, оба государства решат отказаться от договора о разоружении, то окажутся в положении, характерном для СССР и США в период «холодной войны» – постоянная изматывающая гонка вооружений, непрекращающаяся военная угроза.
Были предложены различные стратегии для разрешения дилеммы узника, в частности: (1) “TIT-FOR-TAT” – участник при первой встрече с партнером предлагает ему кооперацию, а во вторую и все последующие встречи поступает так, как его партнер поступил предшествующий раз – кооперирует, если партнер ранее кооперировал, и отказывается от кооперации, если так повел себя партнер (Axelrod, 1984); (2) “Generous TIT-FOR-TAT”. Эта стратегия «прощает» с вероятностью около 1/3 однократный отказ от кооперации – т.е. кооперирует, несмотря на него (см. Low, 2000); (3) «PAVLOV» – участник при первой встрече с партнером предлагает ему кооперацию; а во вторую и все последующие встречи поступает по алгоритму: если предшествующий шаг принес выигрыш, делать то же самое дальше, если же шаг закончился проигрышем, менять стратегию на противоположную.
Дилемма с большей вероятностью решается в пользу кооперации даже «в мире эгоистов», если партнеры предполагают взаимодействовать длительное время – имеется существенная “shadow of the future” (и тогда обман партнера и нанесение ему вреда будут «отомщены»). The probability of choosing to cooperate increases in a Prisoner’s Dilemma-like situation if a third party watches the game and punishes noncooperators (defectiors, see Shinada et al., 2010)
Кооперация на базе PD стихийно возникает даже при позиционной войне между солдатами воюющих между собой армий по принципу «живи сам и дай жить другому» (обе стороны молчаливо саботируют приказы командования о боевых действиях). Подобные взаимоотношения отражены в понятии «эгоистической кооперации», которую П. Корнинг считает одним из факторов формирования больших социальных структур в человеческом обществе (Corning, 1983). Можно привести также биологический пример. В системе «бактерия—хозяин» обоим выгодно кооперировать, т.е. просто давать друг другу жить. Отказываясь от кооперации – убивая хозяина, бактерия рискует погибнуть сама из-за отсутствия источника питания.
В применении к человеческому обществу дилемма узника имеет важную реализацию в рамках так называемой “Tragedy of the Commons” (трагедии общественных благ). Разъясним ее на классическом примере коллективного пастбища для кота. Каждый фермер действует в своих интересах – он заинтересован в максимальном выпасе своего кота. Но чем больше пасётся кот каждого фермера, тем быстрее истощаются ресурсы пастбища. Кратковременные интересы каждого противоречат долговременным интересам всего коллектива. Этот пример есть миниатюрное отражение современного глобального экологического кризиса, когда действия людей в своих краткосрочных интересах оборачиваются угрозой неминуемой катастрофы для всех этих людей (Masters, 1989, 1991).