3.2. Биоструктурные принципы: приложение к человеческому обществу, использование политическими системами

3.2.1. Политическое лидерство и харизма. 

This subsection concentrates on the organizational subfield of biopolitics (see 3.1.1.6) dealing with the structural organization of biosocial systems. Было подчёркнуто, что имеются структурные сценарии, реализуемые в эволюции многократно, на разных её этапах. Это, в частности, иерархические структуры и их антиподы – децентрализованные сетевые структуры, так же как и многочисленные смешанные и переходные формы. В настоящее субсекции мы посвятим себя специфическому типу иерархических отношений в человеческом обществе, а именно политическому лидерству.

Явление доминирования в человеческом социуме не ограничивается только «личными» отношениями между людьми и их группами. В человеческом социуме происходит институционализация отношений доминирования-подчинения — их закрепление как политической власти. Проблема власти — одна из стержневых проблем политологии. Р. Мастерс характеризует всю политику как сферу отношений доминирования, которые стремятся к созданию, поддержанию или изменению социальных правил. Власть базируется на отношениях доминирования-подчинения. Понятие «власть» означает способность и право одних осуществлять свою волю в отношении других.

Власть в человеческом обществе имеет не только биосоциальные предпосылки, она в весьма существенной мере детерминирована социокультурными факторами, отвечающими за уникальность человеческого общества по сравнению с биосоциальными системами других биологических видов. Только в человеческом социуме власть подвергается институционализации. Это означает, что власть реализуется посредством специфических организационных структур, социальных институтов (правительство, парламент, монарх, президент и т.д., Политология, Энциклопедический словарь. 1993. С.40—42).

Культурно детерминированы характерные для человеческого общества символические атрибуты власти – от маршальского жезла до расположения кресел в зале заседания парламента или Политбюро советских времен. Зарубежные эксперты легко выясняли политическую иерархию в СССР по тому, как политические деятели располагались в зале во время официальных мероприятий.

Однако некоторая часть символики политической власти имеет и биосоциальные предпосылки. Например, облеченное властью лицо поднимается на высокую трибуну, монархи и диктаторы воздвигали себе в разные эпохи истории гигантские статуи; в то же время и в сообществах обезьян вожак стремиться подчеркнуть свои большие размеры, занять возвышенное положение, в буквальном смысле «унизить» подчиненных особей.

Доминирование в человеческом обществе в большинстве случаев предполагает лидерство – управление поведением индивидов и групп и, в целом, политическими процессами в социуме. Отметим, что обратное утверждение не всегда верно. Лидер может и не быть доминантом, что мы особенно рельефно видим на примере частичных, лишенных привилегий и особого статуса, лидеров в первобытных группах.

Символы статуса в иерархии политической власти (будь то погоны на плечах маршалов или ритуалы приветствия «высоких гостей») детерминированы социокультурными факторами. Однако известная часть статусной символики имеет эволюционно-биологическую предысторию. Политические лидеры, как  и доминанты в группах обезьян пстремятся «возвыситься», преувеличить свои размеры, что коррелирует с ответным стремлением подчиненных преуменьшить самих себя.

Элементы приветствия «высокого гостя», скажем, у трапа самолета, представляют собой сложную мозаику из культурно-детерминированных и архаичных, эволюционно-консервативных элементов. Это показано в работах этологов человека  (И. Айбль-Айбесфельдта, Ф. Солтера, И. ван дер Деннена и др.). В частности, гость у трапа самолета обычно созерцает военный парад в его честь, видит суровые лица вооруженных воинов. За этим следует дружеский прием, банкет.

Этологи усматривают в этом ритуале такую архаичную особенность как амбивалентность (двойственность) – а именно сочетание агонистических (угрожающие лица воинов) и лояльных (веселый пир) элементов. Аналогичное сочетание агрессивного и афилиативного поведения типично в ритуале приветствия гостей из чужого племени в первобытном обществе: гость не только пирует, но и наблюдает воинственный танец мужчин в полной боевой раскраске.

Как доминирование вообще, политическая власть возникает с эволюционно-биологической точки зрения в связи со стремлением достичь максимального репродуктивного успеха – максимизировать число потомков, получивших гены данного индивида. Понятно, что «в обществе шимпанзе конечная репродуктивная цель политической борьбы более ясна, чем в человеческом обществе» (Low, 2000. P.198). Коалиции, возникающие, например, между низкоранговыми самцами шимпанзе, часто явно преследуют цель обеспечить всем этим самцам копуляции с самками, несмотря на сопротивление доминанта.

В человеческом обществе политика вообще и политическая власть конкретно – явления многоуровневые, но роль репродуктивных интересов в борьбе за социальный статус все же очевидна во многих традиционных культурах. С позиций репродуктивной роли иерархического статуса можно интерпретировать характерную для многих традиционных культур полигинию – право мужчины иметь несколько жен. Высокий статус обеспечивает многожёнство в более чем 100 исследованных обществах, и в этих обществах мужчины с высоким статусом приобретают более молодых (репродуктивно ценных) женщин и имеют больше детей, чем более низкоранговые индивиды  (Low, 2000)[22].

Понятие доминирования распространимо на отношения между целыми политическими системами – например, между государствами на международной арене, где в каждую историческую эпоху складывается свой «баланс сил». 

Остановимся теперь на явлении харизматического лидерства. Термин «харизма» (греч. ί — благодать, дар божий) введен немецким социологом М.Вебером. Он означает тип лидерства, опирающийся не на традицию (это было бы традиционное лидерство) и не на закон, конституцию и др. (легитимное лидерство в классификации Вебера), а исключительно на особый дар лидера, способного очаровать и увлечь за собой массы людей. Харизма создает эмоциональный стимул к добровольному подчинению людей под контролем лидера, которому приписываются экстраординарные (магические, сверхъестественные, героические) качества личности.

Харизма очевидным образом зависит от социокультурных факторов и во многих случаях имеет немаловажную духовную компоненту.  Лишь некоторые из типов харизматического лидерства включают  существенную биосоциальную составляющую. И в этой мере можно сравнивать харизму лидера в человеческом обществе с атрибутами вожака группы обезьян или иной биосоциальной системы.

Известно, что политический лидер, если его власть не опирается на аппарат насилия, должен постоянно подкреплять свою харизму, демонстрировать свои экстраординарные способности. Сходным образом статус доминанта в биосоциальной системе животных зависит от постоянной передачи ритуализированных сигналов доминирования подчиненным особям. Стремление «простых граждан» повиноваться «сильной личности» уподобляется, в рамках этой интерпретации, поведению подчиненных животных в биосоциальной системе. Эти подчиненные особи, хотя и имеют низкий статус, все же пользуются благами социального образа жизни, которых они лишаются при попытке перехода к существованию в одиночку.

Вспоминая сказанное выше о путях формирования иерархий – агонистическом (через демонстрацию агрессии) и гедонистическом (через приобретение преимущественного внимания товарищей по группе), мы констатируем, что харизматический лидер поднимается на вершину иерархии в основном гедонистическим путём. Сам этот путь приводит в основном к варианту заботливого лидерства, когда лидер в большей мере соблюдает интересы группы, чем стремится присвоить себе ее ресурсы.

Социальные психологи отмечают характерную двойственность восприятия лидера сторонниками. Лидер, с одной стороны, «свой парень», хорошо знает чаяния своей группы  и воплощает их в своей программе (интегративная функция лидера). С другой стороны, лидер в той или иной мере скрыт, непонятен для других, что вызывает пиитет у поклонников, обспечивает лидеру возможность и право руководить группой,  вести ее «на бой или на труд» (мобилизующая функция политического лидера).

Р.Д.Мастерс говорил об особом чувстве «политического здоровья», «физиологического комфорта», «защищенности», которые испытывают люди в непосредственной близости от харизматического лидера (А.Т.Зуб приводит в лекциях пример с Б.Н.Ельциным, чью машину окружали толпы народа во время его визита а Ленинград в1990 г.). Единомышленники, поклонники стремятся приблизиться, даже прикоснуться к своему кумиру.

Сам наделенный харизмой лидер тоже испытывает ответное чувство уверенности в  себе, укрепляется в мысли, что он и вправду «избранник божий», когда «купается в массах». Как не вспомнить здесь аналогичные опыты  М.Т.МакГвайера (McGuire, 1982) с африканскими зелеными мартышками-верветками, у которых доминант сохраняет присущий ему высокий уровень серотонина в крови (это – нейрохимический критерий доминирования), только в том случае, если он постоянно видит подчинение себе со стороны других индивидов (особенно противоположного пола)?

Предполагается значительный вклад в диалог «харизматический лидер — подчиненный» невербальной коммуникации (см. выше),  включающей общие для всех приматов позы, жесты, мимику и, вероятно, также обонятельные сигналы доминирования и  подчинения. Конечно, запахи как средства невербальной коммуникации исключаются в ситуации «общения через телеэкран». Но тренированные политики умеют даже и в этой ситуации создавать иллюзию бликого физического, почти телесно ощутимого, контакта. Такую способность приписывали в России А. Лебедю.

По наблюдениям Мастерса, только часть избирателей обращает преимущественное внимание на содержание речей  кандидатов в президенты, другая же часть (особенно колеблющиеся избиратели) реагируют на невербальные стимулы.

Как показали исследования (Sullivan, Masters, 1988), люди без принадлежности к определенной политической партии легко подпадали под влияние невербальных сигналов президента Рейгана и подсознательно игнорировали все то, что сообщали о нем СМИ. Во время президентских выборов 1992 года в США Мастерс выключал звук у телевизора и наблюдал за невербально воспринимаемым имиджем кандидатов. Клинтон с самого начала избирательной кампании казался победителям по невербальному имиджу. «У нас были миллионы лет реагирования друг на друга, на наших детей, любовников, партнеров, врагов – таков был социальный репертуар приматов, то к чему мы были специализированы… Журналисты и специалисты по социальным наукам сосредоточили все внимание на вербальной информации, и люди забывают, насколько мощной является система <невербальной коммуникации>» (Masters, цит. по McDonald, 1996, p.A7).

В этом заключена биополитическая проблема и определенная опасность для общества, так как чисто «биосоциальным путем» (несмотря на бесполезный и даже вредный характер политической  платформы) на высокие посты в государстве могут проникнуть безответственные люди, способные ввергнуть страну в хаос, войну и т.д. Подобная опасность усиливается в тех случаях, когда нет сложившихся демократических традиций и развитого гражданского общества, а исход избирательных компаний решается в поединке между «сильными личностями».

Рассматривая политическое лидерство с учетом данных этологии, биополитики обращают внимание, например, на взаимоотношение “лидер—подчиненный” в экстремальных ситуациях – войны, революции и их подготовка. Сравнивая человеческий социум с группой шимпанзе и даже с птичьей стаей, Мастерс подчеркивал, что организационная деятельность лидеров революции есть аналог “движения намерения”, которому повинуются массы, находящиеся на стадии “лихорадки и готовности к действию”.

В начале подраздела было указано, что только некоторые из типов «харизмы» могут быть интерпретированы с биосоциальных позиций. Соответствующую группу политических деятелей, опирающихся в первую очередь на невербальные, «обезьянии» стимулы, можно несколько огрубленно назвать «биосоциальные лидеры». Они воспринимаются своими поклонниками (избирателями в ходе предвыборных компаний) в основном зрительно (жесты, телодвижения, позы), а не на слух. В ход идут динамичные жесты, мимика, позы (например, взгляд поверх аудитории — общий для приматов сигнал доминирования). «Биосоциальные лидеры» могут даже на расстоянии создать впечатление непосредственного физического контакта с аудиторией, для чего служат разного рода придыхания, паузы в речи и др.

«Биосоциальные лидеры» вполне компетентны в роли руководителей малых групп калибра сообщества шимпанзе или группы охотников-собирателей, однако их переход к роли политических лидеров гигантских сообществ людей типа современных государств чреват негативными последствиями, если только они не приобретают себе в помощь (и умело используют) компетентных профессионалов-экспертов, не обладающих харизмой, но компенсирующих недостаток политической компетентности «биосоциальных лидеров».

Однако вечна ли харизма политического лидера? Первоначально лидер вызывает у масс людей большой интерес, притяжение к себе, ему доверяют, от него ожидают роль ведущего, «кормчего» («Я знаю как надо» – название одной из книг В.В. Жириновского). Но проходит время, лидер привыкает к своему статусу, он более не хочет или не может вдохновлять своих сторонников, его харизма тускнеет, идеи утрачивают новизну, рельефно выступают ранее незаметные негативные качества. Власть подобный “бывший харизматический лидер” может удерживать лишь силой, путем репрессивного доминирования с подавлением инакомыслия. Данные этологических исследований позволяют предположить, что аналогичная смена стиля лидерства в направлении репрессивного доминирования возможна и в биосоциальных системах различных приматов.

В противоположность «биосоциальным лидерам», несомненно меньший вклад биосоциальной составляющей имеется у лидеров типа политических учителей. Они не демонстрируют доминантные позы и жесты и даже сигнализируют о своем подчиненном ранге (по обезьяньим понятиям). Подобные политические деятели опираются на вербальные средстав коммуникации, соответственно, на акустическую модальность восприятия. «Политические лидеры» черпают свой авторитет из достоинств предлагаемых ими политических программ, они часто не столько лидеры, сколько пророки. Из деятелей современности к типу «политических учителей» близок академик А.Д. Сахаров.

3.2.2. Бюрократия в сравнении с эволюционно первичными социальными структурами. Небюрократические организации 

Биополитики  вносят свою лепту в критику бюрократии, причем бюрократические организации рассматриваются по контрасту с изначальной первобытной организацией человеческого социума и таковой наших ближайших эволюционных родичей (человекообразных обезьян). Проблемы бюрократии ставятся в связь с эволюционно-консервативными аспектами человеческой природы, т.е. по существу реализуется концептуальная траектория Б → П. Ниже по тексту, однако, мы перейдём к рассмотрению проектов, предусматривающих повышение эффективности работы социальных структур посредством воздействия на биологическое начало в человеке, т.е. по траектории П →  Б.

Опираясь во многом на работы этнографов о современных реликтовых обществах, многие биополитики склоняются к убеждению, что первобытные социальные группы были построены по принципу эгалитаризма (от фр. egal – равный). Это означает, что социальные ранги в них почти уравнивались, лидеры были временными, ограничивались определенной сферой власти (так, шаман — лишь в религиозных вопросах), не имели особых привилегий[23]. У ряда первобытных племен имелся так называемый  «headman», вождь, чьи полномочия фактически распространялись лишь на примирение спорящих и представление данной группы во  время  встреч  нескольких групп.  Наконец,   еще одна важная категория частичных лидеров — просто искусные в каком-либо виде деятельности (охота,  рыбная ловля) люди, которые имели, соответственно, авторитет лишь в данном виде деятельности. В целом,  речь идет о расщепленном (частичном) лидерстве, которое имеет аналоги в биосоциальных системах многих животных. Принцип расщепленного лидерства имеет важные современные воплощения, как мы увидим ниже, в социальных технологиях, моделируюших некоторые стороны первобытной жизни в современных условиях.

Правда, необходимо иметь в виду, что первобытное общество многовариантно и в разных уголках современной Земли ученые находят целый спектр форм, различающихся по степени выраженности иерархий и горизонтальных отношений. Вероятно, и в доисторическую эпоху «даже соседние популяции ранних гоминид могли иметь различающиеся по типу социальные системы – от жестких иерархических неэгалитарных структур до эгалитарных образований. Такое  разнообразие во многом определялось экологическими факторами, социальной историей и конкретными традициями популяций» (Бутовская, Файнберг, 1993. С.216).

Первобытное общество состояло из малых групп охотников-собирателей (оценка численности – порядка 25 человек), где все члены хорошо знали друг друга – в типичном случае они были связаны кровными и/или семейными узами. Каждый член группы воспринимал ее задачи (охота, оборона территории, религиозные ритуалы и др.) как жизненно важные для себя. Каждый отвечал не за свой «узкий участок» (как в современной бюрократии), а за успех или неуспех группы в целом.

Источниками общественного порядка при первобытном эгалитаризме были привычка следовать освященным веками традициям поведения, а также стремление решить все внутренние конфликты путем достижения компромисса, ибо имелось поверье, что  раздоры и ссоры между членами группы вредят ее благополучию. Получили существенное развитие характерные уже для обезьян (особенно человекообразных) ритуалы, гасящие агрессию между членами одной группы (буферы агрессивного поведения).

Первобытное общество имело сегментарный характер – состояло из малых однотипных, автономных  социальных единиц (родов, общин). Возможна биологическая аналогия с модулярными организмами (растения, грибы, метамерные животные), построенными из повторяющихся частей (узлов, члеников), каждый из которых способен выполнять основные жизненные функции самостоятельно. Отметим, что к сегментарному характеру тяготеют и некоторые варианты современной политической организации и, более того, этот принцип не утратил вполне своей политической перспективности. Сегментарная организация допускает творческое использование в современных социальных технологиях.

Учитывая изложенные факты, мы можем рассматривать преобладающие формы социальных систем первобытного общества как различные варианты гетерархии.  Термин «гетерархия» означает, что элементы в системе не ранжированы или «имеют потенциал быть ранжированными по-разному» (Ehrenreich et al., 1995, цит. по: Bondarenko, 2004. P.5). Гетерархия далеко не всегда означает полное равенство социальных рангов, но она предполагает отсутствие жесткой централизованной иерархии, которая обозначается как гомоархия – упорядочивание взаимоотношений исходя из единой иерархии (Bondarenko, 2004).

Уже было указано на то, что и сообщества наших ближайших эволюционных «родичей» – человекообразных обезьян (шимпанзе, бонобо) – также характеризуются смягченной иерархией и преобладанием кооперативных горизонтальных отношений.

Правда. для отдаленных предков человека, напоминавших современных низших приматов, вероятно, были характерны жесткие иерархии  с сильным вожаком-доминантом на вершине. Примерно таков социальный уклад у макаков, мартышек, лангуров, павианов, хотя есть исключения со слабо выраженной иерархией (капуцины). Доминант (особь на вершине иерархии) в типичном случае принимает особую выпрямленную позу с поднятым хвостом, он патрулирует территорию, осуществляет коллективный уход за детёнышами, имеет преимущественный доступ к пищевым ресурсам, укрытиям, самкам и др.

Однако, близкие эволюционные сородичи человека – человекообразные обезьяны –во многих случаях имеют более «демократичную» и рыхлую социальной организацию. Конечно, иерархические отношения в той или иной степени присутствуют и у человекообразных обезьян. Так, у горилл высокий социальный ранг имеют старшие, «сереброспинные» самцы. Однако антропоиды, и в особенности, шимпанзе и бонобо, характеризуются преобладанием кооперативных горизонтальных (неиерархических) отношений (груминг – чистка шерсти, ласки, игровое поведение, ритуал приветствия, одаривание друг друга пищей и др) над отношениями доминирования-подчинения, а также тем, что индивиды могут свободно двигаться в одиночку, присоединяться к временным сообществам или покидать их.  Особенно рыхлы социальные связи у шимпанзе, для которого характерен «дисперсный тип» социальных структур. Социальная организация шимпанзе, включающая изменчивые коалиции без жесткой структуры доминирования, по мнению политолога и биополитика С. Петерсона (Peterson, 1990), согласуется с нормами политического плюрализма.

В противоположность эволюционно первичным формам организации социума, бюрократия означает централизованную иерархию, узкую специализацию каждого ее представителя («колесика и винтика единого механизма»), наконец, детерминацию отношений между людьми официальным статусом и должностными инструкциями (мы – коллеги, а не друзья!).

По словам классика немецкой социологии М. Вебера, с развитием бюрократии наступила эпоха «рационализации» производственных, политических, научно-исследовательских, религиозных и других типов организаций). Организация уподобляется машине (часовому механизму, автомобилю); люди – деталям машины, каждая из которых знает свое место и свою функцию (Вебер, 1990). Кратко остановимся на важнейших отличительных чертах бюрократии

• Деятельность людских коллективов преследует цели, определяемые юридическими документами (законами, договорами);
• Разделение труда между различными частями организации и людьми опирается на ясную юридическую основу, связано с узкой специализацией каждого работника или структурного подразделения и предполагает ответственность человека только за порученный ему участок работы, а также адекватное материальное вознаграждение (последнее часто рассматривается как главный стимул к работе – вместо личной привязанности к хозяину – в эпоху бюрократизации производства и общества в целом);
• Имеется жесткая, четкая должностная иерархия (цепь команд, по выражению теоретика бюрократического менеджмента А. Файоля);
• Авторитет лидера (начальника) носит формальный юридически закрепленный характер, зависит от места данного члена организации в её иерархии;
• Разрабатываются и неукоснительно соблюдаются формальные правила поведения, принятия решений, определяемые юридическими документами (конституцией, уставом, инструкциями) и зависящие не от личных взаимоотношений людей, а только от их ранга, статуса, должности.

Во второй половине ХХ века индустриальное общество вступает – по крайней мере в некоторых регионах мира (в основном в так называемых развитых странах) – в фазу своего исторического завершения и перехода к постиндустриальной стадии. Этот переход ставит под серьёзное сомнение дальнейшую судьбу бюрократии. Несмотря на повсеместное распространение бюрократических структур и неоспоримые преимущества этого типа организаций в целом ряде ситуаций (например, эффективность и плановость управления деятельностью организации в стабильном внешнем окружении и при использовании в основном рутинных технологий и методов работы), бюрократия всё более рельефно демонстрирует и свои отрицательные черты, о которых писал сам Вебер: возможность коррупции управляющих звеньев  и организации в целом, её закрытость с той или иной степенью изоляции от внешнего мира и наличием перегородок внутри организации, между её структурными подразделениями, а также стремление формализовать и подчинить уставам и др. документам многие стороны человеческой жизни и деятельности

Специально бюрократии посвящены работы Х. Флора (см. например, Flohr, 1986), R. Masters и their более молодых последователей (Meyer-Emerick, 2007) а также сборники, начиная со ставшего классическим сборник «Biology and Bureaucracy» (White and Losco, 1986). From the evolutionary viewpoint, bureaucracy performs a number of useful functions: it promotes the cooperation of large groups of non-kin and facilitates the distribution of collective goods (including the guaranteed salary stipulated in a bureaucracy’s statutes/regulations) to bureaucrats and their relatives (Masters, 1989).   Бюрократия опирается на эволюционно-древнюю тенденцию к  формированию иерархий доминирования, характерных для разнообразных форм живого.

Однако она не учитывает других, также эволюционно-древних тенденций поведения. Бюрократия  и бюрократы часто создают ситуации, в которых у нас, мягко говоря, не возникают положительные чувства, в той мере, в какой мы эволюционно предрасположены к жизни в небольших группах, объединенных личными связями и отношениями взаимопомощи и кооперации. Modern bureaucracies fail to promote face-to-face contact, “the condition that characterized 99% of our evolutionary history as a species (Losco, 1994, p.51, quoted according to: Meyer-Emerick, 2007). Закрепляя за каждым его узкий участок ответственности, бюрократическая организация снижает интерес к работе у людей, которые когда-то жили в условиях первобытной «команды», решавшей жизненно важные для всех и каждого задачи.  Живущий поныне в первобытных условиях эскимос, в отличие от клерка из бюрократической конторы, никогда не пожалуется: «Охота на тюленей – пустая трата времени. Я хотел бы более интересную и значимую работу». Heiner Flohr stressed that modern bureaucracy does not deal with the wishes of their clients individually. The rationality of bureaucracy, based upon explicit instructions and behavior rules, satisfies the intellectual human neocortex, i.e. the most recently developed part of the brain, but not the emotional part of human nature (Meyer-Emerick, 2007, p.695) related to more archaic brain structures that still influence much of our social behavior. Hence bureaucracy leaves “individual feeling uncomfortable and cheated” (Ibid).

В наши дни негативные стороны бюрократии обусловливают волокиту и некомпетентность в принятии решений, а также потерю эффективности работы в условиях нестабильной, меняю­щейся ситуации или при использовании сложных технологий. The efficiency of bureaucratic organizations could be increased by breaking them down into smaller groups of people “who interact on a regular basis, thus maximizing reciprocal cooperation” (Axelrod, 1984, p.131). This organizational change actually meant taking a step towards nonbureaucratic organizations.

Поиск альтернатив бюрократии привел уже в середине прошлого века к созданию небюрократических организаций. Они смягчают иерархию, пытаются напра­вить на благо дела  личные отношения (симпатии, неформальное лидерство). Подобные структуры функционируют наиболее успешно именно в тех условия, когда бюрократические организации не справляются со своими задачами. Так, в компьютерной индустрии США (и ряда других стран) переход части предприятий к небюрократическим организационным структурам диктовался прежде всего необходимостью адекватно реагировать на постоянно меняющуюся коммерческую и технологическую ситуацию, решать сложные и нечётко сформулированные задачи, требующие не беспрекословного подчинения боссу и узкой специализации, а работы в стиле единой творческой команды.

Типичными вариантами небюрократических организаций в современном цивилизованном мире можно считать а) матричные организации, предполагающие одновременное выполнение коллективом нескольких проектов и потому включающие одновременно несколько проектных начальников, наряду с обычным боссом; б) адхо­кратические (есть вариант эдхократические) организации, сводящие формальности до минимума и функционирующие как единая команда, которая решает напряжённые задачи и делит риски и награды между всеми участниками. Возможны и другие варанты подобных структур(проектные, конгломератные, бригадные, партисипаторные, предпринимательские и др., см. Мескон и др., 1992; Виханский, Наумов, 1995).

Можно сказать, что небюрократические организации воскрешают на новом уровне некоторые черты первобытной социальной организации, т.е. имеет место воздействии типа П → Б.

Во многих случаях оказалась весьма полезной ориентация  не на шаблонные «правила и процедуры» (что характерно для бюрократий), а на решение усилиями всей команды конкретных задач в конкретные сроки (особенно если эти задачи ещё и нечётко сформулированы). Немалую пользу может принести и возможность смены специальности и профиля работы для каждого члена команды, что способствует интегрированию различных видов творческой деятельности (что было характерно для работы по доводке зарубежных патентов в послевоенной Японии).

Все эти свойства способствуют применению небюрократических структур при решении междисциплинарных задач или коммерческих проблем.

3.2.3. Social Network Structures from the Biopolitical Viewpoint 

Современные политические системы во всем мире организованы в основном иерархически. Эта иерархическая организация – будь то в масштабах правительства государства или лишь бюрократии одного предприятия – фактически является реализацией политики  типа П → Б, поскольку политическая система берёт под свой контроль и использует в своих целях эволюционно-древнюю тенденцию Homo sapiens к установлению отношений доминирования-подчинения. Однао эволюционное наследие человека противоречиво, и имеется и противоположная тенденция к упразднению иерархий и установлению горизонтальных отношений, например, в рамках коалиций, известных у приматов, китообразных и ряда других групп животных(см. 3.1.1.6 выше). В данном разделе под разванием «сетевые структуры» мы рассматирваем одну из социальных технологий, которая апеллирует к этой противоположной тенденции и лишь в недостаточной степени используется «власть имущими», т.е., в рамках биовласти. Она в большей степени поднитмается на щит оппозиционными, протестными политическими движениями – от экологических до феминистских и правозащитных – т.е. тем что А. Негри и др. обозначают как «биополитика» в узком смысле этого слова.

Итак, сетевые структуры есть потенциально перспективная технология воздействия политического начала на биологитческий элемент в человеке (т.е. биополитики П  Б), которые характеризуюся преобладанием горизонтальных взимоотношений элементов над иерархическими. «Корпорация изменила свою организационную модель, чтобы приспособиться к условиям непредсказуемости, создаваемой быстрыми экономическими и технологическими изменениями. Главный сдвиг можно охарактеризовать как сдвиг от вертикальной бюрократии к горизонтальным корпорациям» (Кастельс, 2000. С.168.). Развитие сетевых структур меняет капиталистическую ментальность: идея монопольной собственности на определенные ресурсы все больше уступает идее временного доступа к ним (Rifkin, 2000). Сетевые структуры представляют собой биополитически обоснованную социальную технологию, актуальную для всего современного мира с характерным для него информационным обществом. Сетевые структуры особенно важны для нашей страны. Они соответствуют традиционным психологическим особенностям русского менталитета с присущей ему «общинностью», склонностью к коллективному решению проблем и к использованию неформальных каналов коммуникации для достижения целей (Бианки, 2005).  Сетевые структуры учитывают многие эволюционо-древние тенденции человеческого поведения и в этой мере представляют биополитический интерес также и вплане Б  П (что даёт биология в плане поваеденческих теденций человека, проявляемых в политике наряду с прочими сферами социума?).

По контрасту с бюрократией, сетевые структуры представляют собой многоцентровые системы

• Со смягченной и расщепленной должностной иерархией – плоской иерархией в терминах Кастельса (2000); действует принцип многоначалия: столько начальников, сколько конкретных направлений или аспектов,
• С широкой взаимоперекрывающейся специализацией всех членов сети,
• Со специальными мерами по максимальной стимуляции неформальных, личностных, взаимоотношений между этими членами,
• С биополитическим по духу стилем управления,  приоритетом которого становится не только целевой результат  деятельности структуры, но и удовлетворение потребностей работающих в сети людей, их самореализация с учетом биологических сторон природы человека
• С наличием объединяющей всех индивидуальных и коллективных членов сети цели и представлений о путях ее достижения, общих морально-этических норм и правил делового общения.

Можно согласиться со следующим определением: «Сетевая организация – это объединение независимых индивидов, социальных групп и/или организаций, действующих скоординированно и продолжительно для достижения согласованных целей и имеющих общий корпоративный имидж и корпоративную инфраструктуру» (Чучкевич, 1999. С.3).

Тем самым делается шаг в сторону первобытного уклада жизни (сохраненного в наших генах) и даже в направлении уподобления групп людей рыхлым и частично эгалитарным сообществам человекообразных обезьян (Schubert, Masters, 1994).

В структурном плане следует ещё раз подчеркнуть, что бюрократическая структура отличается от сетевой наличием чёткой формальной иерархии, так что элементы разнятся по своему статусу и степени влияния на систему в целом. Лишь один или немногие элементы могут претендовать на руководство поведением системы в целом. Связи между элементами носят односторонний характер: доминант (лидер) навязывает свою волю подчинённому, а последний в типичном случае оказывает значительно более слабое влияние  на доминанта (лидера). В сетевой структуре, по контрасту, преобладают двусторонние горизонтальные связи между элементами.

В рамках структурного направления биополитики представляет интерес тот факт, что сетевые структуры – и в человеческом социуме, и в разнообразных биосистемах – разнятся по степени преобладания горизонтальных связей.

«Идеально плоская сеть», все узлы которой равны по значению, не имеет даже частичных лидеров. Подобная горизонтальная, или анархическая (в человеческом социуме) структура реализуется в безлидерных (эквипотенциальных) стаях рыб или морских котиков: первой в движущейся стае плывет случайная особь, которая случайным образом заменяется другой особью. Бесполезно искать постоянных лидеров и в большинстве микробных колоний, группах клеток в составе тканей многоклеточного организма.  В человеческом обществе проекты полностью горизонтального социального устройства, упорно реализовавшиеся в различные эпохи истории, имели в лучшем случае лишь частичный, ограниченный, временный успех, причем достаточно близкими к такому социальному устройству были некоторые из обществ первобытных охотников-собирателей («первобытный коммунизм»).

Реальные сетевые структуры включают частичных лидеров с лидерскими правами, ограниченными определенными ситуациями и/или областями деятельности (или отдельными задачами). Таких лидеров может быть достаточно много, иногда каждый из участников сети является лидером, как это было характерно для коммунарских структур. Например, в существовавшей в 1960-е годы в США  (Вашингтон) коммуне Twin Oaks было 36 членов и более 40 частичных лидеров (лидер по кухне, лидер по гамакам и др.), ибо некоторые члены совмещали несколько лидерских ролей. Вся структура в подобных случаях получается плоской, лишённой характерной для иерархий пирамидальности (с единой вершиной).

Современным воплощением плоских сетевых структур можно считать, например, хирамы. Одним из примеров of small-size networks is хирама (от англ. High Intensity Research and Management Association) – авторский проект, созданный в сотруд­ничестве с Р. Мастерсом (Олескин, 1994, 1995, 1998а,б; Oleskin, 1996; Oleskin and Masters, 1997). Это междисциплинарный творческий коллектив, объединенный предельно широко сформулированной задачей или проблемой. Пример  подобной  постановки проблемы — «Организованный терроризм». Проблема (задача) дробится на несколько субпроблем, например:

• Этологические аспекты терроризма (субпроблема связана с эволюционно-биологической предысторией человеческой агрессии, см .лекцию 4)
• Военно-политические аспекты (организованный в международном масштабе терроризм как характерная стратегия войн нового века)
• Религиозные аспекты (роль религиозного фанатизма и нетерпимости и в то же время – возможность найти в вероучении, скажем, ислама, существенные точки опоры для борьбы с терроризмом)

Однако членение проблемы на субпроблемы не означает деление коллектива участников   на  части.  Они  параллельно работают по нескольким субпроблемах сразу. За  каждой  из  субпроблем закреплен только соответствующий частичный творческий лидер, коллекционирующий идеи всех участников хирамы по соответствующей теме[24]. В помощь этому частичному лидеру могут быть придано один или несколько экспертов, специалистов по профилю ведомой лидером субпроблемы. Частичный лидер хирамы выступает как конкретизация более общего понятия лидера сетевой структуры в человеческом социуме — «носителя интеллектуального, финансового, материального, коммуникативного, экспертного или иного ресурса, актуального и важного для работы в данное конкретное время» (Василевская, 2004; http://www.it-n/ru/communities.aspx? cat_no=16413&tmpl=com).

Специализированный частичный лидер и помощники-эксперты взаимодействуют с неспециализированными членами сетевой структуры хирамы, которые во многих хирамах численно преобладают. Данная схема «немногие специалисты + сравнительно многочисленный пул неспециализированных участников-генералистов (которых частичные лидеры-специалисты могут рекрутировать/мобилизовать на решение разных задач в разные моменты времени)» представляет один из типичных паттернов организации сетевых структур не только в человеческом социуме, но и в биосистемах. Так, биосоциальные системы общественных насекомых, реализующие сетевые принципы организации наряду, впрочем, с иерархическими, имеют по крайней мере временных специалистов, решающих важнейшие в данный момент задачи (например, охрану тлей и сбор их выделений, см. Новгородова, 2003) наряду с менее специализированным пулом «генералистов», которые могут «предаваться безделию» (см. Hempel-Schmidt, 1990), но способны к мобилизации при необходимости (нашествие врагов, дефицит пищи и др.)

По  шаблону хирам, с теми или иными вариациями, были построены междисциплинарные научные группы (например, биотехнологический центр DNAX в Калифорнии, коммерческие предприятия (от IBM и АТТ до компании Semco в Бразилии), а также, конечно, разнообразные коммунарские и общинные структуры.

Помимо плоских, имеются и так называемые объёмные сети (сети с вертикальным измерением).  В сетевой структуре среди частичных лидеров выделяется один, который получает приоритетные права в какой-либо период времени. В недавно созданной «Русской доктрине», созданной в 2005 г. коллективом российских учёных (А. Кобяков, В. Аверьянов, В. Кучеренко) по инициативе Фонда “Русский предприниматель” под эгидой Центра динамического консерватизма важное место  в стратегии развития нашей страны отводится сетевым структурам и уделено внимание объёмным сетям: «Сетевые структуры могут быть “плоскими”, не имеющими одного стоящего сверху вождя. Их объединяет общая идея и общее мировоззрение. В переходном варианте появляется лидер, ставящий цели, но не обладающий бюрократическим правом казнить и миловать “ячейки сети”. Сеть сама исторгает из себя тех, кто не с нею. На более высоком уровне своего развития сеть становится объемной, из нее выделяются слои интеллектуалов, задающих цели, и финансистов, ассигнующих средства под целевые проекты» (сайт http://www.rusdoctrina.ru).

Трансформация плоской сети в объёмную по мере роста сетевой структуры описана на примерах международных сетевых структур, борющихся за соблюдение прав человека, в частности, за права заключённых, особенно «узников совести» (сетевая структура Amnesty International, Lake, Wong, 2009). По мере увеличения масштаба сети, распределение связей между узлами (активистами, их группами) всё более соответствует гиперболическому принципу: в сети большинство узлов имеет малое число связей  с другими узлами, и лишь меньшая часть узлов связано  со многими другими узлами. Итак, нарастает степень централизации сети; немногие из её узлов концентрируют в себе социальную власть (social power, Kahler, 2009a) в рамках сетевой структуры. Это происходит вследствие того, что «новые члены преимущественно присоединяются к узлам, уже связанным с другими узлами» (Kahler, 2009a).

Аналогично, в социумах муравьёв коллективная активность, например, закладка муравейника, начинается сразу в нескольких точках несколькими «проектными командами». Впоследствии вновь прибывающие на стройплощадку рабочие муравьи присоединяются к тем «командам», где работа и так идёт наиболее успешно (Кипятков, 1991).

Понятно, что среди наиболее активных и богатых контактами узлов в конечном счёте может выделиться один узел, приобретающий функция центрального лидера. Если эта функция выполняется им мимолётно, с передачей её другим узлам при быстрой смене динамичной ситуации, то перед нами всё ещё сетевая структура, пусть и объёмная. Однако тенденция возрастания степени централизации в объёмных сетях вызывает потенциальную угрозу сетевому характеру структуры; по мере нарастания концентрации даже временной социальной власти в одном из узлов — у «проектного лидера» — вся структура угрожает превратиться в иерархию  с несменяемым лидером-доминантом на вершине.

Отметим, что в сетевом грядущем обществе, описанном в книге «Нетократия…» (Бард, Зодерквист, 2004) фактически предусмотрено формирование объёмных сетей, в которых выделяются достаточно властные лидеры («нетократы»). Правда, доступ к нетократам (кураторам сети) на вершине иерархизирующейся сетевой структуры затруднён системой секретных паролей, и эта особенность нетократии напоминает о масонских ложах Средневековья.

Объёмные сетевые структуры имеют аналоги в биосистемах, состоящих из одноклеточных организмов. Популяция клеток  слизистого грибка (миксомицета) Dictyostelium discoideum  на определенном этапе развития представляет собой компактную организованную клеточную массу – мигрирующий слизевик (псевдоплазмодий). Это – типично сетевая структура с децентрализованной регуляцией. Под влиянием выделяемого многими клетками слизевика управляющего химического сигнала — циклического аденозиномонофосфата (цАМФ) мигрирующий слизевик формирует плодовое тело в виде «грибка» с ножкой и шляпкой (где образуются споры). Неизменно плодовое тело формируется на верхней стороне мигрирующего слизевика, так как там концентрация цАМФ (и других химических факторов) максимальная. Клетки в этой зоне приобретают роль временных «проектных» (используя социальную терминологию) лидеров. Однако, объёмный характер сети (наличие в ней иерархической компоненты) утрачивается,  если мигрирующий слизевик пересадить на острие тонкой иглы, так что у него не будет дренируемого средой «низа». Тогда можно наблюдать забавную картину одновременного формирования нескольких малых плодовых тел на разных участках слизевика, так что игла вместе с ним напоминает «рыцарскую булаву» со многими выступами.

Возвращаясь к структурным аспектам биополитики, подчеркнём, что, кроме иерархий, сетевые структуры в литературе (Powell, 1990 and other publications) are also distinguished from market structures or their analogs. Критерием отличия рыночных структур и от сетевых, и от иерархических при этом служит отсутствие связности (cohesion) между элементами системы. Связность характерна и для иерархий, и для сетей: в иерархии за счёт  подчинения одних элементов другим, а в сети – в результате сплочения элементов ради решения задач всей сетевой структуры, их более или менее тесного кооперативного взаимодействия. Рынок состоит из автономных единиц, вступающих в конкурентные отношения, а кооперация ограничивается лишь сделками между этими независимыми элементами, заключаемыми на базе рыночных цен, баланса спроса и предложения. Рыночные структуры выделяются, например, Л. Мойлеманном (Meulemann, 2008) в особый тип, отличный и от иерархий и от сетей.

Что касается биосистем, то для них в некоторых случаях характерны ситуации в основном конкурентных (а не кооперативных) взаимоотношений между автономными единицами, что заставляет вспомнить о рынке в человеческом обществе. Помимо конкуренции, как и классические рыночные структуры в экономике, квазирынки в биосистемах предполагают аналоги цепочек контрактов, сделок между поставщиками, перекупщиками, потребителями – так называемые метаболические цепи. Речь идёт о последовательном превращении какого-либо вещества цепью живых организмов, каждый из которых выполняет лишь одну стадию этого многостадийного процесса. Результат этой стадии — промежуточный продукт передаётся следующему звену цепи, которое использует этот продукт как «сырьё».  Аналогично рыночным структурам человеческого общества, многие животные формируют так называемые «анонимные стаи», «скопления», где они продолжают в большой мере вести себя независимо и скорее конкурируют, чем кооперируют друг с другом. Так, насекомые типа луговых кобылок формируют огромные анонимные стаи, известные как саранча.

Сетевые структуры прошли реальные испытания во многих странах и в разных сферах деятельности. Однако существование подобных сетевых структур не зависит лишь от желания менеджера или социального инженера. Если люди достаточно долго взаимодействуют между собой, скажем, в рамках одного предприятия, то в игру все в большей мере вступают законы социологии малых групп. Происходит неформальное структурирование коллектива на основе взаимного интереса, не предписанного бюрократическими инструкциями авторитета и статуса. Для такого структурирования может быть достаточно, чтобы, например, люди совместно завтракали на предприятии (система бесплатных «социальных завтраков», существующая в некоторых учреждениях). В коллективе в такой ситуации возникают предпосылки для формирования группы психологически совместимых лиц, исповедующих сходные взгляды и принципы, испытывающих симпатию к друг другу  и готовых постоянно помогать друг другу в профессиональной деятельности, повседневной жизни и др. Такая группа есть зародыш сетевой структуры со спонтанно возникающими частичными лидерами (наиболее опытными в каком-то отношении людьми, наиболее надежными товарищами, способными психологами и конфликтологами) и преобладанием горизонтальных связей. Спонтанно возникавшие в последние десятитлетия в России молодёжные объединения различались по организационным принципам своих групп. Некоторые из них были организованы по иерархическим принципам («банды»). Другие были в основном построены на горизонтальных взаимоотношениях между членами («клубы»). Примерами последних можно считать группы русских хиппи и «митьков», практиковавших открытое дружеское общение даже с незнакомыми людьми (Громов, Кузин, 1990). Все это и есть примеры того, что Бернхард и Глантц (Bernhard, Glantz, 1992) именуют «возрожденной охотничьей группой».

Приведем пример из жизни of Russian ученых (микробиологов), (Кировская, 2004, 2005; Кировская, Олескин, 2003а, б, 2004; Олескин, Кировская, 2005).  Во второй половине прошлого века в сообществе микробиологов нашей страны сформировалась группировка ученых, которые представляли разные организации (Институт микробиологии АН СССР, Московский государственный университет, Институт эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи АМН СССР и другие научные учреждения) и разные специализации, работали формально независимо друг от друга. Однако все эти ученые (Н.Д. Иерусалимский, Н.С. Печуркин, С.Г. Смирнов, Г.И. Эль-Регистан, В.И. Дуда, А.С. Хохлов, Е.Н. Будрене, И.В. Ботвинко, В.В. Высоцкий, А.С. Капрельянц, О.И. Баулина, В.Г. Бабский, Ю.А.Николаев и другие) испытывали интерес к одному и тому же кругу  проблем – к коллективным взаимодействиям клеток микроорганизмов, обмену информацией между ними, популяциям микроорганизмов как целостным системам с квазиорганизменными свойствами. Этот «общий знаменатель» взглядов всей рассматриваемой группировки ученых можно обозначить термином «популяционно-коммуникативная парадигма» в микробиологии. По существу речь шла о взаимодействии микробиологии и биополитики. В силу общности взглядов, представители «популяционно-коммуникативной парадигмы начали устанавливать рабочие контакты между собой, которые в отсутствие единого бюрократического руководства носили децентрализованный, неиерархический характер (ученые формально оставлались в разных группах, учреждениях, над ними были разные начальники). Например, первоначально автономно работавшие В.В. Высоцкий, П.Л. Заславцева, О.И. Баулина, А.В. Машковцева установили рабочий сетевой контакт между собой примерно к середине 80-х годов прошлого века (микробиологическая конференция в г. Иваново). Встретившись на этой конференции, они констатировали наличие единых взглядов на микробную популяцию как коллектив разнообразных индивидов, каждый из которых вносит свой вклад в выживание популяции в целом. Микробиологи решили работать сообща на благо новой парадигмы, что и проявилось, например, в написании совместной публикации «Полиморфизм как закономерность развития популяций прокариотных организмов». Через несколько лет после «исторической встречи» в Иваново эта группировка микробиологов с удовлетворением прочла статью американца Дж. Шапиро «Бактерии как многоклеточные организмы», в которой излагались весьма сходные идеи.

Сетевые структуры бывают малыми (напоминающими по численности первобытную общину) и более крупными, они допускают много вариантов и потенциально применимы в разнообразных сферах:

(1) Междисциплинарный научный поиск, особенно в тех случаях, когда рамки данной дисциплины и исследовательского направления еще не устоялись, а практические результаты научных разработок пока не очевидны. Помимо упомянутой «популяционно-коммуникативной парадигмы» в микробиологии, отметим в этом контексте биосемиотику (сетевая организация работы биосемиотиков отмечена в работах С.В. Чебанова [21]), биотехнологию и особенно биополитику. Поскольку сетевые структуры сами имеют биополитическое обоснование – как приложение к человеческому социуму общего биосоциального организационного принципа, то работающая по биополитической проблематике сеть есть пример тождества формы и содержания – организационной структуры и ее целевой задачи.

(2) Современные педагогические технологии. Сетевые структуры могут создаваться непосредственно в классе или аудитории. Например, автор в2005 г. проводил по сетевому сценарию дискуссию «Генетическая инженерия: аргументы за и против» на факультете государственного управления МГУ в рамках учебного предмета «Принципы организации биосистем и их социальные приложения». Студенты создали сетевую команду (около 10 человек) с тремя частичными творческими лидерами, имевшими следующие задачи:

• Лидеры №1 и №2 собирали от всех членов команды доводы, соответственно, за и против прогресса генетических технологий и обобшали их
• Лидер №3 имел задачу балансировки аргументов за и против и создания непротиворечивого, целостного итогового документа.

Студенты могли ситуационно взаимодействовать с любым лидером, в зависимости от того,  предлагали ли они в данный момент доводы «за», «против» или имели компромиссные установки. Аналогично – со своим набором частичных лидеров – создаются сетевые структуры и на занятиях по другим темам, проводимых в вузе или средней школе.

Сетевые структуры потенциально допускают и иное применение в образовательной сфере. Не только студенты или школьники, но и сами активисты – реформаторы системы образования – могли бы объединиться хотя бы в рыхлую сеть в масштабах России. Таким путем они могли бы поддерживать рабочие контакты, обмениваться идеями и педагогическими разработками, в той или иной мере координировать свои усилия. Не было бы необходимости  дублировать уже реализованные кем-то еще разработки.

(3) Малые и средние коммерческие предприятия. Крупные предприятия обычно представляют собой бюрократизированные корпоративные иерархии, однако их монополию в коммерческой сфере могут ограничивать именно сетевые структуры в роли «микрокапиталистических» акторов в деловой сфере. Свойственные сетевым структурам спонтанность, гибкость, готовность к импровизации выступают в этой ситуации как весьма полезные факторы. Характерное для сетевых структур частичное лидерство (многоначалие) стимулирует их внутреннюю демократизацию – вплоть до приближения, если это уместно, к идеалу коллективного хозяйства, киббуца, кропоткинской анархии.

(4) Органы местного самоуправления какой-либо малой административной единицы. Реальный пример представляет созданная в 90-е годы самоуправляемая «Республика Сивцев Вражек» на базе кондоминимума на Арбате в Москве [22].

Помимо научных, педагогических, коммерческих и административных приложений, сетевые малые группы применимы также в ряду других сфер, в частности, в художественном творчестве. Децентрализованное лидерство способствует в этом случае проявлению качества, присущего ещё первобытному коллективному творчеству. Его К. Леви-Стросс (1994) обозначал французским термином bricolage – калейдоскопичность идей и образов, их неподчинённость какой-либо одной логической схеме.

Особо остановимся на политических приложениях сетевых структур. Как ни важны малые сети сами по себе, они ещё недостаточны для решения стоящих перед сетями политических задач. Для этого необходимо, чтобы малые изолированные ассоциации индивидов объединились в более крупные социальные сети.

Крупные сетевые структуры состоят не непосредственно из индивидов, а из организаций, причем особенно подходящими компонентами являются малые сетевые структуры, хотя вполне возможно включение в сеть и бюрократическихорганизаций или их частей.. Крупные сети формируются в настоящее время в разных частях мира, в различных сферах творческой деятельности, в том числе в коммерческой деятельности (такие структуры формируются в рамках многих транснациональных корпораций, см. рис.) и этико-юридической сфере. Примером служит Европейская Сеть по Биомедицинской Этике (European Network of Biomedical Ethics), созданная в апреле1996 г. под эгидой Тюбингенского университета (Германия) и включающая ряд научных институтов и несколько десятков  индивидуальных учёных.

Сетевые структуры активно формируются в политической сфере на разных её уровнях. Известны глобальные сети, состоящие из целых государств как структурных единиц. Яркий пример представляет «Тихооокеанская восьмёрка».

Известно, что государственный аппарат во всём мире, включая и Россию, представляет собой иерархическую структуру с доминированием бюрократии как организационной основы. Однако сетевые структуры могут внедряться в эту основу в следующих ролях:

• Сетевые структуры как консультационные экспертные органы по различным междисциплинарным вопросам – от экологического мониторинга до выработки оптимальной стратегии России на Ближнем Востоке.   Они могут выполнять функцию коллективных референтов при чиновниках центральных или местных политических структур.
• Сетевые структуры как координаторы социального, политического, экономического и культурного прогресса. Социальные сети могут выступать как генераторы и распространители новых идейных ориентиров и ценностей в социуме. Они могут вырабатывать новые идеологии, давать варианты ответов на волнующие людей «вечные вопросы» о смысле человеческой жизни, о государственном устройстве, о светлом будущем (есть ли оно? Как его себе представлять?), об исторической миссии всего человечества (зачем мы существуем на этой планете?) и каждой его части (нации, народности, группы, класса и др.), о принципах межчеловеческих отношений, об отношении к живому, природе в целом… — и на многие другие вопросы. За рубежом уже функционируют подобные сетевые генераторы идей, в том числе и гигантские социальные сети, координированные в международном  масштабе.

Сетевые структуры могут составить костяк развитого гражданского общества, которое в демократическом мире постояно взаимодействует с иерархическими властными структурами, помогая им в решении многообразных социальных и политических задач, в том числе гуманитарного характера (призрение бездомных, сирот и др., благоторительные фонды, гуманитарная помощь беженцам, пострадавшим от катастроф людям, регионам, странам). В то же время сетевое по преобладающей структуре гражданское общество способно и к эффективному противоборству с власиными структурами, если они принимают социально неадекватные, антидемократические решения.

Мы уже приводили пример контртеррористической сетевой организации (в связи со структурой хирамы), и именно такая организационная структура представляется рациональной, ибо должно быть структурное соответствие между армиями противоборствующих сторон. Террористы во многом исповедуют сетевые организационные принципы, и это затрудняет борьбу с терроризмом средствами, пригодными для противоборства с иерархически организованными регулярными войсками, как выяснили для себя американцы после трех лет пребывания в Ираке. Террористическая сеть имеет много частичных лидеров, которые быстро заменяются новыми при пленении или гибели («на месте оторванной головы вырастают две новых»). Напомним, что такая организация близка к эгалитарным социальным структурам первобытных охотников-собирателей и даже шимпанзе и бонобо. Представляется не случайным, что террористы вербуют кадры в странах и регионах, недалеко ушедших от первобытного строя. В Чечне серьезное влияние сохраняют клановые структуры (тейпы).